Часть 9.
С тех пор прошло еще пару месяцев, в течении которых Мурат никак себя не обнаруживал. Я уже определился в своих мыслях по поводу предстоящего с ним разговора. И вот, наконец, появился отличный шанс. К нам в барак пришла дежурная смена с плановым обыском. Всех выгнали на улицу, и прапора разбрелись по секциям. В моей секции оказались двое, одним из которых был Мурат. Второй начал обыск с противоположного края, а Мурат оказался рядом с моим проходом. Однако ко мне в тумбочку не полез, и начал с соседней. Он сидел на корточках, склонившись в узком проходе между кроватями, и медленно, будто с неохотой, перебирал чьи-то письма, вещи, разглядывал фотографии. Я сидел у себя на кровати, смотрел на него и думал, что вот настал момент поговорить с этим человеком о жизни. О том, что я ничего личного к нему не имел и не имею, что у меня тоже есть свои обязательства перед людьми. Что мир суров, что лично я не сторонник калечить человека, и может быть даже предполагая, что с ним обойдутся так жестоко, не стал бы ни к кому обращаться. Так получилось, и теперь надо это как-то понять нам обоим.
Размышляя таким образом, я взял бокал с горячим чаем, поднялся с кровати и подошел к Мурату. Поставил бокал рядом с ним и сказал буквально следующее: "Мурат. На улице приличный мороз, и я вижу, как ты замерз. Вот горячий чай, если не брезгуешь, можешь согреться. Мне ничего от тебя не нужно, я только думаю, что нам есть о чем поговорить с тобой. Однажды я сказал, что хочу уважать тебя. Это правда. У меня тоже есть своя гордость, но сейчас ты видишь, что я спрятал ее далеко. Скажи мне, где и когда мы сможем увидеться и поговорить по-мужски?" Мурат молча слушал эту тираду не поворачивая головы в мою сторону, и на его каменном лице не шевельнулся ни один мускул. Когда, наконец, я закончил, он медленно встал, повернулся ко мне лицом, и я впервые увидел его глаза. Черные и холодные, они несколько секунд смотрели на меня в упор, но не цеплялись, а как бы пронзали меня насквозь. Затем его веки опять сомкнулись в узкую щель, и, разворачиваясь к выходу, он наконец произнес: "Нигде и никогда"... Даже не начав как следует обыска, он вышел из барака и скрылся в заснеженной зоне.
Какое-то время я стоял неподвижно, пока наконец меня как в прошлый раз не прорвало. Правда, на этот раз себя я берег, и поток моих внутренних негодований обрушился на Мурата: "Кто он такой, в конце концов, что я тут распинаюсь перед ним. Да у него порода ментовская, ему принципиально не дано понимать теплоту человеческих отношений. Подумаешь, руку ему сломали... а сам то он сколько людей переломал? Или мы не люди для него вовсе? Он человек, а мы - нет... Сидел бы в юрте своей, да чувствовал себя хозяином степей. Нет же, власти над людьми захотел. А люди это не верблюды... Поделом своё получил. Не о чем с такими разговаривать. Никогда не поймут они русского языка..." Вот в таком примерно настроении я пребывал какое-то время. Скажу сразу, злость быстро сменилось первоначальным чувством ликования, победой над повергнутым врагом.
Теперь я понимаю, что это было своеобразной компенсацией за мои неудачные тогда попытки примирения с собственным Эго. Все вернулось на своё место. Ни потерь, ни приобретений. В течение следующего месяца я уже совсем забыл о существовании человека по имени Мурат. Главное состояло в том, что он по прежнему "не дышал" в нашу сторону, а все морально-нравственные "тараканы" были навсегда изгнаны из моей головы. Сам туда их запустил, сам же и выгнал. Жирная-прежирная точка с этим Муратом. Дела вертелись, зеки в подвале были довольны, а вместе с ними был доволен жизнью и я.
Часть 10.
Был зимний, уральский вечер. Над кочегаркой распространялось огромное облако сжигаемого в котлах топлива. Мороз и запах угля можно уверенно назвать симбиозом. Это особый запах, знакомый, пожалуй, каждому россиянину, и напоминающий жителям больших городов об отсутствии привычных благ цивилизации. Его не спутать ни с чем другим. Вдыхая его полной грудью, я с двумя "быстрыми на ногу" молодыми помощниками стоял на треугольном пятачке внутреннего дворика котельной, и подняв голову кричал нервно-суетящемуся часовому: "Сильнее разматывай, и отверни прожектор влево, зацепишь ведь сейчас, придурок!" Солдат, рискуя слететь с вышки, бросал рюкзаки, и мои пацаны ловили их часто на лету. Расторопно складывали в одном месте, и опять ловили, ловили, ловили... То, что не долетало, доставали пожарными баграми, стараясь не задеть сигнальные провода. Дело было привычным, и продвигалось отлаженными до мелочей действиями. Обычно весь процесс занимал всего несколько минут. Вот и на этот раз все прошло споро и без сучков.
Ближе к полночи, дождавшись успешного возвращения "десанта", я, наконец, отправился на промзону. Игорь еще не спал, и после краткого "бухгалтерского" отчета мы еще немного поболтали. У него накануне родился сын, и я выразил свои искренние поздравления по этому поводу. Игорь был известен всем, и потому, выходя из кабинета Татарина, я поделился новостью о сыне с Жидом. "Отметить надо бы это дело", - отозвался тот, запирая кабинет, и, подумав немного, продолжил: "Можно в гараж зайти. Там слесаря по просьбе Хозяина отремонтировали "Волгу" каких-то важных "членов" из администрации города. Три недели колдовали над ней. Можно сказать из могилы подняли. Вчера ее забрали двое при галстуках, а сегодня в обед заехали и ящик водки выгрузили. Зайдем?" - Жид смотрел на меня, лукаво скаля свои золотые коронки . "Думаешь еще не выжрали?" - улыбнулся я в ответ. Сквозь ржавые остовы того хлама, что когда-то называлось автомобилями, мы пробрались к гаражу местного автосервиса. Внутри находилось пятеро изрядно пьяных работяг. Все они были по уши в мазуте, и окружающая обстановка говорила о том, что это был их естественный вид. На дне смотровой ямы виднелся ящик с непочатыми бутылками. Штук пять или шесть. Пустая тара по обыкновению сразу же разбивалась молотком, и в углу уже лежала приличная горка осколков стекла. Шуфутинский хрипло пел из динамиков старенького магнитофона. В общем, атмосфера была та еще, и опуская несущественные детали скажу, что завис я в том гараже почти до самого утра.
Ох и крепкие же ребята, эти слесаря! Жид давно уже спал на заднем сиденье стоящего в ремонте "уазика", когда меня, еле стоящего на ногах провожали до ворот жилой зоны все пятеро "хозяев" вечеринки. Эти чумазые, добрые "морды" были веселы, и собрались провожать меня до самого барака. Я запретил им это, и, растерев лицо снегом, двинулся в дальний угол спящего лагеря. Проходя мимо дежурной части, я машинально поднял голову и сквозь замерзшие окна второго этажа увидел движущиеся внутри тени силуэтов. Обычно смена просыпалась в половине пятого, чтобы через полчаса производить подъем в изоляторе. Я посмотрел на часы. Было только начало четвертого. "Тоже пьют", - подумал я, и ускорил неровный шаг. Подходя ближе к бараку, я слышал, как заливались лаем сторожевые собаки на запретке в районе котельной. "Смена караула", - отметил почти на автомате, и, порядком продрогший, нырнул в тепло барака. Там не спали, ожидая меня. Я устало опустился на кровать, и не спешил снимать телогрейку. По жизни непьющему, мне было тяжеловато справляться с непривычным состоянием.
"Бугор" из котельной приходил. Тебя спрашивал. Говорил на вышку зовут" - сказал один из ребят. "Давно?" - поинтересовался я. "Минут сорок, может час назад" - ответил другой. Обычно так поздно меня не вызывали. Да и общак приняли весь еще накануне вечером. Но раз звали, значит, что-то важное. "Пойди, узнай что там" - сказал я одному из пацанов, и наконец начал снимать с себя верхнюю одежду. Парень вернулся очень быстро: "Я сунулся было туда, а там оперов полная кочегарка! Чуть не нарвался на них. Еле свалил", - пропыхтел он. Возникла пауза. Кто то обронил недоуменно: "Че это они с постелей повскакивали и в зону приперлись..." Теперь я уже окончательно потерял способность к трезвому рассуждению, и повалившись в одежде на кровать успел только сказать: "Всё! Аут..." Меня еще долго мутило и кружило в лабиринтах пьяного забытья, и что-то тревожное вторгалось в мой мозг отдельными фрагментами: силуэты в дежурке...собаки...опера...пока я окончательно не провалился в сон.
Проснулся уже после обеда, и сразу начал проклинать вчерашнюю водку. Состояние было таким, будто все мои внутренние органы сорвались со своих мест, и тяжелой грудой лежат в нижней части живота. Голова раскалывалась, и глаза открыть было невозможно без дикой боли в висках. Первое, что услышал я от своих пацанов, не сразу дошло до меня. "Ночью на "пятаке" вышкарь застрелился. Управы понаехало - в зону выйти невозможно. Говорят, вся вышка мозгами забрызгана". Я чистил зубы в умывальнике, тупо разглядывая в зеркале свою жалкую физиономию. Ледяная вода несколько притупила головную боль, и мозг постепенно начинал свою работу. "Почему именно на нашей вышке", - пытался я рассуждать про себя. "Там стояли проверенные и подготовленные солдаты. Неужели Леха поставил новенького, забитого салагу, у которого девушка на гражданке вышла замуж за другого".
Весь этот день я не выходил из барака. Никакой информации не было, а попытки бесплодных предположений уже порядком всех утомили. Все ждали 17.00, когда рабочий день заканчивался, и руководство расходилось по домам. Тогда, наконец, можно будет подняться в дежурку, и узнать от прапоров все новости. Время медленно приближалось к вечеру, и, выйдя в коридор, я увидел своего начальника отряда, открывающего свой кабинет. Не раздумывая, я зашел за ним следом. Он тоже был уставший от всеобщей тревоги, и с 5 утра находился на ногах. "Говорят, солдатик башку себе разнес", - начал я без вступлений. "Да нет, не солдатик это был", - сказал отрядник, и поведал мне то, что я слушал с широко раскрытыми глазами.
Выйдя из кабинета, я прямиком отправился в котельную. Бугор с флегматичным видом сидел за столом, и поглощал вареную картошку с селедкой. "Рассказывай" - сказал я ему жестким тоном. Бугор вытер рот полотенцем, и начал рассказывать: "Опера объяснительную брали, слышал ли кто выстрел. А мы все здесь в это время были. Тут хоть из пушки стреляй, никто ничего не услышит", - и он кивнул головой в сторону гудящих словно паровозы котлов. "Мне это не интересно", - прервал я его. "Ты сказал им, что меня ночью звали на вышку?" - при этом я уперся в него взглядом. Будто вдруг осознав нечто важное, Бугор заерзал на стуле и испуганно пролепетал: "Нет-нет, что ты! Никому ничего не говорил..." Я поднес к его носу кулак, и глядя прямо в глаза сказал: "Смотри у меня". Затем развернулся, и направился по направлению к дежурке, чтобы пообщаться с разговорчивыми прапорами.
Часть 11.
Спустя три дня после описанных событий, когда ажиотаж мало по малу улегся, я появился на "пятаке." Свет прожектора, отражаясь от снега, слепил мне глаза. Я сидел на деревянном ящике, и курил. Факт потери на неопределенное время дорогой мне вышки, меня в этот момент совершенно не волновал. Имея к этому времени уже максимум информации о произошедшем, я хотел побыть наедине со своими мыслями.
А произошло вот что. Уволенный с работы бывший прапорщик по прозвищу Рыжий, поехал с друзьями на охоту, где они удачно подстрелили лося. Разделив мясо, и приехав домой, Рыжий пригласил Мурата обмыть это дело. Когда охотники, изрядно выпив, разъехались по домам, и они с Муратом остались вдвоем, между ними произошел конфликт. Что не смогли поделить два закадычных друга, теперь уже навсегда останется тайной. Явным остаются лишь факты. Во время драки пьяный Мурат ударил Рыжего кухонным ножом, и попал прямо в сердце. Рыжий умер почти сразу. Это было часов в 10 вечера. Поздней ночью, придя в себя, и осознав, что произошло, Мурат пришел к себе домой, надел форму и отправился к зоне. Караульный, отлично зная старшего прапорщика, пропустил его на тропу внешнего периметра. Пройдя по нему до угла, к которому с внутренней стороны примыкала котельная, Мурат по лестнице поднялся на вышку, снял с плеча солдата автомат, и сказал ему, чтобы тот уходил. Солдат послушно спустился, и поплелся в караулку. Внизу, во дворике напротив него кочегар вываливал из тележки шлак. Мурат крикнул ему, чтобы он позвал "смотрящего". Последний тут же кинулся к своему Бугру, а тот, в свою очередь, побежал за мной в барак. Не застав меня на месте, Бугор вышел на "пятак" и сказал Мурату, что меня нет. Разумеется, Бугор не мог узнать знакомое лицо, так как свет прожектора образовывал слепую зону. "Иди, найди его. Срочно нужен", - сказал ему Мурат. Бугор согласно кивнул, но, вернувшись к себе, больше уже никуда не ходил. Он просто не знал, где меня искать, и сказал своим кочегарам не выходить на "пятак" ближайший час-два. За это время произойдет смена караула, и бегать среди ночи по лагерю уже наверняка не придется.
За это время изгнанный Муратом с вышки часовой дошел до караульного помещения, и рассказал дежурному офицеру о том, что произошло. Тот, быстро оценив ситуацию, поднял по тревоге наряд, с которым и выдвинулся по направлению к объекту. Когда они уже подошли к лестнице, Мурат приставил ствол к подбородку, и нажал спусковой крючок. Сегодня ночная смена в зоне пришла на работу не вполне трезвой. Днем они хоронили Мурата. А я сидел на "пятаке", курил одну сигарету за другой, вспоминал прошлое и думал о настоящем. Снег вокруг блестел серебром, и только кусочки угля на нем не издавали блеска, и смотрели на меня своими черными, азиатскими глазами.
