Разумеется, это было глупо и, как обычно бывает с чувством вины, не вполне соответствовало истине. Назир сказал мне, что рядом с Кадером нашли несколько трупов в русской форме, с русским оружием. Мое пристутствие там, скорее всего, ничего бы не изменило. Они схватили бы меня или убили, а Кадера ждал бы точно такой же конец. Однако то, что я почувствовал глубоко в сердце, увидев его припорошенное снегом мертвое лицо, не подчинялось рассудку. Я ощутил стыд и не мог стряхнуть его с себя. Но постепенно чувство вины и потери каким-то образом изменило меня. И вот теперь движимая ненавистью рука, собиравшаяся бросить камень отмщения, выпустила его. Мне казалось, что меня наполняет свет, что он приподнимает меня. И я почувствовал себя свободным – достаточно свободным, чтобы пожалеть мадам Жу и даже простить ее. И тут я услышал крик.
Крик был пронзительным, как визг свиньи, у меня от него ёкнуло сердце. Резко обернувшись, я увидел, что ко мне со всех ног несется Раджан, слуга-евнух мадам Жу. Он налетел на меня и обхватил руками. Я потерял равновесие, и мы, разбив стекло, едва не выпали из слухового окна. Я лежал на спине, свесившись с подоконника, надо мной было безумное лицо евнуха и карниз крыши под голубым небом. На темени и затылке я ощущал холодные ручейки крови, вытекавшей из порезов, оставленных битым стеклом. Пока мы боролись на подоконнике, острые осколки продолжали высыпаться из рамы, и я вертел головой, чтобы они не попали мне в глаза. Раджан, вцепившись в меня мертвой хваткой, как-то странно сучил и шаркал ногами, словно, упершись в стену, упрямо пытался бежать вперед. Я понял, что он старается вытолкнуть меня из окна, выбросившись вместе со мной. И это ему почти удалось. Я почувствовал, что мои ноги отрываются от пола и я смещаюсь под его натиском все дальше и дальше.
Я собрал все свои силы и, схватившись за оконную раму, с отчаянным рычанием втолкнул нас обоих обратно в помещение. Раджан упал, но тут же с удивительным проворством вскочил на ноги и снова кинулся на меня. Деваться мне было некуда, мы опять сцепились в смертельном объятии. Он схватил меня за горло, я пытался дотянуться левой рукой до его глаза. Ногти его были длинными и изогнутыми и прорвали кожу на моей шее. Закричав от боли, я схватил левой рукой его за ухо и, притянув его голову к себе, правой стал молотить его по лицу. После шестого или седьмого удара он вырвался от меня с наполовину оторванным ухом.
Отскочив от меня на шаг, он стоял, ловя ртом воздух и вперив в меня взгляд, полный ненависти, которая не знала страха и не слушала доводов рассудка. Кожа над одной из его сбритых бровей была надрезана, кровь заливала лицо, разорванная губа обнажала сломанный зуб. На голове тоже имелись многочисленные порезы, сделанные осколками стекла. Один глаз затек кровью, нос, похоже, был сломан. Всякий нормальный человек этим вполне удовлетворился бы. Но не Раджан.
С пронзительным и диким воплем он вновь устремился ко мне. Сделав шаг в сторону, я нанес ему правой рукой мощный удар сбоку по голове. Он стал падать, но схватился своей когтистой лапой за мою штанину и потянул меня за собой. Быстро вскарабкавшись на меня, как краб, он опять вцепился мне в шею и плечо.
Он был костляв, но высок и силен. Я так похудел на кадеровой войне, что мы с Раджаном были примерно в одной весовой категории. Я катался вместе с ним по полу, но был не в состоянии сбросить его. Голову он плотно прижал к моей груди, чтобы я не мог ударить его по лицу. Я почувствовал у себя на шее его зубы; его длинные острые ногти опять глубоко врезались мне в кожу.
Я дотянулся до своего ножа и, вытащив его, воткнул в бедро Раджана. Он взвыл от боли, приподняв голову, и я ударил его ножом в основание шеи. Нож вошел глубоко, прорезав мягкие ткани и хрящ и задев кость. Раджан схватился за горло и откатился от меня к стене. Он был побежден, у него не осталось сил бороться со мной. Все было кончено.
И тут я услышал крик.
Обернувшись, я увидел, как прямо из дыры в полу с нижнего этажа на чердак выбирается Раджан, целый и невредимый. Лысая голова, бритые брови, подведенные глаза и длинные ногти-когти, выкрашенные в зеленый лягушачий цвет. Быстро повернув голову обратно, я убедился, что Раджан, с которым я дрался, по-прежнему лежит у стены, стеная. «Двойник! – подумал я ошарашенно. – Они близнецы. Почему же мне никто не сказал об этом?» Второй Раджан бросился на меня с хриплым воплем. В руках у него был нож.
Он замахнулся тонким изогнутым лезвием, как саблей, собираясь воткнуть его мне в грудь. Увернувшись, я подскочил к нему и ударил его своим ножом сверху вниз, поранив плечо и руку. Но и он действовал быстро, успев нанести мне удар в руку ниже локтя. Из раны хлынула кровь; я в исступлении начал колотить Раджана кулаком правой руки, одновременно орудуя ножом, зажатым в левой. Но тут внезапно мой затылок пронзила темная кровавая боль. Быстро проскочив мимо второго Раджана, я обернулся и увидел первого в прилипшей к телу пропитанной кровью рубашке, с большим деревянным обломком в руках. Голова моя кружилась от нанесенного удара, кровь текла из ран на голове, на шее, на плече и на руке. Близнецы взвыли опять, собираясь броситься на меня. Впервые с тех пор, как началась эта безумная схватка, во мне зародилось семя сомнения, которое стало быстро расти: «Все это может кончиться для меня плохо».
Выставив вперед одну ногу и держа наготове обе руки, я ухмыльнулся им, подумав: «Ладно. Будь, что будет». Они кинулись на меня с визгливыми причитаниями. Раджан с обломком дерева занес его над головой. Я заслонился от него левой рукой, и удар пришелся по плечу. В тот же миг я заехал левым кулаком ему по физиономии. Ноги его согнулись, он рухнул на пол. Тем временем его брат замахнулся ножом, целя мне в лицо. Я пригнулся, пытаясь увернуться, и нож задел мою голову выше шеи. Я тут же нанес ему ответный удар ножом в плечо, погрузив его по самую рукоятку. Я, правда, хотел воткнуть нож ему в грудь, но и это ранение оказалось очень эффективным – рука его сразу обвисла, как вытащенная из воды водоросль, и он, взвизгнув, в панике отшатнулся от меня.
Во мне разгорелся гнев, годами копившийся в тюрьмах и похороненный в неглубокой могиле, где он возмущенно бурлил, придавленный моим самообладанием. Кровь, стекавшая по моему лицу из ран и порезов на голове, была разжиженным гневом, который продуцировало мое сознание. Ненависть наполнила мои руки, плечи, спину неукротимой силой. Глядя на обоих Раджанов и на безумную старуху в кресле, я думал: «Надо убить их всех». Я втягивал воздух сквозь сжатые зубы и с рычанием выпускал его. «Я убью их всех», – стучало у меня в мозгу.
И тут я услышал, как кто-то окликает меня, отзывает от края пропасти, в которую кинулся Хабиб и многие другие.
– Лин! Где ты, Лин?
– Я здесь, Дидье, – крикнул я в ответ, – на чердаке! Ты совсем рядом. Ты слышишь меня?
– Да, слышу! – отозвался он. – Я иду!
– Только будь осторожен! – предупредил я его. – Тут двое парнишек, которые настроены… не слишком дружелюбно.
Было слышно, как он поднимается по ступенькам и ругается в темноте. Затем он открыл дверь и ступил на чердак. В руках он держал пистолет, и я был рад видеть его, как никогда. На лице его выразился ужас при виде трех наших окровавленных физиономий и неподвижной фигуры в кресле. Затем его губы сжались с угрюмой решимостью. И тут опять тишину прорезал крик.
Раджан Второй, с ножом, издал леденящий душу вопль и кинулся на Дидье, но мой друг не мешкая разрядил свой пистолет, всадив нападавшему пулю в пах. Тот упал на бок, сложившись пополам и рыдая от боли. Другой Раджан, ковыляя, добрался до кресла-трона, в котором сидела его госпожа, и заслонил ее своим телом, с ненавистью глядя прямо в глаза Дидье. Дидье сделал шаг вперед, подняв пистолет и прицелившись в сердце Раджана. Он хмурился, но в светлых глазах было спокойствие и непререкаемая уверенность в своей правоте. Это был настоящий мужчина, стальной клинок, хранящийся в старых проржавевших ножнах. Дидье Леви, один из самых ловких и опасных людей в Бомбее.
– Я прикончу их? – спросил он. Лицо его было тверже, чем что-либо иное вокруг.
– Нет.
– Нет? – выдохнул он, не отрывая глаз от Раджана. – Посмотри на себя. Посмотри, что они с тобой сделали. Ты должен пристрелить их, Лин.
– Нет.
– И ты не хочешь даже изувечить их?
– Нет.
– Оставлять их в живых опасно. Они слишком ненавидят тебя.
– Пускай, – буркнул я.
– Может быть, ты убьешь хотя бы одного из них, non?
– Нет.
– Хорошо. Тогда я за тебя застрелю их.
– Нет, – опять повторил я. Я был благодарен ему вдвойне – за то, что он появился вовремя, чтобы не дать им убить меня, но еще больше за то, что он не дал мне убить их. Волны расслабляющего облегчения захлестывали меня, вымывая из моего раскаленного до кровавой красноты сознания остатки гнева и ярости. Последняя улыбка стыда вспыхнула и погасла у меня в глазах. – Я не хочу убивать их. И не хочу, чтобы ты убивал. Я вообще не собирался драться с ними – мне пришлось, потому что они сами напали на меня. Они всего лишь защищают ее. И я поступил бы так же на их месте, если бы любил ее. Они ничего не имеют против меня лично. Им до меня нет дела, они думают только о ней. Так что оставь их в покое.
– А что делать с ней?
– Ты был прав, – ответил я спокойно. – С ней покончено. Это труп. Мне надо было послушаться твоего совета и не ходить сюда. Просто… я хотел убедиться.
Я прикрыл рукой пистолет, который держал Дидье. Раджан передернулся и пригнулся, ожидая выстрела. Его брат, скуля от боли, стал отползать от нас вдоль стены. Я медленно опустил руку Дидье, пока пистолет не уставился дулом в пол. Раджан встретился со мной взглядом. В его глазах было удивление, страх сменился облегчением. Посмотрев на меня еще какой-то момент, он заковылял к своему брату.
Я развернулся и, пройдя тем же потайным коридором, вышел к обугленной лестнице. Дидье следовал за мной.
– С меня бутылка, Дидье, – ухмыльнулся я.
– Само собой, – отозвался он, и тут ступеньки обрушились под нами, и мы полетели вместе с обломками дерева, пока не оказались этажом ниже.
Задыхаясь и кашляя в облаке пыли и пепла, я выкарабкался из-под Дидье и сел, привалившись спиной к стене. Шея у меня болела и не ворочалась, рука, на которую я упал, была растянута. В остальном все, вроде бы, было цело. Дидье, приземлившийся на меня, стонал и глухо ворчал.
– Неплохо полетали, – сказал я. – Ты как, в порядке?
– Теперь я уж точно вернусь и пристрелю ее, – пробормотал он.
Смеясь и прихрамывая, мы выбрались из руин Дворца и еще долго не могли успокоиться, отмываясь в ванной Дидье от грязи и залечивая раны. Дидье дал мне чистую рубашку и брюки. В его гардеробе имелась уйма модных и ярких тряпок, что было удивительно для человека, проводившего каждый вечер в «Леопольде» в своей замызганной и неприглядной униформе. Он объяснил, что эта одежда была по большей части оставлена его любовниками, которые так и не удосужились взять ее. Я сразу вспомнил, как Карла давала мне костюм своего бывшего любовника. Мы вернулись в «Леопольд», заказали обильную закуску и продолжали веселиться. Дидье рассказывал о своих последних романтических злоключениях. В это время в дверях ресторана появился Викрам и, увидев меня, раскинул руки.
– Лин!
– Викрам!
Я поднялся, он налетел на меня и облапил. Держа меня за плечи, он окинул меня критическим взором и нахмурился при виде моей исполосованной физиономии.
– Блин! Кто тебя так отделал, старик? – спросил он. На нем был, как всегда, черный костюм в ковбойском стиле, но намного скромнее, чем прежде. Тут явно поработала Летти, и результаты выглядели очень достойно, но я с удовлетворением отметил, что шляпа по-прежнему висит на шнурке у него за спиной.
– Видел бы тех двоих! – отозвался я, бросив взгляд на Дидье.
– Почему же ты не сообщил мне, что вернулся?
– Я приехал только сегодня и должен был уладить кое-какие формальности. А как Летти?
– Цветет и пахнет, йаар, – жизнерадостно откликнулся он, присаживаясь за наш столик. – Занялась этим мульти-хрено-медийным проектом вместе с Карлой и ее новым бойфрендом. Начали они, надо сказать, многообещающее.
Я посмотрел на Дидье. Тот индифферентно пожал плечами, снимая с себя ответственность, и состроил зверскую рожу Викраму.
– Черт! Прости, старик! – воскликнул Викрам в замешательстве. – Я думал, ты знаешь. Я думал, Дидье уже рассказал тебе, йаар.
– Карла вернулась в Бомбей, – объяснил Дидье, утихомирив Викрама еще одним гневным взглядом. – У нее появился новый друг – бойфренд, по ее собственному выражению. Его имя Ранджит, но он предпочитает, чтобы его называли Джит.
– Неплохой парень, Лин. Думаю, он тебе понравится, – добавил Викрам, ободряюще улыбаясь.
– Ну знаешь, Викрам… – скривился Дидье.
– Все в порядке, друзья, – улыбнулся я им обоим и сделал знак официанту, чтобы он принес нам новую бутылку. Когда она была доставлена и мы разлили алкоголь по стаканам, я поднял свой и провозгласил тост:
– За Карлу! Да родятся у нее десять дочерей, и пусть все они найдут достойных женихов.
– За Карлу! – присоединились к тосту Дидье с Викрамом и, сдвинув стаканы, мы опустошили их.
Мы провозгласили уже третий тост – за любимую собачку Ранджита, – когда в шумной и беззаботной ресторанной обстановке вдруг появился Махмуд Мелбаф, из чьих глаз на меня глянула война на пустынной снежной вершине. Я поднялся навстречу ему.
– Что с тобой случилось? – тут же спросил он, глядя на мои свежие порезы.
– Да так, ерунда, – улыбнулся я.
– Кто это сделал? – настаивал он.
– Кое-какие разборки с прислужниками мадам Жу, – объяснил я, и он успокоился. – А ты с чем пожаловал?
– Назир сказал, что ты будешь скорее всего здесь, – прошептал он, озабоченно хмурясь. – Очень хорошо, что я тебя нашел. Назир велел тебе передать, чтобы ты несколько дней никуда не ходил и ничем не занимался. Разгорелась война между группировками. Борьба за власть после смерти Кадера. Так что не посещай пока никаких мест, связанных с нашим бизнесом. Это небезопасно.
– А почему так внезапно?
– Предатель Гани мертв, – ответил Махмуд ровным тоном, но глаза его смотрели жестко и решительно. – И его люди тоже.
– Гани?!
– Да. У тебя есть деньги?
– Да, конечно, – ответил я, думая об Абдуле Гани: «Он ведь из Пакистана. Наверное, в этом все дело. Очевидно, это он был связан с пакистанской тайной полицией. Ну да, конечно. Это он подстроил так, что нас чуть не схватили в Карачи. Это о нем говорил Халед в ночь перед сражением – об Абдуле Гани, а не об Абдулле…»
– У тебя есть надежное место, где ты можешь пересидеть?
– Место? Да, есть.
– Это хорошо, – сказал он, с чувством пожимая мне руку. – В таком случае встретимся здесь же через три дня, в час, иншалла.
– Иншалла, – ответил я, и он вышел, ступая гордо и уверенно, с высоко поднятой красивой головой.
Я сел за столик, стараясь не смотреть в глаза друзьям, пока не почувствовал, что страх в моих собственных улегся.
– Что-то случилось? – спросил Дидье.
– Да так, ничего особенного, – соврал я с напускным безразличием. Я поднял свой стакан. – Так на чем мы остановились?
– На собачке Ранджита, – ухмыльнулся Викрам. – Но мне хотелось бы также включить в этот тост его лошадь, если вы не против.
– Но ведь мы не знаем, может, у него нет лошади, – возразил Дидье.
– Про собачку мы тоже не знаем, но пьем за нее. Итак, за собачку Ранджита!
– За собачку Ранджита! – присоединились к тосту мы с Дидье.
– И за его лошадь! – добавил Викрам. – И за лошадь его соседа.
– За лошадь соседа!
– И вообще за всех лошадей!
– И за всех любовников! – провозгласил Дидье.
– За всех… любовников, – повторил я.
Но внезапно я почувствовал, что во мне самом любовь по какой-то причине и каким-то непонятным образом умерла. Я ощущал это очень отчетливо. Мое чувство к Карле не исчезло. Оно до сих пор со мной. Но ревности к незнакомцу по имени Ранджит, которая раньше непременно охватила бы меня, я не испытывал. Никакой злобы к нему, никакой обиды на Карлу. Сидя с друзьями в ресторане, я ничего не чувствовал, во мне была пустота, словно война, потеря Кадербхая и Халеда, встреча с мадам Жу и драка с ее телохранителями-близнецами впрыснули мне в сердце анестезирующее средство.
Боли в связи с предательством Абдула Гани я тоже не ощущал, это было, скорее, какое-то трепетное изумление – других слов я не могу подобрать – и под ним глухо пульсирующий фаталистический страх. Ибо уже тогда кровавое будущее, на которое нас обрекло его предательство, начало проникать в нашу жизнь, как неожиданное цветение погибшей от засухи красной розы, упавшей на бесплодную каменистую землю.
