Вольдемар Розе
Не исключено, что отъезд Фишмана из Германии был связан с событиями, опять-таки, террористическими. В мае 1924 года полиция арестовала Феликса Ноймана (Неймана), руководителя террористической группы германской компартии (группы «Т») – т. н. «германской ЧК», функционировавшей при Военном аппарате КПГ. Во главе Военного аппарата КПГ стоял советский военачальник комбриг Вольдемар Розе, – он же Александр Скоблевский, он же Горев, он же «товарищ Гельмут».
После краха «немецкого Октября» Скоблевский остался в Германии, и его взяли на одной из конспиративных квартир, адрес которой нашли у Ноймана. Следствие установило, что Скоблевский планировал целый ряд убийств «врагов коммунистов», а том их числе генерала Ханса фон Секта, командующего сухопутными силами рейхсвера. Кроме фон Секта жертвами группы «Т» должны были стать промышленники Штиннес и Борзиг, вюртембергский министр внутренних дел Ойген Больц…
Согласно показаниям, для убийств планировалось использовать бактериологическое оружие: ампулы с возбудителями холеры, тифа и дизентерии были переданы террористам сотрудниками советского военного атташата. 10 февраля 1925 года в Государственном суде по охране республики в Лейпциге начался открытый процесс по делу «германской ЧК», широко освещавшийся немецкой печатью. 22 апреля процесс завершился: Горев-Скоблевский и два помощника были приговорены к расстрелу, остальные – к различным срокам тюремного заключения. Вполне возможно, что именно в связи с этим скандальным процессом Яков Фишман и вынужден был свернуть свою активность в Германии. Впрочем, в СССР его ждало серьезное повышение по службе.
Главный химик Красной армии
11 августа 1925 года на заседании Революционного военного Совета ССР было принято решено о создании новой армейской структуры. 22 августа 1925 года приказом РВС СССР №861 на базе химического отдела Артиллерийского управления образовано Военно-химическое управление (ВОХИМУ) при начальнике снабжений РККА и РККФ. Во главе его стал Яков Фишман. Курировал новое ведомство зампредседателя РВС и замнаркома по военным и морским делам Иосиф Уншлихт, с которым Яков Фишман вел личное знакомство с октября 1917 года.
Военная химия была в Красной армии и до Фишмана. Безусловным авторитетом в этой области был Владимир Ипатьев, генерал-лейтенант старой армии. Большевики поставили Ипатьева во главе Химического комитета при РВС СССР, но в 1925 году всё вдруг поменялось. Советское руководство стремилось как можно скорее дать Красной армии самое острое средство, какое тогда было, – химическое, причем именно как оружие массового уничтожения и наступательное.
Но военные химики старой формации, в своем большинстве люди верующие, не разделяли большевистской установки на совершенствование оружия, которое они искренне полагали богопротивным. Если в годы Мировой войны они с пониманием отнеслись к необходимости участвовать в применении отравляющих средств, переданных союзниками, во имя спасения воинов Российской армии от варварского оружия «тевтонов», то после войны таким энтузиазмом уже не пылали. На это накладывались и их предельно профессиональные знания об ужасах химической войны. Теперь им на смену пришел человек, не обремененный никакими морально-этическими и религиозными принципами.
Новый руководитель советской военной химии считался ставленником ОГПУ и тов. Уншлихта, был крайне амбициозен, честолюбив и конфликтен, хотя имел за плечами заграничное университетское образование и степень магистра по химии (а вроде бы ещё и доктора философии), владел итальянским, немецким, французским и английским языками. Ни один другой высший советский военачальник той поры университетского образования не имел. Но при всём этом у Фишмана не было ни военного образования, ни армейского опыта, ни вообще какого бы то ни было опыта – ни как химика, ни административной, да и вообще какой-либо созидательной деятельности.
«Химическое образование Фишмана было ниже среднего, – писал академик Ипатьев, – хотя он получил доктора философии в одном из итальянских университетов. Его диссертация на эту степень была ученической работой, и больше никаких научных работ им не было выполнено, и, по-видимому, он стоял вдалеке от химических вопросов.
Он был левым социалистом-революционером, но после победы большевиков перекочевал в их лагерь. Мне говорили, что он имел какое-то касательство к убийству Мирбаха, немецкого посла, но в чем оно заключалось, мне не было известно. Самомнение у Фишмана было громадное, а желание властвовать – еще большее. Мой большой приятель Д. С. Гальперин целиком разделял мое мнение об этом миниатюрном химическом Наполеоне…»
Владимир Ипатьев
Свой характер Фишман показал с первых дней назначения: «Он пригласил к себе помощником Як. Авиновицкого, начальника химической военной школы… Но Авиновицкий был только несколько дней помощником начальника Управления, так как не сошелся во взглядах с Фишманом… Тогда Фишман выбрал себе другого помощника из агентов ГПУ».
Забегая вперед отмечу: конфликт Фишмана с Авиновицким растянулся надолго, достигнув такого накала, что в 1928 году разобраться в нём поручили – как третейскому судье – начальнику Военно-Морских сил РККА и члену РВС СССР Ромуальду Муклевичу.
«Все «принципиальные» разногласия между тов. Фишманом и тов. Авиновицким, – рапортовал Муклевич наркому Ворошилову, – в их взглядах на постановку военно-химического дела сводятся к тому, что тов. Авиновицкий желает и впредь сохранить за возглавляемыми им военно-химическими курсами то руководящее значение, которое они имели в химическом деле до образования Химического управления».
В то время как «Фишман считает, что все химическое дело должно быть сосредоточено в руках Химического управления». Вот «на почве вышесказанного и возникли чрезвычайно острые личные трения между указанными товарищами, причем тов. Фишман выявлял тут больше активности, чем тов. Авиновицкий». Например, соорудил дело о «плагиате» своего оппонента, которое «притянуто тов.
Фишманом за волосы для того, чтобы опорочить тов. Авиновицкого». Но в целом, рапортует Муклевич, «тов. Фишман, как начальник управления, чрезвычайно активен, вкладывает очень много сил и энергии в порученное ему дело, но вместе с тем излишне мелочен и самолюбив». Тем не менее решить вопрос предлагает в пользу Фишмана: «Убрать следует тов. Авиновицкого, как человека значительно менее ценного для химического дела, чем тов. Фишман».
Как быстро понял Ипатьев, «сотрудничество с Фишманом будет очень трудным, так как он, не разобравши всех обстоятельств дела, стал подвергать критике всю предыдущую деятельность Химического комитета. Было ясно, что ему хотелось доказать Реввоенсовету через посредство Уншлихта, с которым он был в очень хороших отношениях и пользовался полным доверием (он его и назначил начальником Хим. упр.), что до сих пор Ипатьевым ничего не сделано, а настоящая работа будет произведена под его руководством».
«По поведению Фишмана я видел, – пишет Ипатьев, – что он решил отстранить меня от участия во всех серьезных делах, чтобы иметь лавры только для себя одного». Ипатьев ещё не вполне понял, что за этим скрываются не одни лишь карьеристские заскоки: потому и поставлен Фишман, что решено кардинально поменять военно-химическую концепцию. Отныне всё должно было служить одному: дать большевистскому руководству стратегическое средство массового уничтожения. Той же задаче служил и секретный договор с немцами, в соответствии с которым и совместный химцентр-полигон развернули, и совместное (поначалу) производство боевых ОВ.
Сам же Фишман по части достижения этой цели не просто энергичен – пылает энтузиазмом. Из его аттестации 1926 года: «Много успел сделать за год работы в Химическом управлении. Дело, бывшее еще год назад в «беспризорном» состоянии, теперь двинуто широко вперед». Из аттестации 1927 года: «Тов. Фишман обладает неиссякаемой энергией, любовью к своему делу (химическому), трудоспособен… Решителен, самостоятелен в работе, иногда слишком много берет на себя ответственности.
Выдержанный и устойчивый партиец. В работе разбрасывается, что можно приписать его неиссякаемой энергии. Военная подготовка как теоретическая и особенно практическая недостаточна… Занимаемой должности только нач(альника) Военно-Химического управления соответствует». Ворошилов: «Т. Фишман прямо-таки из кожи лезет, чтобы доказать, что химия есть химия, а не пустое место», «тов. Фишман любит свое дело…»
Энтузиазм проявлялся во всём. В 1929 году начальник ВОХИМУ представил даже соображения по применению ОВ в районе конфликта на КВЖД, поскольку и условия северо-маньчжурского театра военных действий «благоприятствуют» этому, и в противогазах китайской армии нет новейших фильтров… К счастью, тогда решили обойтись без химии.
Но энтузиазм требовал выхода: ставились опыты на людях, наращивались испытания новых видов и типов ОВ и средств их применения, а с 1933 года учения приказано проводить с применением уже настоящих ОВ. Были созданы химические полки, боевые химические машины, химические танки, химические танковые бригады, химическая авиабригада, представлена идея создания химических корпусов. Разработаны новые ОВ, новые методы их применения.
Именно по инициативе Фишмана детально отработана концепция заражения местности противника, разработана, запущена в производство и поставлена на вооружение специальная техника для этого – ничего подобного ранее не было. Да и о разработке бактериологического оружия начальник Химупра не забывает. Его конёк – не противохимическая оборона, не газоубежища, не противогазы (хотя как же без них), а химическое наступление. Для чего нужны уже новые ОВ, во много крат более смертоносные. И новые средства их доставки: на заседаниях Военного совета при наркоме обороны Фишман вслух грезит о создании воздушных химических войск – под его началом, разумеется.
Ещё один аспект деятельности военно-химического ведомства, совершенно не афишируемый, – активнейшее сотрудничество с ОГПУ–НКВД, главный военный химик страны энтузиаст этого дела. Потому, помимо прочего, в НИИ, подведомственных Химупру, по заказам чекистов были созданы и спецбоеприпасы высокой эффективности для диверсий, в том числе «узконацеленных» – для индивидуального террора.
Яков Фишман вовсе не был обычным, хотя и высокопоставленным, чиновником одного из управлений военного наркомата. Как не было обычным и Военно-химическое управление, вроде бы составная часть аппарата Наркомата. Поставленные перед ним задачи вполне аналогичны тем, для решения которых спустя пару десятков лет Сталин учредит знаменитый Спецкомитет по созданию советского атомного оружия. В значительной мере, именно опыт организации работы в области химвооружения и был положен затем в основу организации уже атомного проекта.
Эсеры бывшими не бывают
В 1933 году Яков Фишман награждён орденом Красной Звезды. Приказом наркома обороны № 2396 от 20 ноября 1935 года ему присвоено звание коринженер (соответствовало званию комкора). 20 декабря 1936 года начальнику Химического управления РККА без защиты диссертации присуждена ученая степень доктора химических наук. Но вскоре ему стало не до наук: в мае 1937 года Яков Фишман снят с должности.
Этому предшествовал арест 15 мая 1937 года комкора Бориса Фельдмана по обвинению в участии в «военно-троцкистском заговоре». Уже 19 мая на столе у Сталина лежали выбитые из него показания. В том числе и на Фишмана: комкор «признался», что «имел поручение от ТУХАЧЕВСКОГО обработать и вовлечь в организацию начальника Химического управления ФИШМАНА». «ФИШМАНА, – говорилось в документе, – как бывшего члена ЦК эсеров, мне казалось, будет нетрудно завербовать, но, однако, после нескольких разговоров с ним, во время которых я пробовал прощупать его политические настроения, я от этого отказался. Возможно, его завербовал ТУХАЧЕВСКИЙ, но я этого не знаю».
Впрочем, это уже никакого значения не имело: имя начальника Химупра уже прозвучало. Как и смертельная для 1937 года формулировка: «член ЦК эсеров». Понятно, что «эсеровские мотивы» вложены в уста допрашиваемого следователем, значит, разработка по Фишману уже была готова к реализации. За ним пришли 5 июня 1937 года.
Михаил Тухачевский
17 января 1938 года Сталин направил наркому внутренних дел Ежову записку, потребовав от НКВД активизировать «эсеровскую линию»: «Линия эсеров (левых и правых вместе) не размотана. Фишман, Паскуцкий (Н. А. Паскуцкий, 1-й заместитель наркома земледелия СССР, расстрелян 28 июля 1938 г. – Авт.) водят НКВД за нос. Если бы Белов (И. П. Белов, командарм 1-го ранга, командующий войсками Белорусского военного округа, расстрелян 29 июня 1938 г. – Авт.) сам не стал разматываться по линии эсеров, НКВД сидел бы в потемках.
Белов сказал кое-что, но не все сказал. Паскуцкий, Урицкий (С. П. Урицкий, комкор, бывший начальник Разведупра РККА, расстрелян 1 августа 1938 г. – Авт.) и Фишман должны дополнить Белова. Нужно сказать, что эсеров в нашей армии и вне армии сохранилось у нас немало. Есть ли у НКВД учет эсеров («бывших») в армии? Я бы хотел его получить и поскорее. Если ли у НКВД учет «бывш.» эсеров вне армии (в гражданских учреждениях)? Я бы хотел также получить его недели через 2–3″.
После этой записки Ежов регулярно отсылал Сталину сводки о раскрытии «эсеровского подполья», среди участников которого постоянно назывался и Фишман. Правда, при этом Ежов ссылался на показания тех военачальников, которые к тому времени уже были расстреляны, но кого это заботит? Главное, показаниями членов «военно-эсеровской организации» (и самого Фишмана), «установлено, что эсеры еще в 1918 году приняли решение войти в состав ВКП(б) и проникнуть в Красную армию с целью захвата командных должностей и проведения работы в интересах эсеровской организации», а сам Фишман к тому же ещё и «агент германской и итальянской разведок с 1923 года…»
Имя Фишмана фигурирует во всех сводках относительно «разгрома эсеровского подполья», отсылаемых Сталину, пополняясь новым «криминалом»: он брался за «вывод из строя во время войны химических заводов», в целях «пробы сил и возможностей организации» устроил диверсию на химкомбинате в Березниках, вместе с сообщниками проводил «вредительскую работу в научно-исследовательской работе в области боевых отравляющих веществ», затягивая испытания и срывая работы по изысканию новых OB, создавал «отрыв научно-исследовательской работы от вопросов боевого применения и разработки тактики химического оружия. Имея целью в случае войны оставить армию неподготовленной для использования средств химической борьбы».
Сам Фишман тоже давал обильные показания – на всех, на кого «просили» чекисты, и на себя самого. Так что с учётом такого «бонуса», как нахождение в составе ЦК ПЛСР и участия в «мятеже левых эсеров», его шансы на выживание равнялись нулю. Но его не расстреляли. Ни в 1937-м, когда это делалось быстро и споро, а военачальников его уровня и вовсе зачистили под корень. Не повезли на расстрельный полигон ни в 1938-м, ни в 1939-м. Лишь 29 мая 1940 года Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла свой приговор бывшему начальнику Химупра РККА: 10 лет заключения в ИТЛ по статьям 58-1″б», 58-7 и 58-11 УК РСФСР. Статьи расстрельные, но – не расстреляли.
Высказывалось предположение, что Фишман уцелел, так как был негласным агентом госбезопасности. Связи с Лубянкой у Фишмана действительно были давними и тесными. Но в тогдашнем положении ему это помочь не могло. Сомнительно, что особо учли и покладистость арестанта, который в нужных объёмах выдавал всё то, что просили следователи – на всех, на кого просили: оказанная услуга ничего не стоит. Но решение по фигурам такого уровня принимал лишь Сталин, у которого, похоже, на бывшего начальника Химупра имелись свои виды.
Лаврентий Берия
7 января 1939 года Лаврентий Берия направил Сталину спецсообщение № 47/б, представив проект «Положения об Особом техническим бюро при Народном Комиссаре Внутренних Дел СССР». «До настоящего времени дело использования заключенных специалистов для проектирования объектов вооружения армии и флота, – докладывал Берия, – было предоставлено наспех организованному 4-му Спецотделу НКВД СССР, который не был обеспечен ни кадрами соответствующей квалификации, ни необходимыми условиями для успешного проведения этой работы».
Новая версия Остехбюро предусматривала создание нескольких подразделений по разным специальностям, среди них – «группа боевых отравляющих веществ и противохимической защиты». Вот во главе её и поставили заключенного Фишмана. Почему именно его? Так больше просто и некого уже было, всех прочих химических начальников уже расстреляли.
По своему прежнему положению он знал в этой сфере практически всё: какие ОВ и средства их доставки на вооружении РККА, их недостатки и чего от химиков ждёт Сталин. Немаловажно, что экс-начальник Химупра прекрасно знал свои бывшие кадры – ученых и разработчиков, и то, как их заставить работать в заключении, умел отличить блеф от реальных достижений. А также давно зарекомендовал себя работой на ЧК, то есть мог приглядывать за подчиненными и доносить на них.
В достижениях и успехах Лаврентий Берия нуждался отчаянно. И 3 марта 1940 года в спецсообщении на имя председателя СНК СССР Вячеслава Молотова нарком внутренних дел доложил: «группой арестованных специалистов-химиков, работающих в Особом техническим бюро НКВД СССР, в 1939 г. выполнен ряд работ оборонного характера». В частности, «группой под руководством заключенного Фишмана (бывший начальник Химуправления НКОбороны) разработан новый боевой противогаз с новым химическим поглотителем, защитная мощность которого в два раза превышает мощность состоящего на вооружении противогаза МТ-4.
Благодаря высокой активности нового химического поглотителя, удалось уменьшить вес и габариты существующего противогаза МТ-4 при сохранении требуемой мощности». При этом «конструкция нового противогаза, – рапортует Берия, – не требует переоборудования заводов, так как новый противогаз отличается от существующего только меньшей длиной, следовательно, штампы и весь заводской инструментарий остаются прежними.
Изготовление нового химического поглотителя полностью основано на отечественном сырье». Напомню, Фишман ещё не осуждён и трудится в качестве арестанта, а не «полноценного» заключенного, так что почти вегетарианский по тем временам приговор, быть может, оценка качества работы начальника группы уже в «шараге» НКВД?
Разумеется, группа Фишмана занималась не только противогазами и даже не столько ими, но ни о каких других достижениях его группы практически ничего не известно, поскольку документы «шараг» исследователям недоступны. После войны острая надобность в его услугах явно отпала: в руках СССР уже были лучшие достижения немецкой боевой химии – зарин, зоман, табун. Да и сами ОВ перестали быть сверхоружием – таковым стало ядерное.
В 1947 году Фишман был освобожден и назначен заведующим кафедрой химии Саратовского института механизации сельского хозяйства. Но в 1948 году переведен в Умань, с понижением – доцентом кафедры химии Уманского сельскохозяйственного института. Однако в апреле 1949 году Фишман вновь арестован и этапирован в Киев, где провел в тюрьме полгода. Затем отправлен в Норильск. Но, опять же, не в лагерь, а для работы почти по специальности: сначала начальником участка, затем начальником химлаборатории и заместителем начальника цеха Норильского горно-металлургического комбината.
После смерти Сталина про бывшего начальника Химупра вспомнили на самом верху. В январе 1955 года Военная коллегия Верховного суда СССР отменила его приговор. Тогда же его судьбой озаботились и в министерстве обороны.
29 апреля 1955 года маршал Георгий Жуков направил в ЦК КПСС служебную записку: «В связи с реабилитацией судебно-следственными органами ряда военнослужащих, занимавших в прошлом ответственные должности в Советской Армии и являвшихся активными участниками гражданской войны и строительства Советских Вооруженных Сил, Министерство обороны СССР считало бы возможным некоторым из них присвоить генеральские звания». В том списке значился и «коринженер Фишман Яков Моисеевич, бывший начальник Военно-химического управления и химических войск РККА».
«Тов. Фишман Я. М., – говорилось в документе, – проходил службу в Советской Армии с февраля 1921 г., состоял членом КПСС с 1920 г. (вопрос о восстановлении его в партии рассматривается в партийной комиссии Главного политического управления). Видный специалист в области военной химии, в 1937 г. ему была присуждена ученая степень доктора химических наук. Имеет ряд научных трудов и изобретений по военно-химическому делу. В прошлом был награжден орденом «Красная Звезда». …занимал ряд ответственных должностей, будучи на военно-дипломатической работе и в центральном аппарате Наркомата обороны».
Резюме: «Министерство обороны считает возможным присвоить коринженеру Фишману Я. М. воинское звание «генерал-майор технических войск». 5 мая 1955 года бывший начальник Химупра реабилитирован уже полностью, а вскоре своё решение вынесла и высшая инстанция: 12 августа 1955 года Президиум ЦК КПСС постановил «принять предложение Министерства обороны СССР (т. Жукова) о присвоении генеральских званий тт. Тодорскому А. И., Фишману Я. М., Говорухину Т. К., Колосову П. И.». А вот восстановление в партии затянулось до 1957 года.
Генерал-майор технических войск в отставке Яков Фишман скончался в Москве на 75-м году жизни, в июле 1961 года. Краткий некролог о нём поместила «Красная звезда». Так завершился жизненный путь эсеровского террориста и советского «химического стратега». Никаких мемуаров Яков Фишман не оставил, воспоминаниями ни с кем не поделился, унеся в могилу много тайн – как военно-химических, так и о реальной подоплеке июльских событий 1918 года в Москве.
