28/03/24 - 19:02 pm


Автор Тема: Всемирная история поножовщины: народные дуэли на ножах в XVІІ-ХХ вв.Ч-35  (Прочитано 400 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Онлайн valius5

  • Глобальный модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 27470
  • Пол: Мужской
  • Осторожно! ПенЬсионЭр на Перекрёстке!!!

Рис. 8. «Преступное фаду». Театральная афишка, нач. XX в.

Даже чёрные проповедники признают «право бритвы». В песне «Every Race Has A Flag But The Coon» («У каждого народа кроме енотов есть свой флаг») опасная бритва позиционируется как один из официальных символов чёрной Америки. «The Coon's Trademark» («Клеймо енота») утверждает, что на самом деле негры уже рождаются с бритвой в руках. А в «Ram A Jam» поётся, что каждая этническая группа пускает в ход своё специфическое оружие, и что у негров это опасная бритва. По сюжету героя песни ранит кирпич, брошенный неизвестным злоумышленником. Но пострадавший легко определяет национальность и родную страну нападавшего, именно благодаря типу выбранного оружия. Вот как выглядят его рассуждения: «Если бы он был турком, то не швырялся бы кирпичами, а проткнул меня кинжалом. И это не итальянец — те предпочитают ножи. Если бы по мою душу явился ниггер, то можете не сомневаться, что он воспользовался бы бритвой. Могу покляться, это был ирландец, ведь бросать кирпичи их любимая забава».

И конечно, сюжеты «песен енотов» обыгрывают искусность чёрных в обращении с бритвой. Нередко, как, например, в песне «I Don't Love Nobody» («Я никого не люблю»), мужчина вынужден схватиться за бритву, чтобы защитить свою подругу. Иногда опасная бритва фигурирует как часть антуража хулигана или бахвала. Так песня «There's No Coon That's One-Half So Warm» рассказывает историю некоего хвастливого франта, которого настигло возмездие в виде бритвенных порезов. А в «Bully» («Хулиган») чернокожий парень строит следующие планы: «Я захвачу с собой длинную бритву, чтобы порезать его поглубже. И когда я повстречаю этого фраера, то отправлю его плавать с рыбами». Ну, и в конце концов бритва никогда не помешает если дело идёт к драке, особенно если, как утверждает рассказчик в «Не Cert'ny Was Good То Ме», «рядом толпа негров, которые явно непрочь подраться».

Американские газеты конца XIX — начала XX века изобилуют сообщениями о многочисленных кровавых поединках цветных на бритвах. Так, 13 сентября 1891 года достоянием общественности стал поединок двух чёрных — 24-летнего Джона Рэймонда и сорокалетнего Джона Митчелла. Они сцепились из-за денег, и Митчелл, который был пониже, в запале достал бритву и порезал Рэймонда. Рэймонд не остался в долгу, выхватил свою бритву и в ответ нанёс несколько порезов Митчеллу. Их пытался растащить полицейский офицер, после чего оба, мгновенно забыв о конфликте, объединившись, напали на него — уже знакомый нам элемент народной дуэли, исключающий вмешательство третьей стороны.

В июле 1898 года «Таймс» взволнованно писала о наделавшей много шума дуэли, прославившейся как «Честный бой». Некий Чарльз Уилсон был задержан и приведён в гарлемский полицейский суд за участие «в самой кровавой дуэли на бритвах, когда-либо проходившей в этом городе». Фабула дела была такова. Брат Чарльза, Генри Уилсон, и некий Джон Сторк работали официантами. Оба они были цветными. Как-то раз Генри стоял перед своим домом, когда мимо проходил Сторк. Уилсон напомнил ему про старый должок, на что Сторк ответил, что с собой у него денег нет. Этот ответ взбесил Уилсона, и он заявил, что сумеет забрать своё. Сторк достал бритву, его примеру последовал и Уилсон, и они начали кромсать и полосовать друг друга. Брат Генри, Чарльз Уилсон, вышел из дома, встал рядом с дуэлянтами и заявил, что будет следить за тем, чтобы поединок был честным.

Когда на место дуэли прибыл привлечённый шумом схватки полицейский Мак-Дермот, то он обнаружил Джона Сторка лежащим без сознания на мостовой и истекающим кровью из многочисленных порезов на голове и плечах. У Уилсона ещё хватило сил подняться наверх по лестнице домой, где его и обнаружили лежащим на полу и ослабевшим от потери крови. Его голова была жутко изрезана, а один из пальцев отрублен. Раненые были перевезены в больницу, где после осмотра врачи заключили, что оба дуэлянта не выживут.

Как следует из криминальных сводок начала XX века, и через 10–15 лет после описываемых событий бритва всё также продолжала оставаться визитной карточкой чёрных. Так, 18 мая 1902 года в Нью-Йорке произошла групповая драка между белыми и цветными моряками, в ходе которой некий чёрный по имени Клиффорд Рейфорд, 33 лет, выхватил бритву. Бритву у него быстро отобрали, а сам Рейфорд отправился в больницу с пробитой головой. 3 июля 1905 года двое чёрных повздорили, достали бритвы и направились к Вильямсбургскому мосту, распугивая по дороге прохожих. Зеваки образовали круг и наблюдали, как дуэлянты снова и снова совершают выпады. Никто не пострадал, кроме одного из зрителей, которому порезали правую руку. Вскоре прибыла полиция и обезоружила соперников.

В 1904 году была пущена в эксплуатацию нью-йоркская подземка, в те далёкие времена ещё не оборудованная камерами, — просто чудесное местечко для поединков. Чем и не преминули воспользоваться два чёрных дуэлянта с бритвами в прекрасный весенний денёк, 15 апреля 1907 года. В пылу схватки один из негров был ранен на глазах испуганных пассажиров, после чего некий служащий подземки попытался их растащить. В результате этого вмешательства ему распороли бритвой лицо от уха до уголка рта, перерезав при этом мышцы щеки. Этот тип пореза, несущий важную смысловую нагрузку в контексте дуэлей, также будет рассматриваться в главе, посвящённой шрамированию. Ещё не смыли кровь на полу вагона метро, как 16 августа 1908 года два чёрных военных моряка флота США, поссорились на борту корабля и пустили в ход бритвы. В последовавшем поединке один из них был убит. А 30 марта 1910 года компания пьяных негров сцепилась на бритвах в прогулочном поезде между Роаноке и Уинсло. Один из них, Джим Вудс, был убит, а другой, Джеймс Хейрстон, получил серьёзные ранения.

Итак, мы вкратце ознакомились с трансформациями и метаморфозами, которые прошла бритва, превратившись из безобидного инструмента цирюльника в наводящее ужас, смертоносное оружие улиц, а также с теми, кто позаботился о создании этому оружию леденящей душу репутации. Далее мы отправимся в Бразилию, в солнечный Рио-де-Жанейро, где, как известно, поголовно все ходили в белых штанах, в кармане которых, судя по утверждениям историков и данным криминальных сводок, непременно лежали потемневшие от запёкшейся крови «сарджиньи». «Сарджинья» — сардина, или, как их ещё называли, «бока де сири» — крабья пасть, не имели никакого отношения ни к рыбам, ни к морю. Эти кулинарные названия, часто фигурировавшие в полицейских протоколах Рио-де-Жанейро на протяжении всего XIX столетия, являлись местными сленговыми прозвищами «навальи», или опасной бритвы — излюбленного оружия банд капоэйристов, терроризировавших улицы бразильских городов более полутора столетий назад.

Капоэйра. Ставшее модным в последние десятилетия старинное боевое искусство чёрных рабов Бразилии. Красивые акробатические элементы, экзотическое музыкальное сопровождение, размашистые движения. Скорее ритуальный танец, вызывающий скептическую усмешку на суровых лицах всевозможных знатоков боевых искусств. И действительно, на фоне скупых экономных передвижений и мощных ударных серий боксёров или молниеносных борцовских проходов и бросков для непосвящённых капоэйра выглядит безобидным, трогательным и наивным хореографическим этюдом. Такой экзотической аэробной нагрузкой с этническим флёром.

Но есть один малоизвестный даже среди многих современных поклонников капоэйры нюанс. Все эти кажущиеся нелепыми размашистые движения руками, приседания, раскачивания с ноги на ногу, манера прикрывать лицо и шею предплечьями обретают смысл и становятся предельно ясными и логичными, если учесть, что капоэйра в эпоху своего расцвета никогда и не рассматривалась как безоружное единоборство. Каждый элемент и каждое движение этого боевого искусства были подчинены одной доминанте — холодному оружию. А точнее, опасной бритве и ножу.

Первые упоминания о капоэйре относятся к XVIII веку. Так, в 1789 году за занятия капоэйрой был арестован мулат по имени Адам. А в 1821 году военная комиссия Рио-де-Жанейро в докладной записке военному министру сообщала о «срочной необходимости публичного наказания, без промедления, «негров-капоэйристов», задержанных военной академией при нарушении общественного порядка. Комиссия подвергла критике начальника полиции, отпустившего арестованных, так как суд признал их невиновными. Из-за этого поступка, как считала военная комиссия, «несчастье постигло их хозяев, которым пришлось оплатить судебные издержки». Военная комиссия также полагала, что аресты капоэйристов в качестве превентивной меры неэффективны, потому что, как они утверждали, «только порка в публичном месте пугает их и служит примером для всех». В докладной записке также сообщалось, что «вышеуказанные капоэйристы с помощью холодного оружия причинили шесть смертей и множество ранений».

Около семи часов вечера 26 июля 1831 года две банды капоэйристов из двухсот человек сцепились на пляже в окрестностях Сан-Хосе. Когда вмешалась гражданская гвардия, перед тем как банды разбежались, один из капоэйристов бросил камень в голову капитану патруля и ранил его. Двое чёрных и один мулат были задержаны и предстали перед судом. Вечером того же дня банды перегруппировались и продолжили драку в другом районе города. Причина драки в протоколе не была указана и лишь сообщалось, что с прибытием третьей стороны в лице властей банды объединили силы для отпора и когда патруль ушёл, они снова продолжили драться между собой.

Принятая в капоэйре иерархическая структура и используемая терминология однозначно указывают на происхождение этого боевого искусства. Так, неофиты-капоэйристы назывались «молекис» — дети — термин, ведущий своё происхождение из Северной Анголы, где словом «мулеке» обозначались юноши, ещё не прошедшие обряд инициации и не вступившие во взрослую жизнь. Этот термин, широко применялся португальскими и бразильскими работорговцами для обозначения любого ребёнка. В бандах капоэйристов эти юноши в основном использовались как вспомогательная сила, например, для переноски оружия. После обряда посвящения молеке переходил на следующую иерархическую ступень и становился касингеле. Это выражение на языке банту обозначало, что он стал подмастерьем в изучении боевых искусств.

Подготовка касингеле состояла из нескольких этапов. Начинали они с деревянных имитаций клинков, и заканчивали отточенными стальными лезвиями. Обычно тренировки проводились в воскресное утро и состояли из упражнений для ног и ударов головой, бритвой и ножом. В роли инструкторов для новичков выступали самые опытные капоэйристы. Сначала ученики отрабатывали все удары деревянными макетами, а затем переходили на настоящую сталь: частенько места тренировок были залиты кровью. После этого подмастерья-касингеле переходили на следующую ступень и становились амадорес или зубиладос. Амадорес уже могли пройти особую церемонию инициации, проводившуюся вдали от непосвящённых, и стать полноправными капоэйристами. После этой инициации капоэйрист достигал высшего уровня посвящения и получал право наносить себе ритуальные татуировки этого общества.

Ещё одним символом принадлежности к сообществу капоэйристов были цветные шейные платки. В 1930-х Луиз Эдмундо, описывая известного капоэйриста Мандука де Прайя, упомянул о его голубом шейном платке. Мастер Бимба, основатель Капоэйра Региональ, утверждал, что шёлковый шейный платок использовался для защиты шеи от порезов бритвой, широко применявшейся в качестве оружия в конце XIX века. Он считал, что шёлк противостоит бритвенному порезу и предохраняет эту уязвимую часть тела от ранений. Но Бимбе оппонирует исследователь истории капоэйры Валделор Рего. Он считает, что шёлковый шарф, упомянутый мастером Бимбой, не являлся какой-то особой деталью туалета капоэйристов, а всего лишь был модным аксессуаром, к тому же защищающим воротник от пыли и пота. Даже в наши дни во время тренировок чёрные прокладывают между шеей и воротником простой хлопковый шарф или небольшое полотенце.


Рис. 9. Негр с ножом. Георг Лёвенштерн, Рио де Жанейро, 1827 г

Подготовка капоэйристов проходила на площадях под руководством опытных мастеров. Как писал местный журналист: «Похоже, что местом для тренировок новичков были выбраны окрестности Се (порт Сенту Се в штате Байя). Вчера в 2.30 ночи муниципальная стража застала опытного капоэйриста Жозе Леандро Франклина за преподаванием искусства капоэйры новичку по имени Албано. Оба были доставлены в тюрьму».

В качестве основных поводов для ареста капоэйристов в полицейских протоколах встречается использование ножей, бритв, дубинок и палок. Так, например, 14 апреля 1812 года был арестован раб, застигнутый за занятиями капоэйрой и швырянием камней. А 4 июля 1817 года некий Жозее Бенкуэла был задержан за занятия капоэйрой и ношение «faca de ponta» — большого остроконечного ножа. В тот же день за занятия капоэйрой и ношение «estoque» — шпаги был задержан раб Жоаким Аугусто.

4 февраля 1818 года пять рабов, занимавшихся капоэйрой, были задержаны с запрещёнными законом «navalha de ponta» — остроконечными складными ножами. 3 января 1820 года раб Жоаким Ангола был арестован за хранение опасной бритвы и капоэйристской дубинки. Интересная деталь, отсылающая нас к «форменным» дубинкам итальянских каморристов.

Кроме опасных бритв и складных ножей на вооружении капоэйристов также стояли большой нож — «фака», «какубу» — особый тип ножа без рукоятки, «бикуда», или «большой клюв», — узкий остроконечный кинжал, «факау» — мачете и импровизированное оружие в виде всевозможных колющих и режущих предметов.


Рис. 10. Местре Бимба (Мануэль душ Рейш Машаду, 1900–1974).

Известный бразильский историк Александр Хосе де Мело Мораиш Фильо отмечал, что место лидера мальты — банды капоэйристов мог занять лишь храбрейший. Так, преподобный Джеймс Флетчер, посетивший Рио в 1850х, писал, что предводителями банд становились те капоэйристы, на счету у которых было больше всего убийсь. Карлос Эуженио Либано Соарес, профессор Федерального университета штата Байя, занимавшийся изучением капоэйры второй половины XIX столетия, писал, что владение боевыми искусствами играло важную роль при выборе лидера, так как в определённых конфликтных ситуациях урегулирование спорных вопросов происходило путём ритуального единоборства главарей мальт. Внутренняя иерархическая структура мальт была прекрасно известна властям. Так, например, для полиции не было секретом, что раб Жозе Ангола, арестованный 25 ноября 1819 года за занятия капоэйрой, являлся признанным главарём капоэйристов.

Кроме привезённых невольниками воинских традиций Чёрного континента капоэйра вобрала в себя и боевые искусства европейских колонизаторов — португальцев и испанцев. Каждый новый член мальты приносил с собой какие-то знакомые ему с детства элементы. Так, если в банду вступали африканец или европеец, хорошо владеющие бритвой, то и в схватке они пользовались привычными навыками. Другой вопрос: каким образом манера владения бритвой вышла за рамки индивидуального умения бойцов и превратилась в широко распространённое боевое искусство? Скупая информация, почёрпнутая из документальных источников XIX века, не позволяет нам с уверенностью детально описать, как именно применялась бритва в бою. Но анализируя манеру использования бритвы капоэйристами в XX столетии, мы можем предположить, что техника бритвы просто накладывалась на безоружный бой «жого ди капоэйра» .

Надо отметить, что все официальные бразильские академии боевых искусств ещё в 1930-х убрали бритву из программы тренировок, вероятно, из-за того, что зловещая репутация этого оружия мешала продвижению и популяризации капоэйры в Европе и США. В результате капоэйра превратилась в то, что мы видим сегодня — безоружные элементы кикбоксинга и акробатики, иногда сопровождаемые ударами головой.


Рис. 11. Загадочная бритва-сабля из замка Зигмаринген. The Book of the Sword, Ричард Ф. Бёртон, 1884 г.


Рис. 12. Дагомейская бритва. The Uncivilized Races, or Natural History of Man, Джон Дж. Вуд, 1870 г.


Рис. 13. Лампарина. Каликсто Кордейро, Cosmos, 1906 г.

Рис. 14. Ричард Ф. Бёртон, (1821–1890).

В специализированной литературе существует множество версий, рассматривающих происхождение техники боя на холодном оружии в капоэйре и её интеграцию в это боевое искусство. Так, одни считают, что появление бритвы было обусловлено влиянием богатых дуэльных традиций Иберии. Другие отстаивают африканское происхождение этого обычая, ссылаясь на одно из архаичных жаргонных названий бритвы — «ананун ва хвису», «злое лезвие», имеющее бенинское происхождение. Это термин упоминался ещё Ричардом Френсисом Бёртоном, посетившим Дагомею с дипломатической миссией в 1863 году, когда англичане пытались отговорить короля Бенина — Джелеле от занятий работорговлей, каннибализма и массовых ритуальных убийств военнопленных.

«Злыми лезвиями» были вооружены наводившие ужас на врагов «женщины-бритвы» — женская королевская гвардия Дагомеи. Бёртон описывал их оружие, которое также называли «Nyek-ple-nen-toh», как увеличенную копию самой обычной европейской опасной бритвы, но с клинком, иногда достигавшим почти метра в длину. Лезвия этих бритв, как и у европейских образцов, складывались и убирались в рукоятки из чёрного дерева, а в открытом виде клинок бритвы удерживался специальной пружиной. Интересно, что на иллюстрации из первого издания книги Бёртона 1884 года под изображением предмета с явными признаками складного оружия, поразительно напоминающего складную бенинскую бритву, стоит подпись «Матросский палаш. Конечно, можно предположить, что это досадная опечатка. Однако, это же изображение за подписью «Большой матросский нож», приводит в своей работе 1869 года «Die Kriegswaffen», Август Деммин. Откуда его, по-видимому, и взял Ричард Бёртон, как и многие другие иллюстрации для своей работы. Деммин указал и размер клинка этого оружия — 60 см, а также отметил, что «нож» хранится в экспозиции музея замка Зигмаринген. Учитывая, что при общей длине около 120 см. более половины этого предмета приходится на абнормально длинную рукоятку, я даже не могу предположить как и для каких целей моряки могли использовать в бою оружие такой крайне странной конструкции. Хотя, как показывает практика, иконография обманчива, и может оказаться, что это всего лишь искажённое изображение дадао — любимого оружия китайских пиратов.

 
Рис. 15. Фадист, карикатура. Альберто Пиментель, 1904 г.


Рис. 16. «Фаду с навахой за подвязкой». Театральная программка нач. XX в.

Некоторые ладинос — рабы, перенявшие средиземноморские традиции и культуру и прожившие какое-то время в Португалии, несомненно, имели возможность ознакомиться с португальской манерой использования короткого клинка. Так, Ричард Лигон, английский автор XVII столетия, отмечал, что рабы, жившие среди португальцев на Барбадосе, обладали многими талантами, среди которых он отметил склонность к пению и фехтованию. «Я видел несколько этих португальских цветных у полковника Джеймса Дрексеса, искусно дерущихся на шпагах и кинжалах, со стокаттами, имброкатами и пассами, видел и поединки на одних шпагах в стиле Каррансы, проходившие с таким изяществом, что их движения привели бы вас в восторг», — писал Лигон.

Многочисленные политические карикатуры второй половины XIX столетия использовали опасную бритву как символ капоэйры. Так, карикатура из бразильского журнала «Космос» за 1906 год изображает припавшего на колено капоэйриста, или, как их называли в Португалии, фадиста, перерезающего сопернику глотку опасной бритвой в технике, называемой «лампарина»41 Фадистами в Португалии изначально называли исполнителей музыки в стиле «фаду», но позже этот термин экстраполировался и на всех маргиналов. Возможно, этот образ сформировался под влиянием общественного мнения, воспринимавшего фадистов исключительно как дерущихся на бритвах уличных бандитов. Фадисты были символом субкультуры, презираемой высшими слоями общества. На карикатурах женщин-фадисток изображали в виде проституток, а мужчин — исключительно с бритвой в руках.

Конечно, эта точка зрения португальского бомонда была известна и бразильскому высшему обществу, что не могло не повлиять на репутацию капоэйристов Рио и их последующую демонизацию. Португальский писатель конца XIX века Жозе Дуарте Рамальо Орчигао, писал, что большие опасные бритвы, которые носили с собой фадисты, на жаргоне назывались «Santo Cristo», что в этом контексте можно перевести как «О Боже!». Очевидно, этот возглас вырывался у добропорядочных граждан Лиссабона при виде сверкающей бритвы в руке у фадиста. Также он считал, что от нападения фадиста вооружённого бритвой, существовало только две защиты — револьвер, или искусное владение тростью.

Доктор Маттиас Ассунсао утверждает, что случаи применения опасных бритв участились именно во второй половине XIX века, когда банды-мальты пополнились португальскими эмигрантами, а следовательно, техника владения бритвой была привезена именно ими. Но не существует прямых доказательств, свидетельствующих о влиянии специфических фадистских техник бритвы на капоэйру. Этой точки зрения придерживаются бразильский политический и военный деятель Элизио де Араужо и профессор Лейла Мезан Алгранти. Они доказывают, что наиболее резкий всплеск использования бритв рабами Рио приходится не на конец XIX столетия, как считает Ассунсао, а на период с 1812 по 1814 год, когда количество прецедентов с применением бритвы возросло с 5 случаев в 1812 году до 40 в 1814-м. Хотя нельзя отрицать, что капоэйристам должно было быть известно это иберийское искусство, и не исключено, что они переняли некоторые технические элементы и защиты, так как часто сталкивались с ними в многочисленных поединках на улицах Рио.

Резюмируя, можно сказать, что возможно некоторые техники древней иберийской боевой традиции владения ножом и бритвой могли быть включены в капоэйру, однако прямых доказательств этому нет. Кроме того, испанская традиция в основе своей имеет технику плаща и кинжала, тогда как в капоэйре, во всяком случае, в конце XIX века, использовались свои собственные, ни на что не похожие техники. Бразильский историк и исследователь капоэйры, Карлос Эуженио Либано Суарис отметил, что в первой половине XIX столетия капоэйристы рождённые в Африке, предпочитали ножи, а капоэйристы бразильского происхождения — бритвы. Но из документов следует, что и африканцы использовали бритвы ненамного реже местных бразильцев. Скорее всего, дело было не в этнических предпочтениях, а в практических свойствах бритвы. Любой мог оценить её доступность, остроту лезвия, компактность, небольшой вес и, не в последнюю очередь, легальность. Учитывая, что чернокожим было необходимо скрывать наличие оружия, бритва идеально подходила для этих целей. Также возможно, что этот выбор отражал социальное неравенство между африканцами, выбиравшими более доступное оружие, и бразильцами, имевшими возможность приобрести более дорогое.

В своей диссертации «The Search for Knocking and Kicking», Кристофер Кури отмечает, что и в бразильской капоэйре, и в США бритва использовалась в комплексе с ударами руками и ногами. В Соединённых Штатах XIX столетия бритва для людей африканского происхождения стала не просто оружием, а символом образа чёрного денди. Американский историк Филип Брюс писал, что в XIX веке чёрные отдавали предпочтение бритвам, а не ножам и пистолетам, не только из практических соображений, как замечательному средству защиты и нападения, но ещё и из эстетических побуждений. Некоторые традиционные техники использования холодного оружия в капоэйре мы можем увидеть в исполнении мастеров Жоао Гранди и Жоао Пекено в документальном фильме Иаира Мора «Танец войны», снятом на 70-мм плёнку в 1968 году.

Надо отметить, что поединки капоэйристов были значительно менее ритуализованы и не столь жёстко кодифицированы, как, скажем, дуэли их средиземноморских коллег. Всё-таки в первую очередь капоэйра, в отличие от ритуальных поединков испанцев или итальянцев с их внешними проявлениями мачизма была скорее ориентирована на самооборону, а следовательно, и на выживание любой ценой, вследствие чего не столь сурово регулировалась кодексом чести. Так, мастер Бимба обычно говорил, что если дела плохи, то лучше удрать. Капоэйристы считали, что любые способности имеют свой предел, поэтому среди них бытовала поговорка, высмеивающая идею непобедимости: «Только скалы выдержат бурю». В таких ситуациях Бимба говаривал: «Если парень гонится за вами, неожиданно остановитесь и воткните «ferro» («железку» — т. е., нож) ему в брюхо».

Доступность и легитимность опасной бритвы сделали её одним из самых популярных видов оружия далеко за пределами Португалии и Бразилии. Учитывая, что опасная бритва в первую очередь являлась для каждого мужчины необходимой гигиенической принадлежностью, встретить её можно было в самых неожиданных местах. Например, студент Чикагского университета Ричард Альберт Леб, осуждённый в 1924 году за убийство к пожизненному заключению, 28 января 1936 года в душевой Стэйтсвильской тюрьмы был убит опасной бритвой, которую держал в руке другой заключённый, Джеймс Дэй.

Разумеется, все прекрасно помнят, как ослеплённый жаждой наживы герой «Двенадцати стульев» Киса Воробьянинов перерезал опасной бритвой горло своему компаньону, «сыну турецкоподданного» Остапу Бендеру.

Полагаю, что началом конца многовекового господства опасной бритвы можно считать 1901 год, когда Кинг Жилетт и Вильям Никерсон разработали первый бритвенный станок со сменными лезвиями. Вскоре, в 1928 году, Якоб Шик запатентовал электрическую бритву. Тысячелетняя монополия опасной бритвы была нарушена, и она начала быстро уступать позиции гаджетам XX века. Последним гвоздём, забитым в гроб древнего инструмента брадобреев, стало изобретение Марселем Биком в 1975 году одноразового бритвенного станка и усовершенствования, внесённые в 70-х годах в конструкцию электробритвы компанией «Ремингтон». Ещё несколько десятилетий опасные бритвы можно было увидеть в руках наиболее консервативных представителей парикмахерского ремесла, пока их окончательно не запретили как не соответствующие ужесточившимся санитарно-гигиеническим нормам. Думаю, что падение популярности опасной бритвы как уличного оружия в первую очередь было обусловлено именно потерей ею легитимности. Если в начале XX века ни у кого не возникало вопроса, почему в кармане у мужчины лежит опасная бритва — владелец мог нести её точить или править, то в наши дни, когда эти архаичные аксессуары стали историей и прочно заняли место на полках коллекционеров, это по крайней мере вызовет недоумение.

Глава XI ЛИЦО СО ШРАМОМ
Скарификация в дуэльных культурах

Среди множества ритуалов, типичных для культуры народных дуэлей, один стоит особняком — шрамирование. Эта традиция встречается во многих мировых культурах в разнообразных формах и ипостасях и во все эпохи, вероятно, начиная с неолита. В зависимости от культурной интерпретации и символической нагрузки этот ритуал мог рассматриваться как знак доблести или унижения и как символ причастности к какой-либо социальной группе, сообществу, конфессии или этносу — как своеобразная тамга, оберег и в сотне других трактовок и толкований. Так, например, порезы лица как часть обряда оплакивания описывает греческий автор Менандр. Когда в 576 году византийские послы присутствовали при оплакивании Дизабула, главы Западного тюркского каганата, то Турксанф, «гегемон» тюрков, предложил послам порезать себе щёки в знак траура, «чтобы кровью, а не слезами почтить память погибшего воина». В наши дни этот архаичный обряд, известный в определённых субкультурах как «скарификация», переживает ренессанс.

Ещё в античности во многих обществах и культурах голова и лицо несли важную сакральную нагрузку и являлись одними из символов мужской чести. Так, например, одним из самых тяжёлых оскорблений для мужчины считалось оттаскать его за бороду. Законодательства многих стран и разных эпох определяя компенсацию за ранение, увеличивали сумму виры при нанесении ущерба внешности. Ещё Платон предлагал ввести за нанесение раны, обезобразившей лицо, такую же компенсацию, как за неизлечимое ранение. Не обошли обезображивание вниманием и ранние европейские судебники. Ломбардские законы устанавливали для ранений лица такую же виру, как за усечение конечностей. А в законах Бургундии компенсация за повреждение лица была в три раза выше, чем за ранение любой другой части тела. Аналогичные наказания были предусмотрены и судебниками других стран. Например, в датирующихся XIII веком Ливонских правдах вира за рану на лиц£ составляла шесть марок, при том что ранения на теле оценивались всего в три марки. Что характерно, даже синяк под глазом обходился обидчику в те же шесть марок, то есть дороже, чем тяжкое ранение в любую другую часть тела.

Шрамирование лица в народных дуэльных культурах относилось к так называемым негативным ритуалам, которые в первую очередь подразумевали унижение противника. Традицию ритуального шрамирования мы находим во многих народных дуэльных культурах Нового времени. Так, например, свидетельство о существовании подобного ритуала мы встречаем в 1614 году у Сервантеса в новелле «Ринконете и Кортадильо», рассказывающей об организованном преступном сообществе Севильи XVII столетия:

«В это время показался Чикизнаке, и Мониподьо справился у него, покончено ли с заказанной ему раной в четырнадцать стежков.

«Какой раной? — переспросил Чикизнаке. — Не тому ли купцу, что живет на перекрестке?»

— «Да-да, ему», — подтвердил кавальеро.

«Дело обстоит следующим образом, — отвечал Чикизнаке. — Вчера вечером я поджидал купца у дверей его дома; он пришел еще до молитвы. Подхожу, прикинул глазом лицо, и оказалось, что оно очень маленькое; совершенно невозможно было уместить рану в четырнадцать стежков; и вот, будучи не в состоянии сдержать свое обещание и выполнить данную мне деструкцию, я…» «Ваша милость, вероятно, хотели сказать, инструкцию», — поправил кавальеро. «Совершенно верно, — согласился Чикизнаке. — Увидев, что на таком непоместительном и крошечном личике никак не уложить намеченное число стежков, не желая терять время даром, я нанес одному из слуг этого купца такую рану, что, по совести сказать, первый сорт!» «Семь стежков раны хозяина, — сказал кавальеро, — я всегда предпочту четырнадцатистежковой ране его слуги. Одним словом, вы не сделали того, что было нужно. Впрочем, что тут разговаривать — не такой уж большой расход те тридцать эскудо, которые я вам дал в задаток. Имею честь кланяться, государи мои!».


Рис. 1. Испанская шебека. Жан Бужон, 1826 г.

Как мы видим, речь в этом отрывке идёт о заказном нанесении шрама на лицо в качестве символического унижения, из чего можно сделать вывод, что в Севилье XVII столетия подобная практика была в порядке вещей. Многие авторы, посетившие Испанию в XVIII–XIX столетиях, писали о манере испанских навахеро вырезать на лице противнике «Cruz de San Andres» — крест святого Андрея в виде двух перекрещивающихся диагональных порезов. Об этом обычае упоминал и личный хирург короля Англии Карла Второго — Ричард Вайсман, побывавший в молодости корабельным врачом. Он вспоминал, что, когда служил на одном из судов дюнкеркцев — голландских каперов на службе у испанской короны, у которых тогда в моде были поединки на ножах — сникерсни, у него было немало работы, связанной со штопкой порезанных лиц.

В качестве иллюстрации Вайсман привёл одну любопытную историю. Как-то раз, когда их судно стояло у берега на якоре, в залив вошли три корабля с голландцами, состоящими на службе у короля Испании, которых сам доктор называл «гамбургцами». Боцман одного из этих судов сошёл на берег в компании моряков с корабля Вайсмана. Во время совместной попойки боцман завёл речь о религии и начал бранить одного из матросов за ношение креста. Некоторое время спустя, основательно заправившись горячительными напитками, он стал задираться и клясться святым причастием, что не станет носить крест, и пусть чёрт заберёт его, если это не так. Один из моряков сбил его с ног, наступил коленом на грудь, прижал голову к земле и, вытащив из-за пояса нож, порезал ему лицо от уха до рта. Как это профессиональным языком описал Вайсман, от «os zygoma» до нижней челюсти. После совершения этого акта возмездия моряк бросил изуродованному боцману, что крест на лице послужит ему защитой и чёрт его уже не заберёт. Раненый боцман был поручен заботам Вайсмана и вскоре оправился от ранения, хотя некоторые следы креста остались видны. Как отметил Вайсман, эта категория людей носила шрамы на лице с большой гордостью, как символ личной храбрости.

Флаг с изображением двух перекрещивающихся косых линий — Андреевского креста, на котором, по преданию, был распят святой Андрей Первозванный, можно найти на флагштоках многих государств и разных эпох, начиная с флага Шотландии 832 года. Но вот крест святого Андрея именно в виде двух кровавокрасных полос с рваными зазубренными краями, напоминающими зияющий порез, можно увидеть только на морском флаге Испании в период с 1506 по 1701 год и вплоть до 1843 года — на её воинском штандарте. Упоминание о сходстве раны с «рваным» крестом мы находим и в «Рондолле» Гумилёва:

«Вперед, задиры! Вы без страха, и нет для вас запретных мест,
На ваших лбах моя наваха запечатлеет рваный крест».
Андреевскими крестами называет порезы лица и Проспер Мериме в «Кармен»:

«Ну а я, — сказала Кармен, — устрою тебе мушиный водопой на щеках и распишу их, как шахматную доску». И тут же — чик-чик! — ножом, которым она срезала сигарные кончики, она начинает чертить ей на лице андреевские кресты».

Мериме хорошо знал предмет — он серьёзно интересовался культурой цыган Андалусии и особенно гордился своим знанием местных реалий, сленга и диалектных идиоматических выражений. В прекрасном русском переводе Лозинского Кармен пообещала своей дерзкой сопернице «расписать щёки, как шахматную доску» — в оригинальной французской версии «peindre un damier». В перекладе на испанский эта идиома звучала как «pintar un javeque», что можно перевести как «разрисовать», «разукрасить» или «расписать шебеку». Шебекой в XVI–XIX веках называлось небольшое средиземноморское боевое, а позже торговое трёхмачтовое судно, оснащённое треугольным так называемым «латинским» парусом. Произошло это название от французского слова «che-Ьес», откуда оно трансформировалось в старокастильское «xabeque», а позже и в javeque.

Существует множество версий о происхождении этой идиомы. Например, знаток Испании барон Давилье считал, что это название было обусловлено оснасткой шебеки. «Нанесённая рана формой напоминает парус этого средиземноморского судна», — писал он. Не исключено, что этимология этого выражения была связана с традицией расписывать борта шебек геометрическими фигурами или же с напоминавшими кровоточащие порезы красными полосами на их парусах. А возможно, изъязвлённое шрамами лицо напоминало морякам волнующееся море, так как на флотском сленге «пинтар» обозначало рябь на воде.

Давилье отметил, что среди испанских мастеров ножа порез лица, «хабек», или, как его ещё называли, «чирло», являлся одним из важнейших технических элементов в поединке. К началу XIX столетия выражение «расписать шебеку» плотно заняло своё место в вербальных угрозах народной дуэльной культуры Испании. О «хабек» упоминается и в пособии по владению навахой «Manual del Baratero», и в сборниках народной поэзии Сегарры.

No comments for this topic.
 

Яндекс.Метрика