"Здравствуй, моя Мурка!",или 30 тысяч песен Андрея Даниленко"Сижу на нарах, как король на именинах, "В Кейптаунском порту с пробоиной в борту", "Жил-был на Подоле Гол-со-смыком", и, наконец, классика из классики - "Здравствуй, моя Мурка, здравствуй, дорогая!.." Найдется ли человек, который хоть раз в жизни не слышал этих и многих других подобных песен! Во всяком случае, мне, уголовной наследственностью отнюдь не отягощенному, они стали известны гораздо раньше, чем гимн Советского Союза или, например, "Взвейтесь кострами, синие ночи".
Помню, с каким наслаждением мы, мальчишки пятидесятых, распевали их.
А если случалось, что наше пение долетало до ушей родителей, то наиболее сознательные и бдительные из них устраивали своим отпрыскам образцово-показательную трепку с длинными нотациями, должными оргвыводами и предреканиями, что в случае упорства в своих песенных пристрастиях эти отпрыски - таки докатятся, на свою голову, до известного заведения, от знакомства с которым , как и от сумы, на Руси никто не застрахован. Но и это не помогало. Увы, повзрослев, круг своих познаний в данной области я почти не расширил. От тюрьмы судьба пока все же уберегла, а "цивилизованных" способов приобщиться к этому неисчерпаемому пласту фольклора практически не существовало.
Наши идеологические отцы, подобно бдительным родителям, искренне считали, что если явление замалчивается, то его как бы и не существует. Однако ничто не вечно под луной. Не стали исключением и казавшиеся нерушимыми идеологические бастионы. И постепенно, по мере того, как они рушились, мы дождались и возвращения романса (который оказался вовсе не таким уж дурным на вкус), и знакомства с творчеством исполнителей-эмигрантов и реабилитацией всего того, что исполняли барды. Лишь та чрезвычайно интересная, разнообразная и обширная песенная среда, которую принято обозначать словом "блатная", по-прежнему оставалась на положении Золушки.
И вдруг однажды в программе "Радио Новосибирск" я услышал музыкальную заставку - ту самую озорную неувядающую "Мурку". А за ней последовали рассказы об исполнителях, о песнях. Название передачи - "Студия Андрея Даниленко" - пока что ни о чем не говорило. Но чем больше выпусков "Студии Андрея Даниленко" доводилось слышать, тем больше поражался я, какие же необъятные песенные сокровища сумел собрать этот человек. И тем больше хотелось познакомиться с ним, рассказать о его удивительной коллекции.
И вот, наконец, я сижу в его квартире, в комнате, которая и является студией Андрея Даниленко. Хозяин, знакомя меня со своим собранием, меняет одну за другой катушки на магнитофонах и рассказывает о том, как начиналась его коллекция.
- Мне было 12 лет, я отдыхал с матерью в пансионате под Кишиневом. И как-то вечером услышал песню, которая все во мне перевернула. Это было "Чудо-Юдо" Высоцкого. До сих пор помню ощущения, которые в тот момент испытал. Потряс звук, текст, голос певца. Все это было настолько несравнимо с массовой эстрадной песней... Именно с того дня, видимо, и надо вести отсчет времени, с которого мне захотелось заниматься тем, чем я занимаюсь сейчас.
А года три спустя, в 70-м, у меня появился первый магнитофон допотопная по нынешним временам "Дайна". Возникла возможность собирать записи, вместе с друзьями переписывать песни. Еще года через три у меня уже было 50 катушек. Но коллекцией все это, конечно, назвать было нельзя - не было ни системы, ни сколько-нибудь квалифицированного оформления, да и качество - сплошной хрип. Собирал, в основном, Высоцкого. Были и другие барды - Визбор, Кукин... А Галич тогда на меня не производил впечатления. Гениальность его песен я постиг гораздо позже - уже в зрелые годы. Потом в моей жизни был период, растянувшийся на шесть лет, когда меня носило по всей России. В каких только городах я не побывал, какие только профессии не перепробовал! Общался с великим множеством людей из самых разных социальных слоев. Шесть лет ушло на то, чтобы я понял, что мне в жизни нужно. И тогда я вернулся в Новосибирск - это был 82-й год - и начал претворять свою мечту. Вот с этого времени и можно говорить о начале моей коллекции. Я стал понемногу знакомиться с новосибирскими собирателями бардовских песен, через два года узнал всех. Начал постепенно прикупать аппаратуру. В 83-м судьба свела меня с Борисом Яковлевичем Хабасом из Академгородка - крупнейшим коллекционером бардов за Уралом. Именно он научил меня тому, как массу пленок превратить в коллекцию. Во многом благодаря ему я получил и выход на известных коллекционеров из других городов. Кстати, приятно поразило такое обстоятельство - практически ни одно мое письмо не оставалась без ответа. В то время в мире коллекционеров я был, можно сказать, абсолютным нулем. Тем не менее все мои просьбы встречали у них самое внимательное отношение.
- Помнится, в те годы власти не особенно жаловали ни творчество бардов, ни тех кто ими интересовался:
- Более того, за песни Галича например, можно было и самому отправится по этапу. Таких случаев было немало, в том числе и в Новосибирске. Поэтому разговор о Галиче, о Северном, о некоторых других с тобой заводили не сразу, а лишь основательно познакомившись, как следует узнав, что ты собой представляешь. Когда коллекционеры переписывали Галича, даже телефоны отключали - опасались подслушивания. Сейчас уже даже не верится, что такое могло когда-то быть. Но ведь было. И не дай нам Бог забыть об этом.
- Давайте от разговора о бардах перейдем к другой части вашей коллекции, более экзотической, если можно так сказать. Я имею в виду блатные песни...
- Это будет очень непростой разговор... Даже при нынешней свободе тема блатных песен в прессе и эфире почти не затрагивается, очень многие относятся к ним с предубеждением, потому что почти их не знают и совсем не понимают. Поэтому прежде чем говорить от своего имени, позвольте процитировать Андрея Донатовича Синявского - думается, это имя в пояснениях не нуждается, так же, как никто не усомнится в культурном уровне этого человека и в доскональном знании им предмета разговора, усвоенного за шесть лет безвинной отсидки. Так вот, в статье с очень красноречивым названием "Отечество. Блатная песня..." он пишет: "Блатная песня тем и замечательна, что содержит слепок души народа (а не только физиономии вора), и в этом качестве, во множестве образцов, может претендовать на звание национальной русской песни, обнаруживая... то прекрасное, что в жизни скрыто от наших глаз. Более того, блатная песня (именно как песня) в своем зерне чиста и невинна, как малое дитя, и глубокой духовной, нравственной нотой, независимо от собственной воли, отрицает преступления, которые она, казалось бы, с таким знанием воспевает... Славен и велик народ, у которого злодеи поют такие песни. Но и как он, должно быть, смятен и обездолен, если ворам и разбойникам дано эту всеобщую песню сложить полнее и лучше, чем кому -либо иному сословию.
- Изумительно сказано! Как точно схвачена и концентрированно, выражена самая суть.
- Вот именно! Блатная песня - уникальное художественное явление, характерное именно для отечественной народной культуры. Ведь ни в Англии, ни во Франции, ни в Америке ничего подобного нет. А в России она, принимая разные формы, существовала всегда - потому что здесь при любой власти, больше ли, меньше ли, но все равно не хватало свободы, "режим" мог смягчаться или ужесточаться, но страна неизменно оставалась сплошной большой зоной. В соответствии с таким состоянием общества, а может быть, и в противовес ему, и заняла столь заметное место в народной душе блатная песня с ее уголовным антуражем и страстью к безграничной шальной свободе. И знаете, что еще очень интересно? Блатная песня - это фактически полная история нашего общества. Любое событие, любая новация, любая замена лиц в высших сферах сразу же находит там отражение. Нет буквально ни одной темы, которую бы эти песни обошли вниманием.
- Вот еще о чем хотелось бы спросить. Коллекционирование блатных песен, видимо, имеет свою специфику?
- Безусловно, И это связано со спецификой самого жанра. Здесь, например, как нигде, очень трудно точно датировать время создания песни, доискаться, кто является ее автором. Расцветом жанра являются 30-е годы, когда лагеря приняли огромные массы народа, когда политические сидели вместе с уголовниками. Понятно, что я сейчас отвлекаюсь от всех других аспектов этой проблемы, имею в виду только песни. Так вот, те, кто, освободившись, выносил песни за ограды зон, чаще всего об их создателях ничего не знали, да и значения этому не придавали. А сами авторы, если им удавалось выжить, тоже провозгласить свое авторство совсем не торопились. Зачастую, даже вообще не записывали текстов на бумаге. Практически каждая из известных блатных песен имеет огромное количество вариантов, и какой из них первоначальный, уже вряд ли когда-нибудь станет известно. А какое огромное количество песен, и среди них, несомненно, немало выдающихся, так и не вышло на свободу, погибло в лагерях вместе с людьми, которые их пели! К сожалению, время и обстановка не способствовали пониманию того, что создается уникальный пласт народной культуры. Даже сами авторы песен сплошь и рядом были тогда не в состоянии оценить значение своего творчества. И только время, как всегда, расставило все по местам...
- Но, видимо, было бы неправильно видеть в каждой песне шедевр только на том основании, что ее создали в зоне или что в ней присутствуют элементы уголовного антуража...
- Разумеется. Это же всеобщая закономерность, характерная для любого вида искусства, для любого жанра. Проходного, вторичного, наконец, откровенной пошлятины везде огромные количества. Но оценивают-то жанр по лучшим его образцам. Для блатного жанра (и здесь он сходится с бардовской песней) это песни социального протеста, проникнутые большой болью за поруганную судьбу России, песни высочайшего гражданского звучания.
- Сейчас от ГУЛАГа, по крайней мере от классического ГУЛАГа, остались только воспоминания. И вряд ли этот факт кого-то огорчает. Но как сегодня развивается жанр блатной песни? Как обстоит дело с его собирательством?
- В России издавна выработалось очень интересное отношение к заключенным. Наряду с пониманием того, что преступник должен понести наказание за свой грех, народ всегда относился к осужденным с жалостью, не переставал видеть в них людей, старался облегчить их участь. У меня к преступному миру такое же отношение. Поэтому то, что я скажу, это вовсе не ради дополнительного осуждения. Просто констатация факта.
Чтобы написать хорошую песню, нужно быть личностью, иметь тонкую чуткую душу. Для тех, кто сейчас отбывает срок, это нетипично. Душа ушла, остались только деньги. Зона сегодня настоящих песен дать уже не может. За пределами зоны есть талантливые исполнители. Например, Михаил Невский из Петербурга. В этом году выпустил пластинку Николай Жемчужный, месяцем раньше - Виталий Крестовский. Но они поют классику жанра. Классикой стали и песни Юза Алешковского 60-х годов. Впрочем, хорошие блатные песни до сих пор пишут Новиков и Никольский.
Собирательство тоже заметно захирело. Лет 10-15 назад в СССР были многие десятки людей, профессионально собиравших и имевших практически полные коллекции творчества бардов. Сейчас остались единицы. Кто-то умер, кто-то утратил к этому интерес, очень многие эмигрировали. Блатной песней и тогда интересовался гораздо более узкий круг коллекционеров, а сейчас, боюсь, как бы я вообще не остался в России единственным с такой коллекцией. Вся надежда на эмигрантов - может быть, только они сохранят и разовьют дальше этот песенный мир, как сохраняли и развивали многое из того, что на Родине было утрачено...
- Мы пока еще ничего не сказали о количественной стороне вашей коллекции...
- Моя коллекция - это тридцать тысяч магнитофонных записей песен, две тысячи фотографий, фотокопии рукописей Высоцкого, множество папок с газетными и журнальными вырезками, с перепиской, машинописные тома с текстами песен... Это каталоги, составленные так, что любую песню я мгу отыскать буквально за несколько секунд.
- Как вы считаете, наступит ли день, когда вы скажете: "Все. Больше не собираю. Только систематизирую и изучаю".
- Когда коллекционер прекращает собирательство, он перестает существовать как коллекционер. Каких бы размеров моя коллекция ни достигла, я все равно никогда не брошу это дело.
"Вечерний Новосибирск" 17 сентября, пятница 1993 г.
Беседовал Олег КОСТМАН
