Но похороны оказались преждевременными. В 1805 году родился секретный «Комитет для совещания по делам, относящимся к высшей полиции» в качестве совещания министров военного, внутренних дел и юстиции во время отсутствия императора в столице. Через два года его сменил «Комитет охранения общественной безопасности». В 1811 году вместе с комитетом действовало уже целое Министерство полиции, к ведению которого относились «все учреждения, к охранению внутренней безопасности относящиеся». Кроме того, секретные полиции существовали в Петербурге (при генерал-губернаторе) и Москве (при обер-полицмейстере). В 1812 году появилась «Высшая воинская полиция» — военная контрразведка для противодействия шпионажу и обнаружения должностных преступлений интендантов и поставщиков товаров для армии.
Конкурирующие структуры ухитрились, однако, проморгать революционные тайные общества. Декабрист Г. С. Батеньков не без основания иронизировал: «Разнородные полиции были крайне деятельны, но агенты их вовсе не понимали, что надо разуметь под словами карбонарии и либералы, и не могли понимать разговора людей образованных. Они занимались преимущественно только сплетнями, собирали и тащили всякую дрянь, разорванные и замаранные бумажки, их доносы обрабатывали, как приходило в голову».
Подавивший восстание декабристов Николай I учредил в 1826 году «Собственную его императорского величества канцелярию» — особый высший орган власти, стоявший над всем государственным аппаратом. Ее III Отделение стало первой в России «спецслужбой» современного типа. Она была направлена на борьбу не с крамольными словами, а с реальными преступлениями против государства — революционными тайными обществами, шпионажем, коррупцией, должностными злоупотреблениями. Новая политическая полиция имела исполнительный аппарат — Отдельный корпус жандармов (200 офицеров и 5000 рядовых), части которого были размещены по жандармским округам. В сферу ведения «высшей полиции» и ее начальника, шефа жандармов и друга царя графа А. Х. Бенкендорфа, входил широкий круг вопросов — от контрразведки до цензуры и должностных преступлений чиновников.
В конце каждого года в III Отделении составлялся всеподданнейший отчет, частью которого являлся «обзор общественного мнения». Император стремился получать полные данные о реакции разных слоев общества на те или иные решения правительства, новые законы, события за рубежом. Запрещение законом пытки потребовало совершенствования в ведении допросов, оперативно-розыскной деятельности, сборе объективных доказательств и информации о состоянии умов общества; для этого пришлось создать секретную агентуру.
Для «направления общественного мнения» III Отделение использовало газету «Северная пчела»; ее издатели Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин получили привилегию публиковать новости политической жизни России и Европы и заметки о самом императоре и «августейшей фамилии». Бенкендорф заказывал для газеты статьи и заметки, для которых предоставлял информацию; его подчиненные переводили для «Северной пчелы» материалы из европейской прессы. По замыслу его создателей, III Отделение должно было стать не презренной «шпионницей», а уважаемым органом верховной власти и надзора; поэтому на службу туда приглашали и бывшего декабриста генерала М. Ф. Орлова, и самого Пушкина...
Как отмечал Бенкендорф в одном из всеподданнейших отчетов, «каков бы ни был государь, народ его любит, предан ему всей душой и телом...». Однако к концу столетия патриархально-«отеческая» полицейская опека стала недостаточной. С отменой крепостного права началась болезненная для общества ломка традиционного уклада жизни. Безземелье выталкивало в города массы крестьян, и молодой Максим Горький воспел отечественного «босяка». Но судебная практика той эпохи отмечала рост самых варварских преступлений, совершавшихся в погоне за наживой и вполне «чистой» публикой.
В последней четверти XIX века темпы роста преступлений резко возросли — например, число краж и грабежей выросло в семь раз. Появились специалисты — профессионалы уголовного мира: в 1912 году на 100 осужденных в общих судах приходилось 23 % ранее судимых в общих судах — в том числе и тех, кто попадался по 4—5-му разу. Громкие процессы давали основание современникам говорить об «озверении нравов всего общества». В эпоху великих реформ и гласности и мирный обыватель был способен на дерзость: куражившийся прямо на Невском приказчик из магазина Исакова «надул при публике "гондон", а забиравшей его полиции заявил, что "его мать — нянька у великого князя Николая Николаевича. о том, как с ним поступила полиция, сообщит Герцену для напечатания в "Колоколе"». Новинкой являлся и привычный для нас городской хулиган; московские власти в 1912 году на разосланную МВД анкету с вопросом: «В чем оно, главным образом, проявляется и не имеется ли особых местных видов хулиганства?» — указали: «В пении во всякое время дня и ночи, даже накануне праздников, безобразных песен, в сплошной площадной ругани, битье стекол, открытом — на площадях и улице — распивании водки, в самом нахальном и дерзком требовании денег на водку; в дерзком глумлении без всякого повода над людьми почтенными, в насмешках и издевательствах над женщинами и их женской стыдливостью».
Появились у власти и настоящие противники. Террористы из «Народной воли» сумели создать законспирированную и централизованную организацию со своей типографией, бюджетом в 80 тыс. рублей и службой безопасности, агент которой долгое время работал в самом III Отделении. Александру II везло долго: его поезд не сошел с подорванных рельсов осенью 1878 года на пути из Крыма, царь сумел уклониться от 6 выстрелов в упор из револьвера на Дворцовой площади в апреле 1879 года; в феврале 1880 года опоздал к обеду, когда народоволец Степан Халтурин взорвал столовую в Зимнем дворце, — но все же погиб от бомбы 1 марта 1881 года. Хорошо еще, что успех покушения показал бессилие его организаторов: по всем губерниям России они насчитали не более 500 надежных людей, чего было явно мало для установления революционной диктатуры.
В полиции начались реформы. К 1862 году появились единые уездные полицейские управления; городские управления учреждались только «в тех городах, посадах и местечках, кои не подведомственны уездной полиции» — к ним относились все губернские и ряд крупных и важных уездных центров. Полиция стала принимать в свои ряды граждан по принципу «вольного найма» — вместо прежнего пополнения армейскими чинами. В 1880 году было ликвидировано III Отделение: политическая и просто полиция объединились под общей крышей Министерства внутренних дел. Полицмейстеры в городах и уездные исправники (уже не выборные, а назначаемые) подчинялись губернатору, который, в свою очередь, был подчинен директору Департамента полиции и министру внутренних дел.
У уездного исправника имелись помощник и канцелярия (секретарь со столоначальниками и регистраторами); территория уезда делилась на 2—4 стана со становыми приставами и их помощниками — полицейскими надзирателями. Много это или мало? К примеру, в Тамбовской губернии с полуторамиллионным населением на службе состояло 12 исправников и 33 становых пристава, а всего — 126 полицейских — эти служивые на деле едва ли могли держать под контролем вверенное их попечению население. После неудачного «хождения в народ» — попытки поднять на борьбу с правительством крестьян — в 1878 году в штаты уездных полицейских управлений 46 губерний добавили 5 тысяч полицейских урядников; они подчинялись становым приставам и руководили все теми же сотскими в селениях. «На них будет лежать воспитывание, собственным примером, в народной массе строгого чувства законности и доверия к правительству, им предстоит сделать совершенно безвредными всякие утопические бредни, которые, тем или другим путем, могут распространяться среди народа», — писала тогдашняя пресса.
«Был на селе Лешкове по случаю храмоваго праздника, где было большое число народа; следил за порятком, прошествий никаких не было», — впрочем, таких «пустых» записей в найденной недавно на чердаке старого дома в Ростове Великом записной книжке урядника Базанова за 1881/82 год немного. Служба была хлопотной: полицейский проводил дознание по уголовным делам и случаям внезапной смерти; обходил питейные заведения, проверял состояние дорог и мостов, боролся с пожарами и эпидемиями, выявлял беспаспортных бродяг, пресекал толки и слухи — и даже, как лицо грамотное и авторитетное, помогал мужикам сочинять прошения.
Городские владения делились на участки с участковыми приставами, а участки — на околотки во главе с околоточными надзирателями — предками нынешних участковых уполномоченных; эти полицейские чины командовали рядовыми городовыми. В столице империи под руководством обер-полицмейстера службу по охране порядка несли 6 полицмейстеров, 13 участковых приставов первого разряда, 19 — второго и столько же третьего разряда. В их подчинении находилось 16 старших помощников приставов первого разряда и по 19 — второго и третьего; младших помощников приставов, соответственно, 30, 30 и 50. Полицейских надзирателей по трем разрядам насчитывалось 125, 125 и 300; число городовых достигало 4000 человек. Отдельно существовали сыскная и речная полиция; дворцовая полиция подчинялась министру императорского двора. Существовал и полицейский резерв в лице начальника, старший помощник, 2 младших помощника, 22 офицера, 25 полицейских и 150 городовых.
В столицах и крупных губернских городах имелась конно-полицейская стража. Подчинялась она градоначальнику или губернским полицмейстерам и применялась при разгоне демонстраций и забастовок, выставлялась при царских проездах вдоль улиц, а также осуществляла патрульную службу. Помимо карабина, револьвера и драгунской шашки оружием служила нагайка со вставленной внутрь проволокой — ее удар рассекал даже самое толстое пальто. Лошадей специально обучали оттеснять толпу: «Осади на тротуар!» — раздавался в таких случаях профессиональный окрик конной полиции.
Сменивший ветерана-будочника столичный городовой (в просторечии «фараон») олицетворял в глазах обывателей всю полицию. Набирались они из отслуживших срочную службу солдат и офицеров. Выглядел новый страж порядка по сравнению со своим предшественником импозантно: на службе он носил круглую черную мерлушковую шапку или черную фуражку, черный мундир и шаровары с красными кантами (в провинции — с оранжевыми). На груди висела бляха с номером городового и названием участка. «Фараон» начала XX века был вооружен свистком, револьвером («наганом» или «смит-вессоном») и солдатской шашкой, непочтительно прозванной в народе «селедкой». Петербургские и московские городовые, стоявшие на перекрестках, имели белые деревянные жезлы — для остановки конкретного экипажа; но актуальной сейчас регулировкой уличного движения не занимались.
Появились всевозможные пособия для полицейских чинов. Из составленного полицмейстером города Козлова И. И. Лебедевым справочника можно понять, что обязанности полиции были, как и раньше, необъятно широки. Бдительный городовой должен был не только пресекать противоправные поступки обывателей, но и, по старой памяти, узнавать, нет ли у них «умысла противу здравия и чести императорского величества или бунта и измены против государства» — и не висят ли неуместные «портреты его императорского величества во всех питейных лавочках, трактирах и тому подобных заведениях».
А еще — разведывать о «противозаконных сообществах» и «сходбищах, общей тишине и спокойствию противных», пресекать распространение прокламаций и «возмутительных воззваний», не допускать «совращения» в раскол, беспатентной торговли и сговора торговцев и производителей ради «повышения цен»; ловить «бродячий по улицам скот»; наблюдать за «сохранением в борделях тишины и возможной благопристойности». Он же должен следить, чтобы «никто не нищенствовал»; чтобы «обнявшись, никто не ходил и песни не пел и не свистел», не писал на заборах, не держал собак без привязи — и, наконец, в точном соответствии с заветом Екатерины II, обязан был воспрещать «всем и каждому пьянство». Непослушных надлежало задерживать с должной «осторожностью и человеколюбием». Кроме того, на полицейских лежала охрана государственных учреждений, почты, тюрем; организация встреч и проводов вышестоящего начальства.
Но полиция запаздывала с организацией борьбы и с профессиональной преступностью, и с революционерами. В Петербурге в 1866 году был создан специализированный уголовный розыск — «Сыскная часть» в управлении обер-полицмейстера, работа которой строилась на использовании негласных методов. Ее первым начальником стал знаменитый сыщик И. Д. Путилин, настоящая гроза преступников. В 1881 году такая же структура появилась в Москве, а затем — в Варшаве, Одессе, Риге, Ростове-на-Дону, Тифлисе, Баку. Только в 1908 году Государственная Дума приняла закон «Об организации сыскной части», в соответствии с которым в 89 городах империи создавались сыскные отделения для борьбы с «порочными элементами» путем «негласной агентуры и наружного наблюдения».
Их сотрудники специализировались по видам профессиональной преступности: 1) убийства, разбои, грабежи и поджоги; 2) кражи и профессиональные воровские шайки; 3) фальшивомонетничество, мошенничество, подлоги, подделка документов и прочие аферы. Они занимались регистрацией преступников, установлением их личности, систематизацией всех сведений о них, выдачей справок о судимости и розыске скрывающихся лиц. Создавались и «летучие отряды» для дежурств в театрах, на вокзалах, для облав на бродяг и для несения патрульной службы на улицах и рынках. В сыскных отделениях велась регистрация преступников; при идентификации их личности применялись фотография, антропометрические измерения и данные дактилоскопии; составлялись коллекции воровских инструментов. В 1910-х годах появились первые полицейские служебные собаки.
