К концу пятого месяца я знал уже на острове все углы и закоулки. Пришел к выводу, что самым подходящим местом, где можно было бы подготовить плот, является сад моего друга Карбоньери по соседству с кладбищем. Правда, он уже там не работал. Я стал уговаривать Карбоньери вернуться на прежнее место и никого не брать себе в помощники. Карбоньери согласился, а Дега помог ему занять прежнюю должность.
Сегодня утром, проходя мимо дома нового коменданта с богатым уловом барабульки на проволоке, я услышал, как слуга-заключенный, или «мальчик по дому», сказал молодой женщине:
– Мадам, вот тот человек, который ежедневно приносил рыбу мадам Барро.
Миловидная смуглая брюнетка, похожая на алжирку, спросила:
– Так это Папийон? – И тут же обратилась непосредственно ко мне: – Я имела удовольствие отведать ваших крабов у мадам Барро. Зайдите. Стаканчик вина с ломтиком козьего сыра, только что полученного из Франции, не помешают.
– Спасибо, мадам, но не могу.
– Почему? Вы же заходили к мадам Барро, а почему не можете ко мне?
– Потому что я это делал только с разрешения ее мужа.
– Послушайте, Папийон, мой муж командует лагерем, а я командую домом. Входите и не бойтесь.
Я сразу же почувствовал, что эта своевольная и хорошенькая женщина может оказаться для меня либо полезной, либо опасной. Я вошел в дом.
В столовой она угостила меня копченой ветчиной и сыром. Без всякой церемонии села напротив, налила мне вина, затем угостила кофе и превосходным ямайским ромом.
– Папийон, – сказала она, – несмотря на всю спешку, связанную с собственным отъездом и нашим приездом, мадам Барро все же нашла время немного рассказать о вас. Я знаю, что, кроме мадам Барро, вы больше никому не поставляли рыбу. Я надеюсь, что вы не откажете мне в таких же услугах.
– Я это делал из-за ее болезни. Что касается вас, мадам, то вы прекрасно себя чувствуете.
– Не буду вас обманывать, Папийон, я совершенно здорова, но я выросла в морском порту и очень люблю рыбу. Я из Орана. Меня беспокоит только одно: вы не берете денег, и это действительно неловко.
Короче, мы порешили на том, что я буду приносить рыбу. Выделив ей килограмма три барабульки и шесть крабов, я закурил. И в этот момент вошел комендант.
Увидев меня, он сказал:
– Жюльетта, мы, кажется, договорились, что, кроме мальчика по дому, никто из ссыльных не будет вхож в наш дом.
Я встал, но она удержала меня:
– Сядьте. Об этом ссыльном мне перед отъездом рассказала мадам Барро. Поэтому это тебя не должно касаться. Больше никто к нам не придет, кроме этого человека. К тому же при необходимости он будет снабжать нас рыбой.
– Ну хорошо, – сказал комендант. – Как вас зовут?
Я было приподнялся, чтобы ответить стоя, но Жюльетта, положив руку мне на плечо, усадила меня на место.
– Это мой дом, – сказала она. – Здесь нет коменданта. Это мой муж, месье Пруйе.
– Благодарю вас, мадам. Меня зовут Папийон.
– Ха! Я слышал о вас и вашем побеге из больницы в Сен-Лоран-дю-Марони три с лишним года тому назад. Но вот ведь в чем штука: один из троих надзирателей, которого вы оглушили, был не кто иной, как наш племянник.
При этих словах Жюльетта звонко расхохоталась. Смеялась искренне, от души, что свойственно молодым.
– Так-так! Значит, вы нокаутировали Гастона! Но это никак не должно испортить наши отношения!
Комендант все еще продолжал стоять. Он сказал, обращаясь ко мне:
– Количество убийств, совершаемых на островах ежегодно, просто невероятно. Гораздо больше, чем на материке. Чем вы можете это объяснить, Папийон?
– Месье комендант, отсюда люди не могут бежать, поэтому они становятся очень раздражительными. Здесь годами живут друг на друге и ходят по головам, поэтому чувства дружбы и вражды чрезвычайно развиты. Кроме того, из всех убийств, преднамеренных и непреднамеренных, раскрывается менее пяти процентов. Поэтому убийца всегда надеется выйти сухим из воды.
– Разумное объяснение. С каких пор вы увлекаетесь рыбной ловлей и какую вы работу выполняете, если можете ею заниматься?
– Я золотарь. Заканчиваю работу в шесть утра, что позволяет мне побродить с удочкой.
– Весь день? – спросила Жюльетта.
– Нет. В полдень я должен быть в лагере, а затем мне снова разрешается ловить с трех до шести вечера. Это не совсем удобно: из-за смены приливов и отливов иногда теряешь подходящее для ловли время.
– Дорогой, ты выдашь ему специальный пропуск, не так ли? – сказала Жюльетта, обращаясь к мужу. – С шести утра до шести вечера, вот он и будет ловить, когда ему нужно.
– Хорошо, – ответил комендант.
Я покидал их дом, очень довольный собой и собственным поведением. Три часа, с двенадцати до трех, представляли для меня большую ценность: это время сиесты (полуденного отдыха), когда почти все надзиратели спят, а следовательно, слабеет строгость надзора.
Жюльетта завладела мною полностью. Я превратился в личного рыболова, доставлявшего дары моря к ее столу. Более того, она иногда посылала мальчика по дому, довольно молодого заключенного, отыскать меня и забрать весь улов. Парень зачастую, словно из-под земли, вырастал передо мной и говорил: «Жена коменданта послала меня взять все, что ты наловил. Она ожидает гостей и хочет сделать рыбную похлебку с чесноком и пряностями». Или что-то в этом роде. Короче, все, что наловил, отбирается да еще дается специальный заказ поймать ту или иную рыбу да понырять как следует, чтобы принести больше крабов. Такое положение вещей представляло собой серьезное неудобство с точки зрения обеспечения рыбным меню нашего «шалаша». Но вместе с тем я, как никто другой, чувствовал себя в безопасности. К тому же она проявляла заботу обо мне.
– Папийон, в час дня высокий прилив, не так ли?
– Да, мадам.
– Приходите ко мне обедать, чтоб вам не возвращаться в лагерь.
И я частенько так и поступал. Принимала она меня не на кухне, а всегда в столовой. Садилась напротив, угощая меня тем или другим блюдом и наливая вина. Она была не такая деликатная, как мадам Барро. Очень часто, под тем или иным благовидным предлогом, задавала вопросы о моем прошлом. Я всегда избегал разговоров о своей жизни на Монмартре, а ее она интересовала больше всего. Я рассказывал о детстве и юности. А в это время комендант, как правило, отдыхал в спальне.
Однажды мне крупно повезло. Я пришел к ней в дом в десять утра с богатым уловом: принес шестьдесят крабов. Мадам Пруйе сидела в кресле в белом халате, а за спиной у нее стояла молодая женщина и завивала ей волосы. Я поздоровался и предложил дюжину крабов.
– Нет, отдашь весь улов, – сказала она, впервые обратившись ко мне на «ты». – Сколько поймал?
– Шестьдесят.
– Прекрасно. Положи их там, пожалуйста. Сколько нужно тебе с твоими друзьями?
– Восемь.
– Хорошо. Возьми восемь, а остальные отдай мальчику по дому, чтобы он положил их в холодильник.
Я не знал, что сказать. Никогда она не разговаривала со мной таким образом, напирая на фамильярное «ты», да еще в присутствии другой женщины, которая наверняка не удержится от сплетен. Я засобирался уходить, чувствуя себя страшно неловко, но она предупредила:
– Садись. Останься и выпей аперитив. Тебе, должно быть, жарко.
Ее безапелляционный тон настолько поразил меня, что я от неожиданности сел. Медленно отхлебывая аперитив из стакана небольшими глотками и покуривая сигарету, я принялся наблюдать за молодой женщиной, занятой прической комендантши. Не отрываясь от работы, она время от времени поглядывала в мою сторону. У Жюльетты в руках было зеркало, и она заметила это.
– Мой дружочек красив, правда, Симона? Поди, все женщины сгорают от ревности ко мне, разве не так?
И они обе весело рассмеялись. Я не знал, куда отвести глаза, и сморозил глупость:
– К счастью, ваш дружочек, как вы сами его назвали, не может быть очень опасным. То положение, в котором он находится, не позволяет ему быть чьим бы то ни было дружочком.
– Ты же не хочешь сказать, что не желаешь быть моим дружочком? – продолжала Жюльетта. – Ты один из тех львов, которого никто не смог приручить, а я тебя обведу вокруг своего мизинца. На это, должно быть, есть причина, как ты думаешь, Симона?
– Не знаю, какая причина тут кроется, – отвечала Симона. – Но вы, Папийон, настоящий медведь, которого вряд ли кто обломает, кроме жены коменданта. На самом деле это так. Такой медведь, что отказались на прошлой неделе дать жене старшего надзирателя две каких-то несчастных рыбешки. А сами, говорят, несли больше пятнадцати килограммов. Она вас так умоляла продать ей рыбу, поскольку в мясной лавке не было мяса.
– Ха-ха! Для меня это новость, Симона! – сказала Жюльетта.
– А вы знаете, что он ответил мадам Каргере на днях? – продолжала Симона. – Она увидела, как он идет с крабами и большой муреной, и стала уговаривать его продать ей мурену или хотя бы половину. «Мы, бретонцы, знаем, как хорошо приготовить этого угря», – заверяла мадам Каргере. «Не только бретонцы могут оценить его по достоинству, – ответил ей Папийон. – Многим известно, включая и тех, кто проживает в Ардеше, что еще древние римляне готовили из мурены первоклассные блюда». И пошел дальше, так и не продав ей ни кусочка.
Женщины долго и весело смеялись.
Я возвращался в лагерь в плохом расположении духа и в тот же вечер обо всем рассказал своим друзьям.
– Дело серьезное, – заметил Карбоньери. – Эта краля ставит тебя в опасное положение. Ходи туда как можно реже, и только тогда, когда убедишься, что комендант дома.
Все с ним согласились. Я тоже решил придерживаться этой линии поведения.
В плане осуществления побега я вышел на столяра из Валанса, который почти что был моим земляком и отбывал срок за убийство лесничего из государственного заповедника. Он оказался заядлым игроком и постоянно ходил в долгах как в шелках. Днем он работал как одержимый, чтобы ухватить деньжат, а вечером спускал их в карты до последней монеты. Под бременем долгов он вынужден был выполнять ту или иную работу по заказу кредиторов. Например, сделает шкатулку из палисандрового дерева, которая стоит все триста франков, а ему заплатят только полтораста или двести от силы. В общем, кредиторы пользовались его зависимым положением к собственной выгоде. Я решил энергично заняться обработкой этого парня.
Однажды в умывальнике я сказал:
– Хочу потолковать с тобой вечерком, буду ждать в сортире. Кивну, когда надо.
Итак, в тот вечер мы уединились для тихого и спокойного разговора.
Я начал:
– Ты знаешь, Бурсе, мы ведь с тобой земляки.
– Нет, не знаю. А каким образом?
– Ты ведь из Валанса?
– Да.
– А я из Ардеша. Значит, земляки.
– И что из того?
– А вот что: надоело смотреть, как они на тебе ездят! Ты задолжал им деньги, а они платят тебе только половину того, что стоит твой товар. Неси мне и получишь полную цену. Вот и все.
– Спасибо, – сказал Бурсе.
И я стал помогать ему то здесь, то там, сглаживая натянутые отношения между Бурсе и его кредиторами. Все шло хорошо, пока он не задолжал крупную сумму Вичиоли, бандиту-корсиканцу, с которым я поддерживал тесные дружеские отношения. Бурсе первым мне признался, что ему угрожает расправой Вичиоли, если он не вернет долг в семьсот франков. У Бурсе нет таких денег, но он сейчас варганит письменный стол, а когда закончит, не знает. Нужно сказать, что мебель по индивидуальному заказу делать в лагере не разрешалось – на это уходило много древесины, и поэтому кустари-одиночки работали тайком. Я успокоил Бурсе, пообещав уладить дело, а сам договорился с Вичиоли совершенно о другом.
Вичиоли должен был поднажать на Бурсе, чтобы тот почувствовал, что запахло жареным, а я вовремя появлюсь и разряжу обстановку. Так и произошло. Бурсе после этого случая четко сидел у меня в кармане и не высовывался оттуда. Мне этого только и надо было! Он полностью доверился мне и абсолютно не сомневался, что если бы не я, то ему конец. Впервые за свою каторжную жизнь Бурсе вздохнул свободно. И тут я решил рискнуть.
Однажды вечером я заявил:
– У меня для тебя припасено две тысячи франков, если сделаешь то, что скажу. Мне нужен плот, достаточно большой, чтобы выдержать двоих. Его надо делать секциями, чтобы потом можно было собрать.
– Послушай, Папийон, никому бы не согласился делать, а тебе сделаю, пусть даже получу за это два года одиночки. Но вся гадость в том, что мне не вынести столько дерева из столярки.
– Найдутся, кто сможет.
– Кто?
– «Колясочники». Нарик и Квенье. Как ты думаешь, с чего начать?
– Сначала надо сделать масштабный чертеж плота в целом и по секциям. Потом приступить к изготовлению каждой детали в отдельности со всеми необходимыми пазами, гнездами, подогнать все части. Это все ясно. А вот где взять легкую плавающую древесину? Здесь, на островах, можно достать только материал твердых и тяжелых пород, а он тонет.
– Когда дашь знать?
– Дня через три.
– Пойдешь со мной?
– Нет.
– Почему?
– Боюсь акул и утонуть.
– Обещаешь помогать мне до конца?
– Клянусь жизнью своих детей. Только на это уйдет много времени.
– Послушай меня внимательно: с сегодняшнего дня я буду принимать все меры предосторожности, чтобы отмазать тебя на случай какой-либо неприятности. Я сам сниму копию с чертежа плота, перенесу его на лист из тетради и внизу напишу: «Бурсе, если не хочешь, чтобы тебя убили, делай плот, как показано выше». После этого ты будешь получать от меня письменные задания на изготовление каждой секции. И как только секция будет готова, ты будешь оставлять ее в условленном месте, откуда ее заберут. Не пытайся выяснить, кто это сделал и когда (эта идея, казалось, его успокоила). Таким образом, если тебя и схватят, то не станут пытать и дадут от силы шесть месяцев.
– А что, если ты попадешься?
– На этот случай есть свой вариант. Я признаюсь, что записки писал я. Ты, конечно, сохранишь все мои задания. Договорились?
– Да.
– Не боишься?
– Нет. Теперь не боюсь и буду рад тебе помочь.
О своем разговоре я никому ничего не сказал. Ждал окончательного и определенного ответа от Бурсе. Потянулись томительные дни ожидания, которым, казалось, не будет конца. В итоге, лишь неделю спустя утром в воскресенье нам представилась возможность встретиться в библиотеке и поговорить наедине. В библиотеке, кроме нас, никого не было. Внизу, во дворе под умывальником, вовсю шла игра. Собралось там до восьмидесяти игроков и столько же зевак.
От первых слов Бурсе сердце мое радостно затрепетало.
– Задачка оказалась дико сложной! Я говорю о том, что надо иметь под рукой необходимый запас сухого легкого дерева. Но я ее решил таким образом: сначала я делаю деревянный каркас, а затем полость плота нужно плотно набить сухими кокосовыми орехами. Легче материала не придумаешь, к тому же скорлупа прочна и водонепроницаема. Когда плот будет готов, тебе остается только запастись орехами. Завтра я приступаю к работе над первой секцией. Закончу через три дня. В любое время после четверга кто-нибудь из свояков-«колясочников» может забрать ее. Желательно во время сиесты. И пока ее не вынесут из столярки, я не начну новую секцию. Вот тебе чертеж, сними копию и напиши, как обещал. Ты уже говорил с «колясочниками»?
– Нет еще. Я ждал твоего ответа.
– Ну теперь ты его знаешь.
– Спасибо, Бурсе. Не знаю, как тебя и благодарить. Вот, держи пятьсот франков.
Глядя прямо мне в глаза, он ответил:
– Оставь деньги себе. Они еще пригодятся тебе при побеге, когда окажешься на материке. С сегодняшнего дня я прекращаю играть до самого твоего отъезда. А на сигареты и бифштекс я заработаю мелкими поделками.
– Почему ты все-таки не хочешь взять деньги?
– Я бы и за десять тысяч не взялся за это дело. Слишком опасно. А задаром – в этом что-то есть. Ты мне помог, ты единственный, кто за меня заступился. Хоть и боязно, но все равно я буду счастлив помочь тебе обрести свободу.
Я засел за копирование чертежа на листке бумаги, вырванном из тетради. И стыдно было за себя перед простым, прямодушным Бурсе. Ему и в голову не пришло, что мое поведение диктовалось голым расчетом и с самого начала было неискренним. Но чтобы оправдаться перед самим собой и не утратить чувства самоуважения, я стал настойчиво внушать себе, что вынужден так поступать, поскольку надо бежать во что бы то ни стало, даже ценой некрасивых ухищрений, пользуясь не всегда приятными ситуациями. Вечером я поговорил с Нариком и попросил его передать наш разговор свояку. Он ответил, даже не задумываясь:
– Можешь на меня рассчитывать. Я вынесу секции из столярки, но только не очень торопи нас. Надо подождать, когда на остров завезут материал для какого-нибудь большого строительства, вот тогда мы и вывезем все под шумок. Во всяком случае, обещаю, что не упустим ни малейшей возможности.
Прекрасно. Теперь осталось переговорить с Матье Карбоньери, с ним бы я убежал с удовольствием. И он согласился на все сто процентов.
– Матье, нашелся человек, который сделает мне плот. Нашелся еще один, который вынесет плот из столярных мастерских. Подыщи местечко в своем саду, где можно было бы его зарыть.
– Нет, в огороде слишком опасно. Туда по ночам наведываются багры воровать овощи. А если они прошвырнутся по грядкам да увидят, что под ними что-то спрятано? Тогда нам конец. Я лучше поддолблю подпорную стенку, выну из нее большой камень и устрою там нишу. Как только секцию принесут, я вынимаю камень, прячу ее и ставлю камень на место.
– Выходит, секцию надо нести прямо к тебе в огород?
– Нет, слишком рискованно. «Колясочники» ни за что не объяснят, что они делают в моем саду. Хорошо бы разработать четкую схему, в каких местах у огорода «колясочники» могут оставлять секции.
