Древний Рим тоже не избежал греха перед потомками в виде ритуальных казней. По древнему закону Ромула в жертву подземным богам во время праздника Луперкалий приносили осужденных на смерть преступников. Ритуальные убийства детей совершали на праздниках compitalia Мании. Правда недолго, во времена Юния Брута, младенцев заменили на головки мака или чеснока. В годы Второй пунической войны, когда римляне потерпели разгромное поражение от Ганнибала под Каннами и над Римом нависла угроза захвата его войсками Карфагена, Квинта Фабия Пиктора послали в Дельфы спросить оракула, какими молитвами и жертвами умилостивить богов и когда придет конец череде бедствий. А пока он ездил римляне в качестве экстренной меры принесли богам человеческие жертвы. Галла и его соплеменницу, грека и гречанку закопали живыми на Бычьем Рынке, в месте, огороженном камнями, где когда-то давно уже совершались человеческие жертвоприношения.
Наверное, эта мера, чуждая римским традициям того времени, помогла. Римляне собрались с силами и переломили неудачно складывавшийся для них ход войны. Спустя некоторое время Ганнибал был побежден, а Карфаген разрушен.
Но скорей всего помогли не жертвоприношения, а мужество и стойкость римлян. Они не раз сами приносили себя в жертву ради свободы и величия Рима.
Вошел в историю поступок римского полководца Регула Марка Атилия. Он попал в плен к карфагенянам и был отпущен в Рим под честное слово, чтобы добиться обмена пленными. Регул убедил римлян отвергнуть предложения врага, после чего вернулся в Карфаген и был казнен.
Конец ритуальным казням был положен в консульство Корнелия Лентула и Лициния Красса (97 г. до н.э.), когда они были запрещены постановлением сената.
В Древнем Риме был довольно приличный ассортимент казней для преступников: сожжение, удушение, утопление, колесование, сбрасывание в пропасть, бичевание до смерти и обезглавливание, причем в Римской республике для этого применяли топор, а в империи - меч. Разделение сословий в Вечном городе соблюдалось неукоснительно и влияло как на строгость приговора, так и на выбор типа казни.
В книге VII трактата римского юриста и государственного деятеля Ульпиана (ок. 170 - ок. 223 гг. н. э.) «Об обязанностях проконсула» говорится: «Строже или мягче карать за святотатство проконсул должен решать, сообразуясь с личностью (преступника), с обстоятельствами дела и времени, (а также) с возрастом и полом (преступника). Я знаю, что многих приговаривают к бою со зверями на арене, некоторых даже к сожжению живьем, а иных к распятию на кресте. Однако следует умерить наказание до боя со зверями на арене тем, кто ночью совершает в храме кражу со взломом и уносит (оттуда) приношения божеству. А если кто-нибудь днем из храма вынес что-то не очень значительное, то следует карать, приговорив к рудникам, если же он по происхождению принадлежит к почтенным (в это понятие включались декурионы, всадники и сенаторы), то его следует сослать на остров».
В период республики одним из основных мест исполнения приговора являлось Эсквилинское поле за одноименными воротами. На Эсквилинском холме первоначально находилось римское кладбище. Во времена империи местом казни было выбрано Марсово поле.
Для казни аристократов применялось зачастую тайное удушение или самоубийство под надзором. Удушение веревкой (laqueus) никогда не совершалось публично, только в темнице в присутствии ограниченного количества людей. К такой смерти римский сенат приговорил участников заговора Катилины. Римский историк Саллюстий рассказывал об этом так:
«Есть в тюрьме, левее и несколько ниже входа, помещение, которое зовут Туллиевой темницей; оно уходит в землю примерно на двенадцать футов и отовсюду укреплено стенами, а сверху перекрыто каменным сводом; грязь, потемки и смрад составляют впечатление мерзкое и страшное. Туда-то и был опущен Лентул, и палачи, исполняя приказ, удавили его, накинув петлю на шею... Подобным же образом были казнены Цетег, Статилий, Габиний, Цепарий».
Причем инициатором этой казни стал оратор Цицерон, исполнявший в ту пору обязанности консула. За раскрытие заговора Катилины он удостоился почетного звания «отца нации». Но за казнь свободных римлян потом нажил себе немало обвинений со стороны политических противников.
Со временем удушение веревкой вышло у римлян из моды, и в период правления Нерона уже не применялось.
В качестве привилегии знатным римлянам порой позволяли самим избрать себе способ казни или уйти из жизни без посторонней помощи. Римский историк Тацит рассказывал, что, когда был осужден консул Валерий Азиатик, император Клавдий предоставил ему право самому избрать для себя вид смерти. Друзья предлагали Азиатику тихо угаснуть, воздерживаясь от пищи, но он предпочел скорую смерть. И ушел из жизни с большим достоинством. «Проделав обычные гимнастические упражнения, обмыв тело и весело пообедав, вскрыл себе вены, осмотрев, однако, до этого свой погребальный костер и приказав перенести его на другое место, дабы от его жара не пострадала густая листва деревьев: таково было его самообладание в последние мгновения перед концом».
Утоплением каралось в Древнем Риме поначалу отцеубийство, а затем и убийство матери и ближайших родственников. Приговоренных за убийство родственников топили в кожаном мешке, в который зашивали вместе с преступником собаку, петуха, обезьяну или змею. Считалось, что эти животные особенно плохо чтят своих родителей. Топили и за другие преступления, но лишали при этом осужденных компании животных.
Распятие считалось позорной казнью, а потому применялось для рабов и военнопленных, а также для бунтовщиков, изменников, убийц. В случае убийства хозяина дома все проживавшие в доме рабы вне зависимости от пола и возраста подлежали распятию. Кроме того, что целью этой казни было заставить осужденного страдать, в ней еще таилось и некое назидание всем прочим, что бунтовать супротив власти чревато мучительной смертью. Поэтому зачастую казнь сопровождалась целым ритуалом. Ей предшествовала позорная процессия, в ходе которой осуждённому приходилось нести так называемый патибулум, деревянный брус, который потом служил горизонтальной перекладиной креста. Хрестоматийный пример: восхождение Христа на Голгофу. На месте казни крест поднимали на веревках и вкапывали в землю, а на нем гвоздями или веревками фиксировались конечности осужденного. Распятый погибал долго и мучительно. Некоторые продолжали жить на кресте до трех суток. Порой, чтобы продлить их страдания им подносили в губке воду или уксус. Но в конечном итоге потеря крови, обезвоживание, палящие лучи солнца днем и ночной холод подтачивали силы несчастного. А погибал он, как правило, от асфиксии, когда уже не мог поднять вес своего тела, чтобы сделать вздох. На некоторых крестах под ноги осужденным делали выступ, чтобы облегчить им дыхание, но это лишь оттягивало их смерть. А когда ее хотели ускорить, то перебивали казненным голени.
Широко использовалась в Древнем Риме и казнь путем отсекновения головы. Обычно это была публичная процедура, проводившаяся перед городскими воротами. Глашатай во всеуслышание объявлял собравшимся за какое преступление человека лишают жизни. Потом глашатай давал знак ликторам, те накрывали осужденному голову, нередко еще перед казнью подвергали его порке и лишь потом отправлял в царство мертвых. Отсекновение головы ликторами осуществлялось топором. Тело казненного выдавали родственникам только по особому разрешению, чаще его просто бросали в Тибр или оставляли непогребенным.
Одним из самых известных казней таким способом, стала казнь сыновей Брута, осужденных на смерть собственным отцом.
Луций Брут возглавил переворот в Риме, свергнув царя Тарквиния Гордого, и установив республику в Вечном городе. Однако двое сыновей Брута, Тит и Тиберий, соблазнились возможностью породниться с великим домом Тарквиниев и, быть может, самим достигнуть царской власти, а потому вступили заговор по возвращению Тарквиния на царский престол.
Однако заговорщиков выдал раб, случайно подслушавший их разговор. А когда были найдены письма к Тарквинию, вина сыновей Брута стала очевидной. Их привели на форум.
Происшедшее там Плутарх описал так:
«Уличенные не дерзнули сказать ни слова в свою защиту, смущенно и уныло молчали и все прочие, лишь немногие, желая угодить Бруту, упомянули об изгнании... Но Брут, окликая каждого из сыновей в отдельности, сказал: «Ну, Тит, ну, Тиберий, что же вы не отвечаете на обвинение?» И когда, несмотря на троекратно повторенный вопрос, ни тот, ни другой не проронили ни звука, отец, обернувшись к ликторам, промолвил: «Дело теперь за вами». Те немедленно схватили молодых людей, сорвали с них одежду, завели за спину руки и принялись сечь прутьями, и меж тем как остальные не в силах были на это смотреть, сам консул, говорят, не отвел взора в сторону, сострадание нимало не смягчило гневного и сурового выражения его лица – тяжелым взглядом следил он за тем, как наказывают его детей, до тех пор пока ликторы, распластав их на земле, не отрубили им топорами головы. Передав остальных заговорщиков на суд своего товарища по должности, Брут поднялся и ушел... когда Брут ушел с форума, долгое время все молчали – никто не мог опомниться от изумления и ужаса перед тем, что произошло у них на глазах».
Путем отсечения головы осуществлялась в римской армии и так называемая «децимация», когда казнили в отряде, проявившем малодушие, каждого десятого. Это наказание в основном практиковалось, когда мощь римской армии еще только набирала силу, но было и несколько более поздних известных случаев.
Во время войны с парфянами, которым римляне хотели отомстить за разгром армии Красса, к децимации пришлось прибегнуть Марку Антонию. Плутах писал об этом так:
«После этого мидийцы, совершив набег на лагерные укрепления, распугали и отбросили передовых бойцов, и Антоний, в гневе, применил к малодушным так называемую «десятинную казнь». Он разбил их на десятки и из каждого десятка одного – кому выпал жребий – предал смерти, остальным же распорядился вместо пшеницы выдавать ячмень».
В Древнем Риме у жриц богини Весты имелась привилегия. Они имели право освобождать от смерти преступников, если те на пути к месту казни встречались с ними. Правда, чтобы было все по-честному, весталки должны были поклясться, что встреча носила непреднамеренный характер.
Однако для кого-то встреча с весталкой наоборот могла стать роковой. По улицам весталки передвигались в носилках, которые несли рабы. И если кто-нибудь прошмыгнул под носилками жрицы Весты, то он должен был подвергнуться смертной казни.
Жрицами Весты становились девушки из знатных семей, они давали обет целомудрия и безбрачия до достижения 30-летнего возраста. Их было в Риме всего шесть, и они составляли коллегию весталок. Однако наряду с некоторыми правами на них налагались и серьезные обязанности, нарушение которых было чревато для них самих смертной казнью, порядок которой описал Плутарх:
«… потерявшую девство зарывают живьем в землю подле так называемых Коллинских ворот. Там, в пределах города, есть холм, сильно вытянутый в длину. В склоне холма устраивают подземное помещение небольших размеров с входом сверху; в нем ставят ложе с постелью, горящий светильник и скудный запас необходимых для поддержания жизни продуктов – хлеб, воду в кувшине, молоко, масло: римляне как бы желают снять с себя обвинение в том, что уморили голодом причастницу величайших таинств. Осужденную сажают на носилки, снаружи так тщательно закрытые и забранные ременными переплетами, что даже голос ее невозможно услышать, и несут через форум. Все молча расступаются и следуют за носилками – не произнося ни звука, в глубочайшем унынии. Нет зрелища ужаснее, нет дня, который был бы для Рима мрачнее этого. Наконец носилки у цели. Служители распускают ремни, и глава жрецов, тайно сотворив какие-то молитвы и простерши перед страшным деянием руки к богам, выводит закутанную с головой женщину и ставит ее на лестницу, ведущую в подземный покой, а сам вместе с остальными жрецами обращается вспять. Когда осужденная сойдет вниз, лестницу поднимают и вход заваливают, засыпая яму землею до тех пор, пока поверхность холма окончательно не выровняется. Так карают нарушительницу священного девства».
Однако то, что плоть слаба, и порой страсть сильнее страха смерти весталки не раз показывали на собственном примере. В «Истории Рима от основания города», написанной Титом Ливием есть несколько упоминаний о казни весталок:
В V веке до н.э. весталка Попилия за преступный блуд была погребена заживо. В IV веке до н.э. та же участь постигла весталку Минуцию. В III веке до н.э. их судьбу разделили весталки Секстилия и Тукция. В период второй Пунической войны за преступный блуд были осуждены четыре весталки. Сначала были уличены Отилия и Флорония, одну, по обычаю, уморили под землею у Коллинских ворот, а другая сама покончила с собой. Пострадал и сексуальный партнер Флоронии - Луций Кантилий, трудившийся писцом при понтификах. По приказу великого понтифика его засекли до смерти розгами в Комиции. А вскоре печальный приговор выслушали весталки Олимпия и Флоренция. Во II веке до н.э. за тот же самый грех блуда были осуждены уже сразу три весталки Эмилия, Лициния и Марция.
Основатели Рима – Ром и Ремул были детьми весталки, подвергнувшейся насилию. Отцом она объявила бога войны Марса. Однако бог не защитил ее от людской жестокости. Жрица в оковах была отдана под стражу, детей царь приказал бросить в реку. Они чудом выжили и позже основали Вечный город на семи холмах. А могли бы и не выжить.
На заре Римской республики чуть было не пострадала невиновная весталка Постумия. Обвинения в нарушении целомудрия вызвали всего лишь ее модные наряды и слишком независимый для девушки нрав. Ее оправдали, но понтифик обязал ее воздерживаться от развлечений, а итак же выглядеть не миловидной, но благочестивой.
Изысканность в одеждах и щегольство навлекли подозрения и на упоминавшуюся уже весталку Минуцию. А потом, какой-то раб донес на нее, что она уже не девственница. Сначала понтифики запретили Минуции прикасаться к святыням и отпускать рабов на волю, а потом по приговору суда ее заживо закопали в землю у Коллинских ворот справа от мощеной дороги. После казни Минуции это место получило название Скверного поля.
Весталки могли лишиться жизни не только за блуд. Одну из них, не уследившую за огнем, что привело к пожару в храме Весты, за халатность до смерти засекли розгами.
Вообще, смертные приговоры в Древнем Риме подчас наполнены глубочайшим драматизмом. Можно вспомнить хотя бы приговор Луция Брута собственным сыновьям. Или приговор спасителю Отечества Публию Горацию. Правда эта история оказалась со счастливым концом:
В период конфликта римлян с альбанцами между ними было достигнуто соглашение решить исход войны битвой шестерых братьев. За Рим должны были встать три брата Горациев, а интересы альбанцев - отстаивать три брата Куриациев. Живым в этом бою остался только Публий Гораций, который и принес победу Риму.
Римляне встречали возвращавшегося Публия с ликованием. И только его сестра, которая была просватана за одного из Куриациев, встретила его со слезами. Она распустила волосы и стала причитать по погибшему жениху. Публия возмутили сестрины вопли, омрачавшие его победу и великую радость всего народа. Выхватив меч, он заколол девушку, воскликнув при этом: «Отправляйся к жениху с твоею не в пору пришедшей любовью! Ты забыла о братьях — о мертвых и о живом, — забыла об отечестве. Так да погибнет всякая римлянка, что станет оплакивать неприятеля!»
Римляне проявили принципиальность и привели героя за убийство сестры на суд к царю. Но тот не стал брать на себя ответственность и передал дело на суд дуумвиров. Закон не сулил Горацию ничего хорошего, он гласил:
«Совершившего тяжкое преступление да судят дуумвиры; если он от дуумвиров обратится к народу, отстаивать ему свое дело перед народом; если дуумвиры выиграют дело, обмотать ему голову, подвесить веревкой к зловещему дереву, засечь его внутри городской черты или вне городской черты». Дуумвиры, хотя испытывали симпатию к герою, но почитали закон превыше всего, а потому один из них объявил:
- Публий Гораций, осуждаю тебя за тяжкое преступление. Ступай, ликтор, свяжи ему руки.
Но тут Публий в соответствии с законом обратился к народу. За сына вступился отец, который объявил, что считает свою дочь убитой по праву. Он сказал:
- Неужели, квириты, того же, кого только что видели вступающим в город в почетном убранстве, торжествующим победу, вы сможете видеть с колодкой на шее, связанным, меж плетьми и распятием? Даже взоры альбанцев едва ли могли бы вынести столь безобразное зрелище! Ступай, ликтор, свяжи руки, которые совсем недавно, вооруженные, принесли римскому народу господство. Обмотай голову освободителю нашего города; подвесь его к зловещему дереву; секи его, хоть внутри городской черты — но непременно меж этими копьями и вражескими доспехами, хоть вне городской черты - но непременно меж могил Куриациев. Куда ни уведете вы этого юношу, повсюду почетные отличия будут защищать его от позора казни!
Как писал Тит Ливий: «Народ не вынес ни слез отца, ни равного перед любою опасностью спокойствия духа самого Горация — его оправдали скорее из восхищения доблестью, нежели по справедливости. А чтобы явное убийство было все же искуплено очистительной жертвой, отцу повелели, чтобы он совершил очищение сына на общественный счет».
Однако мир между римлянами и альбанцами, заключенный после сражения Горациев и Куриациев был недолог. Его коварно разрушил Меттий, за что жестоко поплатился. В кровопролитном сражении римский царь Тулл одолел альбанцев, а потом вынес суровый приговор зачинщику войны:
- Меттий Фуфетий, если бы и ты мог научиться хранить верность и соблюдать договоры, я бы тебя этому поучил, оставив в живых; но ты неисправим, а потому умри, и пусть твоя казнь научит человеческий род уважать святость того, что было осквернено тобою. Совсем недавно ты раздваивался душою меж римлянами и фиденянами, теперь раздвоишься телом.
Казнь Тит Ливий описал так: «Тут же подали две четверни, и царь приказал привязать Меттия к колесницам, потом пущенные в противоположные стороны кони рванули и, разодрав тело надвое, поволокли за собой прикрученные веревками члены. Все отвели глаза от гнусного зрелища. В первый раз и в последний воспользовались римляне этим способом казни, мало согласным с законами человечности; в остальном же можно смело сказать, что ни один народ не назначал более мягких наказаний».
В период войны с вольсками римляне избрали себе диктатором Авла Корнелия Коса. Но настоящим героем на этой войне стал Марк Манлий, спасший Капитолийскую крепость. После окончания войны Манлий стал вождем плебеев, отстаивая их права. Однако это вызвало неудовольствие власти и Манлий был привлечен к суду. Ему в вину ставились его мятежные речи и ложное обличение власти.
Однако Манлий выстроил свою защиту весьма эффектно. Он привел в суд около четырехсот человек, за которых он внес отсчитанные без роста деньги, кого не дал увести в кабалу за долги. Он представил суду свои военные награды: до тридцати доспехов с убитых врагов, до сорока даров от полководцев, среди которых бросались в глаза два венка за взятие стен и восемь за спасение граждан. И даже обнажил грудь, исполосованную рубцами от ран, полученных на войне.
Но обвинение победило. Суд скрепя сердце вынес радетелю за плебеев смертный приговор. Ливий описывал казнь Манлия так:
«Трибуны сбросили его с Тарпейской скалы: так одно и то же место стало памятником и величайшей славы одного человека и последней его кары. Вдобавок мертвого обрекли на бесчестие: во-первых, общественное: так как дом его стоял там, где теперь храм и двор Монеты, то предложено было народу, чтобы ни один патриций не жил в Крепости и на Капитолии; во-вторых, родовое: решением рода Манлиев определено никого более не называть Марк Манлий».
В ходе войны с самнитами римский диктатор Папирий, отправившийся в Рим, он объявил начальнику конницы Квинту Фабию приказ оставаться на месте и не вступать в схватку с врагом в его отсутствие.
Но тот не послушался, выступил против противника и одержал блистательную победу, оставив на поле боя двадцать тысяч поверженных врагов.
Гнев Папирия был ужасен. Он приказал арестовать Фабия, сорвать с него одежды и приготовить розги и топоры. Начальника конницы жестоко высекли, но он мог считать, что еще легко отделался, поскольку за нарушение приказа, его могли и лишить жизни.
Трибуны и легаты просили диктатора пощадить Фабия. Тот сам вместе со своим отцом, трижды становившимся консулом, стояли на коленях перед Папирием, и, наконец, тот сжалился и объявил:
- Будь по-вашему, квириты. За воинским долгом, за достоинством власти осталась победа, а ведь ныне решалось, быть ли им впредь или нет. Не снята вина с Квинта Фабия за то, что вел войну вопреки запрету полководца, но я уступаю его, осужденного за это, римскому народу и трибунской власти. Так что мольбами, а не по закону вам удалось оказать ему помощь. Живи, Квинт Фабий, единодушное желание сограждан защитить тебя оказалось для тебя большим счастьем, чем та победа, от которой недавно ты ног под собою не чуял; живи, дерзнувший на дело, какого и отец бы тебе не простил, будь он на месте Луция Папирия. Мою благосклонность ты вернешь, если захочешь; а римский народ, коему ты обязан жизнью, лучше всего отблагодаришь, если нынешний день научит тебя впредь и на войне и в мирное время подчиняться законной власти.
