Валерий Соболев. 2002"Куклы", "кидалы" — многие думают, что эта терминология, а главное, методы современных мошенников являются изобретением нового поколения российского криминала. Но это далеко не так. Было такое и в прошлом.Служивший в полиции Баку надзиратель Альфонсов 23 декабря 1909 года, вернувшись с обхода территории, сразу же направился к своему начальнику приставу Руденко с докладом. В кабинете он откашлялся и начал доклад, с первых слов которого пристав насторожился.
— Тут такое дело, — бросил Альфонсов, — зашёл я в трактир Карасева чаю выпить... Подавал мне половой Ахметка-татарин, который шепнул мне: «К хозяину утром пришли двое оборванцев, по-русски кое-как объясняются, на греков похожи. Хозяин с ними заперся у себя, на жилой половине, и угощает их как дорогих гостей». Вот я и думаю: не те ли это греки, что духанщика Мартироса Айрапетова недавно на сто с лишним рублей нагрели?
— А трактирщик тот, Карасев, что за человек?
— Трактирщик самый первый сорт для них — мимо себя копейки не пропустит. Верные сведения имеются: берет вещи в заклад. Такой им и нужен. Да и чего бы он стал чаи гонять с оборванцами?
— Да, действительно странная компания у них получается, — задумчиво проговорил пристав. — Ты вот что, голубчик, установи-ка наблюдение за трактиром. Посмотрим, что там у них за каша заваривается.
Клад.
Торг.
В это самое время в квартире трактирщика Карасева шел торг. Карасев, крупный мужчина средних лет, разгорячась, уже снял сюртук и остался в жилете, надетом поверх белой рубахи. Он азартно втолковывал своим гостям, двум субъектам, облаченным в грязное тряпье с прорехами:
— На кой черт вам нужен «русский попа»? — громко говорил гостям Карасев. — Он вас быстрее нагреет, чем мазурик на рынке.
— Нася не понимай мазурик, — коверкая слова характерным для греков присюсюкиванием, отвечал ему носатый грек с печальными черными глазами. — Засем обизяесь попа? Грех! — и он назидательно поднял вверх грязный палец.
В ответ Карасев взялся за графин, налил в рюмки греков, плеснул себе и предложил:
— Давайте-ка ещё дербалызнем, да я снова вам всё объясню!
Греки пришли в его трактир к самому открытию. Робко потоптавшись у стойки, попросили молодца-буфетчика позвать хозяина. Карасев сначала подумал, что они предложат ему в залог какую-нибудь дрянь, и сделал даже кислую физиономию, готовясь отказать, но тут один из греков протянул ему несколько каких-то странных кружочков и робко спросил: «Сказыте, допрая касападина, цто это такое? Эта теньги?»
Взяв шершавые на ощупь кружочки, купец взглянул на них, и брезгливость на его холеном лице сменилась недоумением: это были золотые монеты, заляпанные застывшим цементным раствором. Там, где сквозь слой окаменевшего песку проступал металл, Карасев сумел прочитать «полу...», а отколупнув ногтем немножко пристывшего раствора, рассмотрел и часть герба: скипетр в лапе двуглавого орла.
Сомнений не было, он держал в руках золотой полуимпериал, выпущенный в начале девятнадцатого века. Такие монеты, без царского погрудного портрета, начали чеканить в царствование Павла и лишь с 1886 года портрет снова стали выбивать на золотых. Другой кружочек на поверку оказался серебряным рублем эпохи Николая Первого.
— Ну, — нетерпеливо спросил один из греков. — Цто эта такое?
— Это старинные русские монеты, — сдерживая волнение, пояснил им трактирщик. — А где вы их взяли?
— Вы нам дадите за них покусать? — спросил грек, отбирая монеты у Карасева
— Нет, брат! — делано засмеялся трактирщик. — На них сейчас ни шиша не купишь. Менять их надо на современные деньги.
— Зе-зе-зе, — разочарованно прогудел басом товарищ грека, ведшего переговоры. — Селий месёк монета, а кусать купить не на сто! Зе-зе-зе!
— Сказыте, допрая касападина, которая тут поблизости русский попа живет?
— Попа? — изумился трактирщик. — Какая попа?
— Русский попа, святой отесь, серковь которая слузит, кте?!
— А! — поняв, о чем они, воскликнул Карасев: — Вам попа надо! Да зачем же вам поп? Он что, банк, что ли? Вам в банк идти надо.
— Не-е, допрый касападина! Нам в банк никак низя. Мы русский закон совсем не знаем, коворить не умеем, спросят: кто, откуда, токумент. Оттай, сказут. И посёл к цертовой матери, скажут. Наси узе хотили банка: турецкий лира и англизи силинг сменять хотели. Полицейски свисток свистел, насих тюрьма сазай. Селий недель дерзали, за цто, не известно. А тут старые деньги.... Не-е, мы попа только доверяй. Он селовек святой, поступит по бозецки...
— Н-да, — сочувственно согласился трактирщик, — с нашими фараонами только свяжись! Только чего же к попу-то вас тянет, успеете ещё. Пойдемте-ка, я вас покормлю, водочки выпьем, чайку горяченького, вы мне расскажите все, а я может, чем помогу. Гаврилка! Ахметка! — зычно скомандовал он половым. — Нут-ка, живо накройте стол у меня в фатере и ко мне никого не пускать.
По рукам.
Выпив и закусив, греки, путаясь и кое-как подбирая слова, стали рассказывать о том, как их подрядил богатый грек строить ему дачу в пригороде Баку. На месте предполагаемой стройки стояли руины большого сельского дома. Грекам велели за зиму их разобрать и подготовить все к стройке.
Разбирая стены, греки наткнулись на тайник и сначала не поняли, что нашли. Потом разобрались, что это монеты, залитые раствором. Насобирали они их целый мешок и стали думать, чего с ними делать. Грек-подрядчик держал их впроголодь, обещая расплатиться к концу месяца, вот и решили греки командировать двух, которые русский язык получше знали, в город, чтобы выяснить: что за монеты они нашли. И деньги ли это, чтобы купить на них еды, водки и табаку.
Карасев, слушая их, мысленно прикидывал: «Это сколько же у них в руках оказалось таких монет? Такой редкий случай упускать никак нельзя! Да и зачем этим дуракам такие деньги!»
Когда «усидели» графин водки, он и сделал грекам предложение:
— Продайте, братцы, вы эти монеты мне: весь клад сразу, за живые, настоящие деньги. И сразу бросите вы эту стройку с жуликом-подрядчиком и в Батум домой поедете, к бабам своим и детишкам!
Но греки уперлись и твердили только одно:
— Не-е-е. Мы только русский попа товеряем, к нему пойдем.
Но Карасев не сдавался и, приказав подать ещё один графин водки, начал «правильную осаду». Ближе к вечеру охмелевшие греки как будто стали поддаваться уговорам и спросили:
— Сколькозе допрый касападина Карасева нам за монеты плетлёзит?
Стали торговаться уже предметно. Однако возникла некоторая трудность: греки не знали, сколько у них монет, говорили просто: «Месёк», а сколько в том мешке, поди знай! Карасев, «честно глядя им в глаза», предложил «хорошую цену».
— Давайте так: вот за эти монетки, — он указал на полуимпериал, — я дам вам по рублю, а вот за эти — и он взял в руки николаевский рубль — по гривеннику за штуку. За такое старье это красная цена!
Греки щурили пьяные глазки, водили грязными пальцами у себя перед носами и, встряхивая кудрявыми шевелюрами, возражали:
— Не-е-е, касападина Карасева нас хосет обмануть. Такие старый монетки меньсе сем по тва рубли за стуку оттавать грех. Надо к попа нам идти. Там греха нету!
— Ага! — с издевкой произнес трактирщик. — Сходите к попу и после этого в тюрьме переночуете! Мы-то с вами всё сделаем по-тихому, деньги получите, и поминай, как вас звали. А над попом сто начальников, он за каждую копеечку отчитывается, нешто он наберет такие деньги, чтобы с вами рассчитаться?
Спорили они и торговались долго. В конце концов сошлись на такой цене: трактирщик платит грекам по рублю и двадцать пять копеек за каждый полуимпериал и по 25 копеек за николаевский серебряный рубль. К вечеру Карасев был уже и от водки пьян, и от подкатившей ему вдруг удачи весел: на каждый свой рубль он наживал больше десяти. Ведь старые полуимпериалы на новые деньги приравнивались к пятнадцати рублям. Гости его, на вид бывшие пьянее его, собираясь уходить, выставили еще одно условие:
— Показите нам теньги. Мозет, у вас их и вовсе нету.
— Да как же я вам их покажу, если неизвестно, сколько нужно? — удивился купец.
— Ну и цто зе? — пьяно упрямились греки. — Показите хотя бы тысяцу рублей, а то мы только мозет зря проходим.
— У-у, «попа» недоверчивая, — бормотал Карасев, пока ходил в соседнюю комнату, где, достав пачку денег, вернулся и показал ее грекам. — Ну, вот этими самыми деньгами я вам завтра и отсчитаю. Довольны?
— Осень довольны! — вполне искренне ответили греки. — Спасибы больсая хлеб-соль, благодарим. Зтите, завтра придем.
Засада.
Уверившись в том, что греки и Карасев договорились, полицейские решили устроить возле трактира засаду. Утром 24 декабря посты, намеченные накануне приставом Руденко, были выставлены, люди проинструктированы.
«Гости» явились уже ближе к вечеру. Один грек нес за спиной тяжелый мешок. Минут через десять, после того как греки проследовали со своим мешком через трактирную залу и скрылись за дверью, отделявшей собственно трактир от квартиры хозяина, компания полицейских в штатском, сидевших за столиком и изображавших подвыпивших гостей, подозвала Ахметку:
— Поди впусти наших с заднего двора, — велел половому старший из филеров. Компания разом «протрезвев», поднялась из-за стола и направилась к дверям на хозяйскую половину. Но тут дверь открылась и прямо на полицейских вышли оба грека уже без мешка.
— Ни с места! — приказал старший филер. — Руки вверх!
Греки сразу же подчинились. Им приказали вернуться обратно и провели в комнаты хозяина.
В большой комнате бледный от испуга, нервно крутя пуговицы на своей жилетке, стоял возле накрытого к вечернему чаю стола Карасев. Кроме него в комнате ещё был пристав Руденко, надзиратель Альфонсов и двое городовых, которые проникли в дом с черного хода.
— Ну так где же он, господин Карасев? — грозно спросил Руденко
— Не понимаю, о чем вы изволите спрашивать! — ответил трактирщик.
— О мешке, который эти вот два господина внесли в ваши покои, — пояснил Руденко. — Где он?
— А почему собственно я должен вам отвечать?
— Вообще-то это в ваших интересах господин Карасев. И вы сейчас в этом и убедитесь! — пообещал Руденко и, обращаясь к надзирателю, приказал: — А ну-ка Альфонсов, обыщи этих субчиков, пусть господин трактирщик сам увидит, что его несколько минут назад обокрали.
Долго искать не пришлось: привычными движениями обыскав арестованных греков, Альфонсов вытащил из лохмотьев одного из них увесистый сверток.
— Нуте-с, господин Карасев, узнаете сверточек?
— Да ведь он же должен... — схватившись за горло, словно его душили, начал было фразу Карасев, но осекся на полуслове.
— Ну, начальник, — подал голос один из «греков», вдруг заговоривший по-русски чисто, без всякого акцента, — твой сегодня фарт!
— Фарт! — насмешливо передразнил его Руденко. — Понимал бы ты чего, Арутюн Кахраманьянц! Скажешь тоже! Это не фарт, а наука: ваши физиономии и приметы по всему югу России разосланы. Так что ни тебе, ни Сафару ходу не было. Не сегодня так завтра, но взяли бы вас обязательно.
— Какой Кахраманьянц, какой Сафар? Я ничего не понимаю! — воскликнул Карасев, оседая на стул.
— Да вот эти самые, — указывая на «греков», пояснил пристав, — продавцы кладов! Этот вот Арутюн Кахраманьянц, персидско-подданный, а второй Сафархан Шахмамед-оглы, шемахинский уроженец. Третий год они «под греков» работают и якобы найденные ими клады простакам продают. В 1907 году взяли тысячу рублей под клад монет у содержателя прачечной Михаила Вержбицкого. Так ведь Арутюн?! — подмигнул пристав одному из задержанных. — А в 1908 году в Балахане пятеро наивных скинулись по двести рубликов и купили точно такой же мешочек, что они вам сегодня принесли. Было дело, Сафархан?! И в Ростове-на-Дону два случая за ними... — неожиданно прервав себя, Руденко взял ключ, обнаруженный в карманах одного из «греков», и спросил у Карасева. — Где у вас здесь сундук?
Не дождавшись ответа, он осмотрелся по сторонам и заметил порядочных размеров окованный железом сундук, стоявший у стенки. Подойдя к сундуку, Руденко вставил ключ в скважину. Замок открылся легко.
Откинув крышку сундука и заглянув внутрь, пристав присвистнул: «А вот и он! Вытаскивайте мешок, ребята!»
Когда городовые извлекли мешок наружу и развязали горловину, то сначала из него вытащили и выложили на стол точно такой же сверточек, что нашли при обыске «греков». Кроме этого свертка в мешке нашли около полутора пудов цементных кругляшей размером с монету-полуимпериал. Руденко разломил несколько колесиков, но никаких монет в них не было, один застывший раствор. В свертке, который вытащили из мешка, найденного в сундуке трактирщика, была резаная бумага. А вот в его близнеце, изъятом у «греков», обнаружилась внушительная пачка денег.
Фальшивые греки.
Когда арестованных увели, пристав Руденко, закурив папироску, уже доброжелательно обратился к трактирщику:
— Хотите, господин Карасев, я вам расскажу, как всё здесь дело было? — и не дожидаясь согласия собеседника, продолжил: — Вчера, когда вы здесь сидели и уже вроде как договорились, просили они вас показать им деньги, которыми вы будете за клад расплачиваться. Так ведь?
— Так, — удивленно подтвердил Карасев.
— Это в их комбинации первейшая вещь, разглядеть, какими деньгами будет платить «клиент» за покупку мешка. Уйдя, они изготовят «куклу» — сверток с резаной бумагой подходящего размера. И вот сегодня пришли они к вам и говорят...
— И говорят, сволочи, — перебил пристава трактирщик, — «сибко чизало тасить вся монетка! Мы палавина принесли. Ти, допрый касападина, дай нам теньги, а мы тебе исё месёк монеток притасим!». Ну, я им говорю: «Дудки, братцы! Несите ещё, а этот мешок пусть здесь полежит!»...
— И тут они, конечно, в амбицию, не соглашаются, — подсказал Карасеву Руденко.
— Конечно! Но однако быстро придумали, как выйти из положения: дают мне платок, говорят, деньги заверни и клади в мешок, который в твой сундук запрем: «А клюсик нам отдас». На том и порешили! Только вот никак я не пойму: как же это деньги у них оказались, а в мешке бумага?
— Очень просто. Они небось, перед тем как мешок в сундук положить, этот сверток доставали?
— Ну да! Смотри, дескать, вот они твои деньги, все по-честному...
— Вот в этот самый момент они сверточки и поменяли. И мешок нарочно погрязнее принесли, чтобы вы за него поменьше хватались и не хотели внутрь заглянуть. Там ведь зацементированных монет-то у них всего две-три, от силы пять штук бывает, чтобы «пассажиру» показать, заинтересовать чтобы.
В мешке же они приносят одни пустышки, а люди думают, что золото им оставляют в сундуках. Так бы вы и сидели, как остальные ими обманутые, карауля полтора пуда цементных блямб. А они бы тем временем на вокзал и — прощай, Баку!
— А откуда вы про все это узнали?
— Следили мы за ними давно. Они в Баку у Осипа Абрамова за такой же вот клад шестьсот рублей взяли, и только что духанщика Айрапетова обработали. Любят они вашего брата, владельцев трактирных заведений!
— Бога мне теперь за спасителей молить надо?! — с полувопросительной интонацией произнес Карасев, заглядывая в глаза приставу. Когда первое изумление, испуг и возмущение прошли, рассудок трактирщика заработал привычно, и чувствовалось, что ему до зарезу хочется спросить: «А что мне будет? А деньги мои как?» — но он не смел.
Немного помучив его долгой паузой, Руденко, вставая из-за стола, сказал:
— Да уж, конечно, молить Бога следует! — и добавил, насмешливо глядя в глаза поднявшемуся вслед за ним Карасеву: — Завтра придете с утра в участок, дадите показания как потерпевший при попытке покушения на мошенничество и получите назад свои деньги. И больше уж глядите, на такие дешевые штуки не покупайтесь. Такие вот «греки» знаете, как говорят? Фраеров губит жадность. Вот это как раз ваш случай.
