Первые сучьи отряды начали формироваться в конце 30-х годов. В суки попадали воры, изгнанные из блатного клана или же начавшие открыто сотрудничать с лагерной администрацией. Правильная братва постоянно отбраковывала тех, кто нарушал воровской закон. В те годы самым частым проступком являлось согласие вора работать в зоне на штатной работе. Охотнее всего блатарей привлекали на пересылках, где был прямой доступ к личным вещам осужденных и изобилие обслуживающих должностей.
Воры, решив избежать лесоповала, шахт и рудников, зачаливались на пересылке и становились парикмахерами, кладовщиками, поварами, нарядчиками, бухгалтерами, писарями, банщиками, прачками. Короче, всеми теми, кого в лагерях называют придурками. Администрация пересыльного пункта клала зарплату придурков себе в карман, взамен закрывая глаза на все их проделки. Ссученные воры обирали новобранцев, идущих по этапу в далекий лагерь. Они могли в наглую отобрать обувь, деньги, одежду, продукты или же выманить их обманом. Скажем, предлагали с озабоченным видом сдать все деньги и получить взамен расписку, оставить вещи в предбаннике, сдать на хранение табак и чай. Часть арестантского добра оседала в сучьем логове, а часть отдавалась надзирателям, которые всячески поощряли подобное рвение блатарей.
Любая работа для вора в законе считалась предательством. Ссученных блатарей поначалу били, калечили, убивали. Но с каждым годом истреблять их становилось трудней. Сук разводилось все больше и больше, они начали объединяться в сучьи отряды, которые имели свой общак, своих шестерок и быков. В середине 40-х годов администрация многих лагерей, повинуясь негласным инструкциям вышестоящих чинов, создала в зонах комендатуры — внутрилагерную полицию, состоящую исключительно из сук. Блатные штурмовики силой загоняли зэков на промышленные участки и держали порядок, применяя кулак или что-нибудь потяжелее.
В 50-х годах комендатуре присвоили уже официальное название — СВП (секция внутреннего порядка).
Сукам надели на рукав их отличительный знак — красную повязку, и они удостоились еще одного прозвища — «красноповязочники». Сегодня сучьи отряды именуются еще мягче — СПП (секция профилактики правонарушений). Эти аббревиатуры лагерная братва расшифровывала по-своему: «Сука вышла погулять», «Сука вышла пообедать», «Суке пришла половина» (досрочное освобождение). Уже в те времена стали расселять блатарей и активистов по разным баракам, чтобы они не перерезали ночью друг друга. В особых случаях сучье логово отгораживали забором, пропуская поверху колючую проволоку.
В лагерях стычки между честными и ссученными ворами проходили «стенка на стенку». Суки стремились держаться группами, избегая подлой заточки или удавки. Они были в меньшинстве, но этот недостаток им компенсировала власть, подаренная хозяином. Открытой вражды между воровскими кланами еще не наблюдалось, «сучьей войне» предстояло разгореться спустя несколько лет. А тогда шли местные разборки за власть в тюрьмах, лагерях и на пересылках. Воры в законе, несмотря на свою повышенную изоляцию и подконтрольность в зонах, ухитрялись обходить сук. Благодаря своей сплоченности и принципиальности, они еще до своего прибытия в конечный лагерный пункт расставляли там своих смотрящих, которые начинали подготовительную работу среди местной братвы и лагерного персонала.
Холодная война между ворами в законе и суками закончилась в конце 40-х годов. Началась откровенная бойня за власть в зоне. Государство, истерзанное войной и разрухой, озлобилось на тех, кто не хотел «становиться на путь исправления». Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года, ужесточающий ответственность за корыстные преступления, породил очередную волну отказников. Многие законники стали отходить от традиционного воровского промысла и автоматически исключались из блатного ордена. После этого завязавший вор мог погибнуть при первом же удобном случае. Ему не оставалось другого выхода, как примкнуть к активу, который лелеяло и оберегало Главное управление лагерей.
Администрации исправительных учреждений получили приказ на формальное создание внутрилагерных структур, призванных оказывать ей помощь в наведении порядка. По оперативным данным НКВД, блатной орден уже насчитывал 6–7 тысяч воров в законе, имевших реальную власть в тюрьмах и лагерях. Карательная машина неуклонно поворачивалась против тех, кого создавала два десятилетия назад. Начиналась очередная гражданская война — «сучья», унесшая тысячи жизней и подготовившая почву для лагерного беспредела.
Самая кровавая разборка с суками произошла в 1949 году на пересылке в бухте Ванино. Три десятка блатных изгнанников попытались закрепиться на штатных работах в Ванинском порту. Они успели распределить между собой все «косячные» должности, но их планам не суждено было сбыться. Прибывшие по этапу воры в законе под благовидным предлогом выманили сук на сходку. События того дня даже отъявленные рецидивисты не могли вспоминать без содрогания. С изменниками не стали дискутировать или переманивать обратно в блатной орден. Их просто перекололи заточками.
Один из авторитетнейших законников произнес краткую вступительную речь, которая приговорила сук к смерти. Это послужило командой для воров, которых было втрое больше. Выхватив ножи, они устремились на своих бывших братьев. Расстановка сил была не в пользу последних. Бой длился несколько минут. Те, кто пытался отбиваться, умерли первыми. Некоторые суки пытались бежать, но их догоняли, сбивали с ног и вгоняли ножи в шею, грудь, спину. Остальные жертвы молили о пощаде, закрывались руками, падали на колени. Кто-то отчаянно визжал и проклинал палачей. Когда воры, брезгливо вытирая окровавленные руки и ножи, расступились, взору остальных блатарей открылась картина не для слабонервных. По земле были разбросаны истерзанные тела, которые уже не корчились и не стонали. На той сходке братва прикончила 28 сук.
Еще одна крупная стычка состоялась в 1950 году на Александровской пересылке. Добрая сотня сук захватила приморский пересылочный пункт под номером 3–10. Расставив своих придурков на все хлебные посты, активисты грабили и политзэков, и уголовников. Сучий отряд жестоко расправлялся с ворами в законе, которые прибывали по этапу во Владивосток. Одного из них, имевшего кличку Штуцер, суки забили отрезками арматуры прямо в бане. В середине лета тридцать активистов отправились по этапу на Сахалин в надежде отбить у правильных воров Александровскую пересылку. Возглавлял поход бывший вор в законе по кличке Татарин. На морской барже на сучий десант выпало первое испытание: политзэки, которых блатари называли фашистами, отказались делиться пайкой и шмотками. А один «враг народа» даже осмелился укрыть деньги. В трюме запахло поножовщиной. Суки выхватили заточки и вплотную подошли к строптивым зэкам. Но ряды политзэков, среди которых оказались армейские офицеры и контрразведчики, не дрогнули.
Первым получил в зубы Татарин, проявлявший наибольшую активность и стоявший ближе всех. Он растянулся на грязном полу и долго не мог встать. Суки ринулись в бой и ранили нескольких офицеров. В полумраке слышались удары, лязг зубов, матерщина, угрозы. Суки также несли потери: пять-шесть человек, избитых пряжками ремней, отдыхали на полу. Оклемавшийся Татарин приказал своей братве отступить и прекратить драку. Человеческие потери во время мореходного этапа были явно не на руку сучьему отряду, которого впереди ждала бойня с правильными блатарями.
Воровская почта действовала безупречно. Баржа еще шла к Сахалину, когда воры в законе получили информацию о сучьем десанте. На Александровской пересылке и Сахалинских стройках сук уже с нетерпением ждали. Добрая половина десанта из «3–10» полегла в первые же дни, остальных активистов принялись спасать бойцы ВНУС (внутренней службы). Чтобы внутрилагерных полицейских в конце концов не перекололи, администрация пересыльного пункта была вынуждена спешно этапировать их в лагеря.
В 50-х годах за суками укоренилось еще одно прозвище — польские воры. Польские стали привлекать на свою сторону тех, кого осудили за измену Родине, а также отъявленных бандитов, и грабителей. Идти против воров «в лоб» суки решались только при явном своем превосходстве. Когда физически расправиться с законниками не удавалось, они шли на хитрость: пытались их скомпрометировать, подорвать авторитет, засадить вора в сучий барак. Для этого распускались всевозможные слухи, порочащие честь блатного лидера.
Воры в законе стали первыми использовать торпед — зэков, которые своей жизнью уже не распоряжались. Это были смертники, выполнявшие любой приказ вора в законе. Чаще всего в «камикадзе» попадали за карточный долг, когда ставкой в игре была жизнь. Подобные игры назывались «Три звездочки» (иногда «Три косточки»). Смертельный кон наблюдался еще в лагерях довоенной эпохи. Психологи объясняли такую дикую ставку азартом, который переходил в болезнь. Игра на человека существовала веками и проходила под видом гладиаторских сражений, дуэлей, «гусарских рулеток» и т. п. Перед карточным поединком зэки могут оговаривать степень риска, которому будет подвергаться проигравший. В смертники попадали фраера, приговоренные блатным миром к смерти (за убийство блатного, стукачество). Торпеды засылались во вражеский клан и убивали наиболее активных сук. Если смертоносный гонец оставался жив, то его долг считался погашенным. Как правило, перед торпедой ставили задачу, которая сохраняла хотя бы минимальные шансы остаться в живых.
Воры в законе, свято чтившие устав блатного братства, отказывались от всех штатных постов и любых официальных привилегий, презирали подачки со стороны хозяина и продолжали бороться за власть в зоне своими методами. Они насаждали жесткий тюремно-лагерный закон, которому должны подчиняться все осужденные независимо от их рангов и званий. Воровской закон обирал зэков не путем грубого отъема личных вещей, а с помощью некоторого увеличения трудовых норм, жесткого налога с карточных игр и денежных переводов, а также мелких, но регулярных поборов. Общак позволял подкупать персонал тюрем и лагерей, получать неформальные привилегии, греть БУРы (бараки усиленного режима), карцеры, изоляторы, в которых содержалась лагерная элита — воры в законе, паханы, злостные отрицали (многие специалисты считают, что понятия «отрицаловка» и «отрицала» появились в середине 50-х, когда отказ трудиться и соблюдать режим стал для воров наиболее принципиальным).
В относительном спокойствии воры в законе доживали последние годы. Структурные изменения и кадровые перестановки в правоохранительной системе отодвинули борьбу с профессиональной преступностью на задний план. В органах МВД были созданы следственные отделы и управления, которые расследовали уголовные дела, возбужденные оперативными службами. Делились сферы подчинения между МВД СССР и МГБ СССР. Весной 1953 года по инициативе Лаврентия Берии эти два мощных силовых ведомства вновь слились воедино. Главное управление лагерей за исключением его оперативной структуры было передано Минюсту. Берия, намереваясь войти в историю страны своей «гуманностью и великодушием», обращается в Президиум ЦК КПСС с просьбой провести широкомасштабную амнистию. Он предложил помиловать тех, кто не представлял для общества большой опасности: уголовников, женщин с малолетними детьми, беременных, несовершеннолетних, больных и пожилых лиц. «Враги народа» под государственную милость не попадали. В конце марта Президиум Верховного Совета СССР подписал Указ, который выпустил на свободу без малого половину всех осужденных.
Последующие годы государство пожинало плоды своего гуманизма. Уголовная преступность вновь захлестнула страну. В 1956 году союзное МВД возглавил энергичный Николай Дудоров, обвинивший во всех смертных грехах уголовных авторитетов. Он предложил свою программу борьбы с преступностью, которая начиналась с чистки лидеров блатного мира.
МВД СССР начало широкомасштабное наступление на воров в законе. Окончательно разуверившись в их трудовом перевоспитании, карательная машина решила истребить законников более эффективным способом. Самых влиятельных уголовных лидеров начали этапировать в ТОНы — тюрьмы особого назначения, в которых трудовая деятельность не предусматривалась. До этого в отсадочных острогах содержались лишь те, кто мог нанести «морально-политический ущерб советскому строю»: разжалованные чекисты, иностранцы, диссиденты, бывшие партийные чины. Их сгоняли в Ярославский, Тобольский и Владимирский централы, в Сухановский и Суздальский монастыри, переоборудованные под отсадочные остроги. Блатная гвардия вновь хлынула в зоны. Развернулась кампания по физическому уничтожению уголовных авторитетов.
Владимирский централ, повидавший на своем веку сотни воров в законе, прославился наиболее жестким режимом содержания. Лежать на нарах разрешалось лишь ночью, запрещался громкий разговор, по нескольку раз на день администрация тюрьмы устраивала обыски.
На этажах и в коридорах постоянно менялись надзиратели, усложняя таким образом любые неформальные контакты с блатарями. Любая связь между камерами нещадно преследовалась. За надпись на стене, крик в окно и разговор во время прогулки давался карцер. В карцере могли содержать месяцами. Для этого существовали особые приемы, речь о которых пойдет позже.
Но, несмотря на особый режим содержания, воры не прекращали его нарушать. Они быстро приспособились к местным условиям и разработали новые способы связи. Тряпкой или веником откачивалась вода в унитазе, и через канализационную систему отправлялись записки и даже небольшие предметы в виде пачек чая и сигарет.
Вскоре была разработана и звуковая азбука для перестукивания. Скажем, алфавит русского языка условно размещался в тридцати клетках («ъ», «ь» и «ё» исключались): шесть клеток — вправо, пять — вниз. Первая серия ударов обозначала место буквы в вертикальном ряду, вторая серия — в горизонтальном. К примеру, буква «б» передавалась так: один удар — пауза — два удара; буква «и»: два удара — пауза — три удара.
В лагерях, где прочно укоренилась воровская власть, администрация начала расширять и укреплять комендатуру, которая противостояла блатарям. Создавались сучьи бараки, куда бросали на перевоспитание особо опасных законников. Там вора могли искалечить или даже убить. Эта негласная воспитательная мера оказалась настолько эффективной, что она получила продолжение и в последующие десятилетия в виде пресс-камер.
Силовые ведомства не ограничились тюремно-лагерным истреблением блатной элиты. Следственные органы получили негласное право воздействовать на воров в законе особыми методами, не предусмотренными уголовно-процессуальным законодательством. Обработка криминальных авторитетов начиналась сразу же после ареста. Милиция прилагала все усилия, чтобы вор письменно отрекся от блатных законов и официально заявил о своей готовности «стать на путь исправления и трудом искупить свою вину перед советским народом».
В начале следствия вор в законе подвергался психической обработке: ночные допросы, истязание бессонницей, провокации, угрозы. Затем наступала вторая степень неформального процессуального воздействия. Воров помещали в клопиные боксы, подсаживали к отъявленным бандитам-анархистам или сукам, морили голодом или попросту избивали прямо в служебных кабинетах. Когда государство ужесточило уголовную ответственность за корыстные преступления, ворам стали накручивать максимальные сроки. Пытаясь подорвать их репутацию, уголовный розыск фабриковал компру, которая через стукачей и провокаторов распространялась в преступном мире.
Во всей внутрислужебной переписке на словосочетание «вор в законе» наложили табу. Законникам придали другую уголовную окраску и стали называть «организаторами преступных группировок», а профессиональную преступность — «организованной преступностью». Схлопотать срок можно было даже лишь за прямую или косвенную принадлежность к ворам в законе.
Блатному братству приходилось уже не карать предателей, а просто выживать. Ряды польских воров все пополнялись и пополнялись развенчанными ворами в законе, мокрушниками, военными преступниками. Новоиспеченный клан воров оказался менее щепетильным в кадровых вопросах и мог наградить воровским венцом любого, кто имел силу, зачастую физическую, в уголовной среде. В лагерном беспределе отъявленные головорезы быстро оценили свои качества и возможности. Пока суки и честные воры выясняли отношения и душили друг дружку, бандиты и гопники (осужденные за гоп-стоп, то есть грабеж) стали в свою очередь протискиваться к власти. В лагерях появились ломом подпоясанные, красные шапочки, анархисты, чугунки и прочие группировки. Но все они не имели той численности и того лагерного опыта, какой был за ворами в законе и суками. Фраера остерегались открытых стычек с ворами и довольствовались своим влиянием лишь на небольших участках зоны.
Суки отказывались переступать порог тех лагерей, где царила власть воров в законе. Некоторые из них рассылали жалобы во все инстанции с просьбой изменить место отбытия наказания. Сорокашестилетний рецидивист Д. в своей жалобе писал:
«Эти скоты (воры в законе — А. К.) всю жизнь топтали тех, кто пытался начать новую жизнь. Желание работать, исправиться, думать по-своему они считают блядскими проявлениями и ломают каждого, кто плюет на их скотские законы и уважает Советскую власть».
В 1956 году новое руководство МВД отправило в ЦК КПСС проект по стабилизации неформальных норм поведения в местах лишения свободы. Вскоре на базе существующих зон были созданы спецлагеря, по которым разошлись враждующие стороны. Администрации специальных лагерей запрещалось переводить воров из лагеря в лагерь. Продолжать «сучью войну» блатные могли лишь на свободе. По данным МВД, только за 1956–1957 годы насильственную смерть приняли свыше ста рецидивистов, твердо решивших стать на путь исправления. Имелись потери и среди блатарей-ортодоксов.
Спустя год на Среднем Урале возле Свердловска появился экспериментальный лагерь, куда этапировались исключительно воры в законе и злостные отрицалы. Среди блатной элиты началась воспитательная работа. Зона оказалась экспериментальной во всех отношениях. В ней царил беспредел со стороны администрации. Опытные мастера перковки, прошедшие спецподготовку в органах ГПУ еще в довоенные годы, принялись за подрывную деятельность в рядах многострадальной братвы. Под прицелом оказались наиболее влиятельные воры, успевшие стать живым символом блатной чести и доблести. В первую очередь «воспитатели» намеревались завербовать стукачей для распространения клеветы и получения внутрилагерной информации. Но эта попытка оказалась безуспешной.
Воров заставляли трудом зарабатывать свою ежедневную пайку, но и эта затея потерпела фиаско. Вор скорее схватил бы заточку, чем тачку или лопату. Отцы спецлагеря не предусмотрели такого упорства и сразу же ощутили дефицит мест в ШИЗО и внутрилагерной тюрьме. Штрафников пришлось записывать в очередь на посадку в ШИЗО или карцер. Спустя десятилетие один из законников вспоминал забавный случай: его записали на посадку в карцер, но своей очереди он так и не дождался.
Перековка блатарей шла с таким скрипом, что за два года исправительных работ специалистам от МВД удалось направить на путь истинный не больше десяти человек. После письменного отказа от воровской жизни сук помещали в отдельную камеру. Там их уже ждала работа, состоящая лишь в том, чтобы рассылать свои воззвания к блатному миру. Отошедшие воры призывали законников начать новую жизнь и потрудиться на благо страны. Имена предателей сразу же стали известны и их заочно приговорили к смерти. По некоторым данным, ни один из них после досрочного освобождения так и не добрался к родному порогу.
Зимой для узников наступал сущий ад. Внутрилагерные помещения почти не отапливались, а в ШИЗО и карцерах температура достигала десяти градусов мороза. Грев от братвы, оставшейся на свободе, зона получала редко. Администрация с особым вниманием следила за полной изоляцией лагеря, да и воровской клан переживал не лучшие финансовые времена.
Силовые методы борьбы с рецидивной преступностью оказались у государства не единственными. В 1959 году на Третьем съезде писателей СССР Никита Хрущев выступил с пламенной речью. Он процитировал трогательное письмо от вора-рецидивиста, который решился письменно обратиться к главе государства. Вор раскаивался в своих прежних грехах, жаловался на безысходность и просил у Никиты Сергеевича совета. По всей видимости, автором послания был ссученный вор, опасавшийся преследования со стороны карательных органов и ожидавший мести от блатарей.
Простецкий нрав Никиты Хрущева позволил ему откликнуться на столь неординарное письмо. Теплая встреча с вором закончилась историческими словами лидера коммунистов: «Я позвоню секретарю горкома партии, попрошу его, чтобы обратили внимание на вас, устроили на работу, помогли приобрести необходимую квалификацию. Вам дадут кредит на постройку домика или же, если есть возможность, выделят квартиру, чтобы вы платили меньше…». Слова Хрущева, естественно, не пропали даром. Бывший рецидивист действительно получил квартиру, обзавелся семьей и устроился работать на завод. О его дальнейшей участи история умалчивает.
После выступления Никиты Сергеевича перед тружениками пера идеологический сектор ЦК КПСС не замедлил организовать лавину писем уголовников, тронутых речью главы государства на Третьем съезде писателей СССР. Зэки отмечали заботу партии и правительства, высказывали доверие Н. С. Хрущеву и обещали исправиться. Воодушевленные писатели и режиссеры принялись за создание романов и кинолент, где демонстрировалось духовное перерождение воров. В тюрьмы и лагеря отправились лекторы, вооруженные сотнями примеров, которые обливали грязью воров-рецидивистов и открывали прелести новой законопослушной жизни.
В середине 1958 года на смену «Основным началам уголовного законодательства СССР и союзных республик» пришел новый свод криминального права: «Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик». Принятые «Основы…» ужесточали ответственность рецидивистов, предусматривая максимальные сроки лишения свободы. Для многих воров новое законодательство стало главной причиной отхода от прежнего ремесла.
Осенью 1958 года в Ленинграде родились первые отряды ДНД (добровольных народных дружин), признавшие своим символом ненавистный для блатарей предмет — красную повязку. Почин ленинградцев подхватили (не без помощи местных органов власти и милиции) все крупные города Советского Союза. За считанные месяцы под знамена и красные повязки дружин собрались свыше двух миллионов добровольцев, вышедших на борьбу с уличной преступностью. Народная ненависть к уголовному миру достигла таких вершин, что к началу 60-х годов уровень преступности снизился почти вдвое.
За одно десятилетие от прежнего воровского ордена, создававшегося без малого тридцать лет, осталось лишь три процента его активных членов. Государство наконец успокоилось и сообщило о крахе блатного мира, о последних судорогах рецидивной преступности. Правоохранительные органы и тюремно-лагерная система продолжали избегать в своем бумаготворчестве социально-опасных изречений типа «профессиональная преступность», «паханы», «общак», «сходка», «воры в законе» и тому подобных. Криминальных авторитетов стремились не замечать и пытались словесно завуалировать даже привычное «рецидивист».
Воры в законе были вынуждены сменить квалификацию, которая слишком дорого им обходилась. Многие из них примкнули к карточным шулерам и стали маскироваться под катал или охранников в катранах (помещениях для азартных игр). Законники внесли свою идеологию в субкультуру шулеров, имеющую не менее глубокие традиции. В среде карточных мошенников появился общак для выплаты пенсий семьям осужденных шулеров, приобретения игорного оборудования и подкупа работников милиции, которые давали наводки на состоятельных теневиков.
К концу 60-х годов каталы развернулись на полную мощь. Они собирались на специальные сходки, делили сферы влияния, обзаводились жуками (боевиками, выбивающими долги). Вокруг карточных шулеров начали формироваться своеобразные объединения уголовных элементов: квартирных воров, валютчиков, аферистов. Катранщики получили выход на подпольных денежных «бобров»: дельцов, цеховиков, валютчиков и т. п. Были созданы все условия для нового промысла воров в законе — рэкета.
