Эта почти анекдотическая история возникла как итог ложной тревоги, поднятой по поводу псевдопобега этапа заключенных.
Однако закончилась она трагедией для невинного человека.
Немолодой читатель, вероятно, помнит роман Ажаева «Далеко от Москвы». По роману был создан фильм. И роман и фильм были образцами лицемерия, характерного для эпохи культа личности. В них рассказывалось о строительстве нефтепровода Сахалин — Комсомольск-на-Амуре, построенного заключенными. Это слово, однако, ни в книге, ни в фильме ни разу не фигурировало.
Главным героем романа был начальник строительства мудрый-премудрый генерал Байтманов, честь ему и слава!
Настоящая его фамилия была Петренко. Он сменил всемогущего начальника Дальстроя Никишова.
Когда Никишов охотился, то участок его царственных потех, стокилометровый перегон дороги жизни — центральной Колымской трассы, перекрывали с обеих сторон. Десятки, сотни шоферов гнулись в кабинах своих машин, груженных срочными грузами для приисков, дремали под шум работающих вхолостую моторов по нескольку суток. В это время где-то голодали, где-то замерзали, где-то даже шахты простаивали из-за отсутствия взрывчатки. А что было делать? «Охота пуще неволи», «Что положено Юпитеру...»
Сменивший его Петренко был тюремщиком просвещенным» либеральным. Он был своего рода современной Екатериной II в брюках с лампасами. Петренко отлично знал, как выжать из заключенных все соки, сменив прежний кнут на пряник.
Он ввел систему «хозрасчета», опередив нашу экономику на сорок лет. Основательно выкладываясь, зэки могли заработать на свой лицевой счет кое-какие деньги, а потом, выкладываясь до предела, получить кое-какие крохи на руки как знак особой милости своего местного начальства.
Он восстановил «зачет рабочих дней», отмененный в 1937 году; естественно, эта привилегия, сокращающая отбываемый срок, нас, «врагов народа», не касалась.
Он даже разрешал иногда расконвоировать нужных производству работяг, не принадлежащих к преступному миру, в том числе осужденных по 58-й статье на срок до 25 лет. Это было неслыханно!
Вся эта кажущаяся либерализация лагерного режима не имела ничего общего с истинно человеческим отношением к добросовестно работающим заключенным, которым так славился старый большевик легендарный Э. П. Берзин, расстрелянный в 1938 году. Генерал Петренко выжимал соки из своих рабов хитро, расчетливо и беспощадно.
Глубокой ночью на 1 мая 1949 года нас разбудил громкий стук.
«Откройте! Подъем по тревоге райотдела!!»
Мы узнали голос дяди Вани, нашего ночного сторожа. Кто-то открыл дверь. Мы продрали глаза: к нам вошли, кроме дяди Вани, двое, вооруженные автоматами.
Мы, пять заключенных, возведенных в высокий ранг персональных шоферов начальства Западного горнопромышленного управления в Сусумане, жили в маленькой хибарке возле легкового гаража. Вольнонаемные шоферы жили в поселке, их было десятка полтора — чины управления не обижали себя служебными легковушками. Для ночных вызовов мы всегда были под рукой.
Пять машин, заправленных бензином «под завязку», нам приказали срочно подать к райотделу НКВД. Мы и не подумали потребовать телефонного согласия дежурного по управлению — райотдел шуток не признавал.
У райотдела в каждую машину сели по трое-четверо вооруженных оперативников. Командовал ими капитан со странным неподвижным лицом: «В Кадыкчан! Скорость — на всю железку! На «Комсомольце» — остановка!»
Мы выехали на трассу в «кильватерном» строю. Предстояло ехать 35 километров до прииска «Комсомолец», потом еще 55 — до поселка Кадыкчан.
На прииск приехали, когда уже рассветало. Капитан приказал нам стоять на трассе, сам сбегал к «куму» — поселок стоял прямо у трассы, на возвышенности. Вскоре он вернулся, наша кавалькада помчалась дальше.
На Кадыкчанё мы подъехали к казарме дивизиона ВОХРа. Капитан опять вскоре вернулся и приказал: «Дозаправиться — и на Адыгалах!»
Кто-то из нас робко заикнулся насчет завтрака, капитан его грубо оборвал. И — никакой информации.
В полукилометре от поселка стояла маленькая примитивная автозаправка! Чуть подальше от трассы ответвлялась влево Новая трасса. В те годы это была узкая временная дорога с крайне тяжелым горным профилем. До заданной цели — Адыгалаха нам предстояло ехать еще 65 километров, но каких!..
Однако до Адыгалаха мы не, доехали. У поселка Эмтегей нас остановили двое вохровцёв. Капитан вышел к ним, состоялся довольно долгий разговор. Наконец он вернулся к нам, приказал еще постоять и ушел в маленький поселок, который находился в котловане под дорогой, у берега красивой большой реки Аян-Урях, впадающей в Колыму.
Как мы предполагали, он направился в контору ДЭУ, где долго что-то выяснял по телефону. Потом у него состоялся разговор с начальником ДЭУ. Ощутимым и радостным результатом этих переговоров для нас, оказался быстро приготовленный в столовой обед. Вкусный, к тому же бесплатный, словом, для нас, бедных зэкашек, подходящий по всем параметрам. Заказывал обед представитель слишком солидного ведомства,, чтобы брать с него деньги за несколько порций...
После обеда капитан приказал как ни в чем не бывало: «Домой. В Сусуман!»
Недоумению нашему не было предела: из-за чего же Сыр-бор разгорелся?
Подробные обстоятельства этой странной, явно несостоявшейся операции мы потом восстановили сами по крупицам, из разных источников.
...На автобазу горного управления поступила заявка от ЗАПЛАГа: 30-го апреля в 5.00 часов выставить надежный грузовик с надежным водителем для перевозки людей. Маршрут не указывался — тайна.
В назначенное время на автобазу явились из соседнего дивизиона ВОХРа сержант с сумкой и автоматом, а с ним рядовой боец с карабином. Впоследствии выяснилось, что этот боец был заключенным. Из числа малосрочных «бытовиков», которым оставалось отбывать мало, вербовали так называемых «самоохранников». Их все презирали, охотников было мало.
Возле диспетчерской стоял наготове грузовик. Водителем его был Петр Чернов — из бывших фронтовиков, награжденный орденами, партийный.
Сержант сел в кабину, самоохранник залез в кузов (каждому свое). Почти через час они подъехали к вахте лагпункта прииска «Комсомолец». Здесь вывели ожидающую их наготове бригаду — двадцать тепло одетых лагерников (апрельские утренние морозы еще кусали за щеки). Бригада состояла из высококвалифицированных плотников, умеющих рубить «под чистый уголь»— искусство, в наши дни уже почти забытое. Они были назначены горным управлением к срочному этапированию по спецнаряду на оловянный рудник «Отпорный», где им предстояла важная работа — постройка промывочного прибора. К концу мая ожидалась промывка.
Все они были «контриками» с большими сроками — до 25.лет. Принадлежали к породе тех крайне нужных производ-
ству специалистов, которыми дорожили, к тем привилегированным работягам, которым жилось лучше основной массы лагерников и которые могли держаться несколько более раскованно. По уже упомянутому приказу Петренко они были расконвоированы в пределах своих рабочих зон. Каждый имел свой деревянный чемодан и свой зачехленный топор.
Кто из бывших обитателей царства ГУЛАГа не помнит этих традиционных деревянных чемоданов, обязательного атрибута каждого уважающего себя «зажиточного» лагерника? Что же касалось хранения своих топоров при себе — в допетренковские времена такое было бы немыслимо, это квалифицировалось бы вопиющим нарушением лагерного режима!
Сержант провел перекличку (год рождения, статья, срок), принял этап под расписку (расписываться он умел с некоторой мобилизацией своих сил), спрятал пакет формуляров в свою сумку. По команде работяги залезли в кузов. Самоохранник загнал патрон в ствол и поставил карабин на предохранитель. Чернов дал газ.
Доехали до Кадыкчана. За поселком им предстояло съехать с центральной трассы: рудник «Отпорный» расположен был на Новой трассе. К этому времени уже совсем рассвело; апрельский мороз давал о себе знать.
Чернов дозаправил машину, отогнал ее метров на 200 до самой развилки Новой трассы. Здесь он поставил машину к бровке, это был «студебеккер», надежно затянул ручной тормоз. Мотор предусмотрительно не глушил. Они с сержантом вышли из кабины.
— Греться будете в Первом прорабстве. Мы только быстренько чифирнем. Смотри тут! — сержант уже на ходу бросил эти слова скороговоркой самоохраннику и направился с Черновым в маслогрейку. Мотор «стударя» молотил вхолостую.
«Маслогрейкой» была обязательная для колымских заправок тех времен маленькая рубленая хибарка, в которой, в насмешку над элементарными противопожарными правилами, круглосуточно жарко топилась печка — лежачая металлическая бочка. В топливе недостатка не было — Аркагала, кочегарка Колымы, со своими богатыми угольными шахтами располагалась в нескольких километрах. Рядом с печкой подогревалась другая, стоящая в вертикальном положении бочка с моторным маслом, застывшим на морозе.
В маслогрейках дальнорейсники традиционно заваривали в литровых ржавых закопченных консервных банках свой допинг, эликсир бодрости — чифир. Пачку чая, лучше всего — полплитки, на неполную банку воды. Закипевшую банку из жара печки вытаскивали мазутной меховой рукавицей,: ею и накрывали банку — допревать.
«Перваки» и «вторяки» (последние с меньшим количеством воды) загрызались хвостом селедки. Возможность частичной
или даже полной импотенции после долголетнего употребления зелья в счет не, бралась.
Но Чернов и сержант чифирить не собирались, тем более что они еще мало проехали и не устали. Зато у них намечалось мероприятие посолиднее.
Жена Чернова работала в поселке автобазы заведующей магазином. В его дорожной сумке, которую он захватил с собой в маслогрейку, была полная бутылка чистого спирта. С привлечением заправщика был образован триумвират, который не мог не отпраздновать наступающий на следующий день праздник Первомая!
Вскоре показалось донышко бутылки. Пышущая жаром аркагалинского угля печка усилила эффект горячительной огненной жидкости. Чернов первым завалился на топчан и захрапел. Сержант положил под голову сумку с формулярами и автомат ППШ; он стал дружно вторить храпу Чернова.
Работяги просидели в кузове под опекой самоохранника терпеливо час, может, больше. Замерзли, начали протестовать. Самоохранник оказался трусливым и бестолковым парнем типа известного кинообраза «мы, пскопские...». Отпора давать он не умел, во внештатных ситуациях не бывал. До освобождения ему оставалось всего три месяца, приказ нарушить он не смел.
«Сходи, позови их, сколько же можно нас морозить?!» — требовали этапники.
«От вас я не вправе отлучаться ни на шаг!» — отпарировал он. Этапники начали кричать хором. Безрезультатно.
«Дай предупредительный выстрел!»
«Не имею права. Я строго отчитываюсь за каждый патрон!»
Тут подъехал из Аркагалы местный грузовик; работяги криками остановили его, подозвали водителя, попросили его сходить в маслогрейку и шепнуть сержанту и шоферу пару ласковых слов. Водитель подъехал к маслогрейке, зашел в хибарку и почти сразу вышел оттуда, быстро оценив обстановку. Издалека он сообщил этапникам красноречивыми жестами состояние шофера и сержанта, подтвердив их поднятой пустой бутылкой.
Работяг взорвало. Они дружно напали на самоохранника. Тот окончательно растерялся. К тому же он сам сильно замерз. Создавалась тупиковая ситуация.
Обстановку разрядил один из работяг, осужденный незадолго до этого на Колыме за хищение золота. По профессии он был шофер-дальнорейсник.
«Ну вот что, слушайте меня. Дорогу на «Отпорный» я отлично знаю. Я сейчас сяду за руль, и мы поедем по назначенному маршруту. Недалеко, на Новой трассе за мостом,— Первое прорабство. Там мы остановимся, погреемся, перекусим. На Адыгалахе заедем в трассовскую столовую, пообедаем. От-
туда до «Отпорного» недалеко. Наш водило и сержант догони нас с нашими формулярами. Пока они выспятся, мы, может быть, будем уже на руднике!»
Самоохранник дал себя уговорить с трудом. Но деваться ему было некуда. Страсти разгорались: двадцать подопечный в насели на него дружно и грозились выйти из повиновения. Кое у кого блеснули расчехленные ради эффекта топоры, «Пскопскому» стало не по себе...
Он лишь посчитал себя обязанным произнести, как попугай, уставное предупреждение: «Шаг вправо, шаг влево считаются побегом! Конвой стреляет без предупреждения!» И добавил от себя водителю: «При малейшем отклонении от маршрута я тебя пристрелю через кабину!»
Доброволец-водитель на это согласился. Впрочем, самоохранник дороги не знал. Оставить записку сержанту он просто не догадался.
Они поехали, свернули на Новую трассу. В Первом прорабстве перекусили, кое-что у них было припасено, угостили самоохранника. Отогревшись, поехали дальше.
Серьезное осложнение их ожидало на оперпосту, который их задержал на развилке короткого ответвления дороги на Адыгалах. Этап, следовавший под конвоем, но без формуляров,— с подобным оперативники еще не сталкивались. К тому же водитель оказался без документов и был подозрительно одет, без единого пятна мазута.
Дежурные на оперпосту пытались созвониться с Кадыкчаном. Не удалось, телефонная линия была повреждена. Самоохраннику (формуляры, мол, везут следом) они, конечно, не верили. Командир ВОХРа в Адыгалахе созвонился с руководством «Отпорного». Начальник рудника в самой энергичной форме стал доказывать, что он ожидает этап, плотники должны срочно и безотлагательно приступить к работе. Потребовал пропустить этап под его личную ответственность с формулярами или без них. Это и решило проблему. По команде из Адыгалаха оперпост этап пропустил. Работяги заехали в поселок и пообедали в столовой, еще через три часа они подъехали к вахте лагпункта рудника. Водитель подогнал машину к зоне, по-хозяйски слил воду из радиатора и снял клемму с аккумулятора.
Бригада разбилась на традиционные пятерки перед воротами, выстроилась. Дежурные раскрыли ворота.
«Первая пятерка, заходи!»
«Вторая пятерка!..»
Двадцать этапников дисциплинированно зашли в лагерь.
Чернов и сержант проспали в маслогрейке до полудня. Проснувшись, они вышли по надобности. Еще не совсем очухавшись, бросили взгляд в сторону грузовика.
Его там не было.
Они окончательно продрали глаза и еще раз посмотрели.
НИ ГРУЗОВИКА, НИ ЭТАПА!!!
Мигом отрезвели — драматичность положения дошла до их сознания во всей ее устрашающей сущности.
У шофера угнали доверенный ему грузовик!
Исчезли двадцать заключенных с большими сроками, за которые сержант расписался, за которые он отвечает головой!!
Они обезоружили конвоира и совершили организованный групповой побег накануне Первомая!!!
Недолго думая, они побежали в Кадыкчан и подняли на ноги ВОХР. Цепная реакция тревоги распространилась молниеносно. Телефонный аппарат разрывался. Обзвонили все телефонные точки по направлениям вероятного побега. Не смогли дозвониться ни в Эмтегей, ни в Адыгалах: линия неисправна.
Звонить в Сусумаяский райотдел они пока не стали. Надеялись на то, что беглецы вскоре обнаружатся.
Организовали погоню на попутных машинах в сторону Аркагалы. Попутных машин до вечера не было.
До вечера поиски были тщетными. Они позвонили в райотдел. Но время было упущено. Мобилизовать оперативные силы райотдела оказалось не так-то просто. Бравые сотрудники, от руководства до рядовых оперативников, как сговорились, все дружно готовились к встрече Первомая: кто еще парился в бане, а кто уже находился в «нокдауне». Боеспособную опергруппу удалось сколотить только за полночь. Вот тогда и были посланы двое из них за машинами в легковой гараж горного управления — своего транспорта райотдел не имел.
Утром 1-го мая из рудника удалось дозвониться до поселка Эмтегей; там нас и задержали.
До сих пор рассказ этот шел в анекдотическом ключе. Однако последствия этой истории оказались для одного его участника очень, мягко выражаясь, невеселыми.
Было возбуждено уголовное дело.
На Колыме в те годы полностью отсутствовали институты Советской власти. В том числе и нарсуды. Обвиняемых Чернова, сержанта и самоохранника судил военный трибунал, конечно же, без всяких «излишеств» типа государственного обвинителя, защитника, свидетелей — всякой этой «дребедени». Суд был короток.
Чернова оправдали «за отсутствием доказательств». Сержанту дали два года условно.
«Стрелочником» оказался боец самоохраны из породы «мы — пскопские...» Его срок оканчивался, и он надеялся вскоре освободиться. Однако освобождение пришлось несколько отложить. Ему дали еще десять лет!
По какой-статье? В те годы это не имело значения.
БЫЛ БЫ ЧЕЛОВЕК — СТАТЬЯ НАИДЕТСЯ!
