Выходные и праздничные дни в СИЗО не любят. В эти дни не хлопают «кормушки», через которые среднестатистический зек общается с внешним миром. Толстые добродушные тетки - вертухайки в камуфляже, похожие на сельских учительниц - не разносят почту и книги из библиотеки. Не подзывают к «кормяку» за «объ...оном» (обвинительным приговором) мусора из спецчасти. Вертухаи не выкрикивают «слегка», выводя подследственных на допросы и свиданки. Не возят на суды, не водят к врачу, пустуют прогулочные дворики. Вся привычная тюремная жизнь, так называемая движуха, замирает.
«Ржавая» пауза
Наступает пауза, томительная и очень неприятная, с привкусом какой-то ржавчины. Замирает отлаженный механизм общения и имитации бурной, жизненно необходимой деятельности, которой зеки замещают отсутствие реальной жизни, и обнажается вся бессмысленность и искусственность всего этого тюремного механизма. Небольшая «ржавая» пауза, суббота и воскресенье, всегда полна ссор между сокамерниками. Но, к счастью, уик-энд проходит относительно быстро.
Гораздо хуже дело обстоит с общенародными праздниками. По привычке арестант отмеряет время еще по вольным лекалам - «от праздника до Рождества», поэтому праздников ждут с нетерпением. Но когда они приходят, наступает дикое разочарование, и опять все тот же запах ржавчины в воздухе.
Новый год-самый ненавистный праздник в тюрьме. Он навязчиво напоминает о том, о чем не хочется думать: о бессмысленно потерянном времени, еще об одном годе, проведенном в неволе. Поэтому в тюрьме поздравления с наступающим Новым годом звучат как легкое издевательство с некоторой примесью черного юмора. К тому же новогодние праздники ужасно длинные, «кормушки» не клацают очень долго.
Свой очередной тюремный Новый год я встретил спокойно. Ровно в полночь мы с сокамерниками пустили по кругу банку с чифирем, закусывая соленой рыбой. Кто пьет чифирь со сладким, тот ничего в этом напитке не понимает. Потом наступила скукотища.
Ни разговаривать, ни читать, ни курить мне почему-то не хотелось.
Вдруг за «тормозами» (дверь в камеру) послышались звон колокольчиков, ржание и крики нетрезвых глоток. Заглянув в шнифт, я увидел на продоле, как тройка зеков-баландеров из хозобслуги, увешанная колокольчиками, таскала за собой тележку, на которой обычно развозят по «хатам» еду. На тележке сидели два вертухая и, по-купечески развалясь, правили вожжами, скрученными из простыней. Вертухаи орали низкопробный блатняк, а баландеры периодически ржали по-лошадиному, вскидывая голову и тряся гривой.
«Нет, каким же надо быть чмошником и пидором, чтобы пойти работать в хозобслугу СИЗО, спасаясь от реальной зоны. Впрочем, каждому свое», - подумал я и лег спать.
Немое кино
После Нового года я неслыханно разбогател. В том смысле что умудрился затянуть в «хату» телевизор. Мой кореш из соседней камеры, с которым я сидел прошлую ходку в одной колонии и в одном отряде, получил срок и уходил на этап. Он предпочел отдать свой телик мне.
Подарок был поистине царским, если не принимать во внимание тот факт, что телевизор работал, как радио наоборот. То есть он только показывал изображение, но звука у него не было. В этом раскладе имелись свои плюсы.
Выпуски новостей удавалось посмотреть с бегущей строкой, а если таковая отсутствовала, то я читал текст по губам диктора. Кстати, это очень утонченное занятие, как-нибудь попробуйте сами.
Телевизор без звука воспринимался несколько сюрреалистично, но зато замечательно развивал фантазию и умственные способности. Многие популярные музыкальные клипы без звука воспринимались намного интереснее, чем со звуком. Политические деятели без звукового фона выглядели гораздо естественнее в своем жлобстве и уродстве. Престарелые поп-примадонны эстрады смотрелись как клоунессы в цирке.
Художественные фильмы в нашем глухонемом телевизоре можно было оценивать не по работе режиссера или сценариста, а исключительно по игре актеров.
Сразу замечались халтура и недоработки в актерском мастерстве. Давний тезис о том, что немое кино несравненно выше современного звукового со всеми его стереоэффектами, был четко подтвержден на практике. Видимо, отсутствие у человека одного из органов чувств обостряет мозговую деятельность. Даже находившиеся на невысокой ступени развития зеки не отрывались от кинофильмов без звука и хорошо понимали происходящее. А один из сокамерников, квартирный вор Толик по кличке Баклажан, по своей инициативе даже начал «озвучивать» фильмы. При этом он настолько разошелся, что порой впадал в какой-то транс и даже стал неосознанно модулировать голосом эмоции актеров. При этом он говорил с таким густым южнорусским акцентом, что вся «хата» надрывала животы от хохота.
Чрезвычайное происшествие
После допросов у следователя чувствуешь себя отвратительно. Нет, после ареста бьют и пытают только первые три-четыре дня, и если ты не сломался, дальше идет сплошной интеллигентный «пресс». Но даже спокойный допрос очень неприятен: выворачивать свою душу наизнанку перед незнакомым и малосимпатичным человеком, копаться в своей памяти, вспоминать мелкие детали, переливать из пустого в порожнее очень утомительно. Очередной допрос проходил так.
В три часа ночи вертухай звякнул ключами в дверь и выдал информацию скороговоркой: «Суздалев, через час, слегка». Это значило, что через час мне надо быть готовым к выходу из камеры для перемещения по централу. Если же говорят «по сезону», то это означает путешествие за пределы тюрьмы, например на суд. Тогда одеваться надо теплее.
Каждый мой выход из «хаты» обставлялся так же строго, как выход в открытый космос.
В четыре часа утра меня вывели, обшмонали, сравнили личность с фотографией на личной карточке, задали контрольные вопросы (фамилия, статья, адрес, год и место рождения).
Еще раз обшмонали и вывели через спящий второй корпус на третий, а оттуда, забирая по дороге очередных конвоируемых каторжан, на первый корпус. Затем нас всех снова обыскали, пересчитали, провели перекличку.
Дали дубиналом по башне тем, кто попытался закурить, и отвели в «собачник», где, снова обыскав, закрыли в бетонном ящике «сборки» с маленьким окошком и полным отсутствием света. Мы, человек двадцать, стояли в темноте и ждали.
Ждали очной ставки, встречи с адвокатом, допроса, ознакомления с делом и прочих процессуальных прибамбасов. Скоро бокс приблизительно до пояса наполнился сигаретным дымом так, что в нем можно было плавать. К десяти часам вывели на ознакомление с делом семерых мощных бандюков из одной преступной группировки, в «сборке» сразу похолодало. К двенадцати часам забрали еще троих человек на очную ставку.
К часу дня наконец выкрикнули мою фамилию. Я вышел из бокса, назвал свои ФИО, статью, фамилию следователя. Меня опять обыскали и отвели на допрос.
После допроса опять обшмонали и вернули на «сборку», где, сидя на корточках, раскумаривалась хорошей травкой преступная группировка. И где они ее только успели достать? Причем никому из других зеков эти мясистые жлобы покурить травки так и не дали.
Около семи вечера после очередного обыска, переклички и сверки с личными карточками меня повели в «хату». Я уже почти сутки не спал, с трех часов ночи ничего не ел и не пил.
На четвертом корпусе, где была моя «хата», опять обшмонали и потребовали устную автобиографию. «Да что за день такой, сколько можно?» - подумал я.
Однако деваться было некуда, и пришлось дать очередное интервью дежурному вертухаю. Но вот, слава Богу, и моя «хата». Как я был счастлив видеть эти цифры, немного напоминающие мой год рождения, - 962. Закройте меня туда поскорее, там рожи уголовные, такие родные!
Однако вместо «хаты» меня закрыли в корпусном «стакане» - маленьком таком шкафчике с маленькой скамеечкой - и пошли искать «продольного» вертухая, у которого хранились ключи от камеры. Минут через сорок его нашли в каптерке, но он был в доску пьян. Когда пьяный «продольный» вертухай пришел за мной и начал открывать дверь «стакана», что-то громко звякнуло, и в замочной скважине сломался ключ.
Услышав стальное «дзвеньк», я обессиленно присел на скамеечку, закурил последнюю сигарету и, пока никто не видит, пустил обильную слезу. Время как будто застыло, и только где-то вдалеке продола пьяный вертухай орал на слесарей из хозобслуги, требуя от них изготовить запасной ключ. В камеру я вернулся только около часа ночи.
Влад Суздалев.
