За полвека воровские законы изменились почти полностью. Сегодняшний законник мало чем напоминает вора 50-х годов. Блатная империя окончательно распалась на два лагеря с началом перестройки. Если раньше адаптация воровского устава к изменившимся условиям (ужесточение уголовного законодательства, исправительно-трудовая реформа и т. п.) происходила на сходке, то с середины 80-х многие законники стали приспосабливаться к новой жизни самостоятельно. Развал страны происходил настолько энергично и сумбурно, что коллективно изменять уголовные обычаи не представлялось возможным.
Когда МВД и КГБ начали активно наступать на лидеров криминального мира, новой «сучьей войны» не последовало. Молодое поколение избрало гибкую политику, и лишь старые воры продолжали нести свой крест и кровью защищать прежние устои. Многие поплатились за это жизнью. Раритет блатного мира Василий Бабушкин по кличке Бриллиант, который ни дня не проработал на державу, погиб в «Белом Лебеде». Он отказался идти на какой-либо компромисс и нарушить хотя бы один пункт блатного закона. В конце концов его нашли в камере повешенным. По оперативной информации, администрация лагеря намеренно ослабила контроль за Бриллиантом, что позволило киллеру беспрепятственно задушить семидесятилетнего вора.
До сих пор сохранились воры, которые выжили и сохранили верность классическим принципам. Их называют нэпманскими ворами. Все остальные — новые воры. Нынешние воры стремятся маскировать свой криминальный образ жизни и зачастую выдают себя за законопослушных граждан.
Если раньше законник каждые два-три года должен был наведываться в зону, чтобы не забывать вкус баланды и запах параши (средний срок отбытого наказания у вора достигал 13–15 лет), то сегодня лидеры уголовного мира вообще сторонятся колоний. В 1988 году специалисты ВНИИ МВД СССР установили, что каждый восьмой вор в законе не имел судимости. Большего парадокса блатная история еще не знала. Известен случай, когда законник даже подал в суд на офицера милиции, который в интервью назвал его «криминальным авторитетом». И выиграл процесс!
Между двумя воровскими лагерями идет борьба. Новые воры постепенно вытесняют старые обычаи. Устав блатного мира разрушают, но взамен ничего не создают. Воровской мир начинает жить по новому своду правил, где благородство может спокойно уживаться с подлостью. Главный удар по классическому уставу нанесли кавказские воры (их называют лаврушниками и пиковыми). Они чтят лишь свои национальные традиции и, в отличие от великоросской братвы, не собираются ими жертвовать.
Ниже приводятся классические законы и традиции блатного братства. Конкретного автора у них нет — это коллективное творчество.
Прежде всего, устав воровского братства запрещал вору трудиться на государство. Он должен или воровать, или же сидеть. Отказ блатного лидера работать автоматически подразумевал ШИЗО или карцер. Через штрафные изоляторы и карцеры прошли все русские воры. Особенно сильно им доставалось в послевоенные годы, когда возрождавшаяся из руин страна забыла о прежних статусах блатарей. Их выгоняли на стройки народного хозяйства и заставляли строить общежития, больницы, свинофермы и тому подобное. Причем, не на бригадирских должностях, а на обычных, мужицких. Чтобы окончательно унизить и растоптать вора, его насильно заставляли возводить милицейские ДОСы — дома офицерского состава. Большинство законников сломалось и начало работать. Они превратились в сук: обратной дороги для них уже не было.
Примечательно, что трудовая деятельность до коронации «косяком» не считалась. Сергей Тимофеев по кличке Сильвестр трудовую биографию начинал трактористом и бульдозеристом в Нижегородской губернии, затем прибыл по лимиту в Москву и записался в строительную бригаду. Молодость не менее авторитетного вора Геннадия Корькова проходила в сельских строительных организациях. А судьба Сергея Шевкуненко вообще оказалась легендарной. Уголовный авторитет в прошлом был киноартистом. История блатного мира полна самых разных курьезов и неожиданностей.
В 1973 году сотрудница «Мосфильма» Полина Шевкуненко в преддверии постановки трехсерийного фильма «Кортик» привела на кинопробу своего сына. Четырнадцатилетний Сергей с успехом выдержал просмотр и стал главным героем «Кортика». Этот успех был продолжен. Экранизация второй повести писателя Рыбакова «Бронзовая птица» подарила парню всесоюзную популярность. А после фильма «Золотая речка» в будущей кинокарьере Сергея Шевкуненко уже никто не сомневался. Но очень скоро за ним стали охотиться не режиссеры, а милиционеры.
Вначале Сергей получил два года за драку, но суд отсрочил приговор. Спустя два года следует очередная «ошибка молодости» — хищение государственного имущества. После лагерной ходки актер полностью ушел в блатную романтику и вскоре получил статус рецидивиста. В зоне он примкнул к воровскому окружению и зарабатывал себе авторитет отказом работать. В 1986 году Шевкуненко даже пытался бежать из лагеря, но последнее ограждение взять не смог. Эта попытка обошлась ему в дополнительные три года.
Отсидев «от звонка до звонка», бывший Миша Поляков (герой популярной трилогии) вернулся в Москву, сколотил банду и стал рэкетировать торговлю и автосервис в районе улицы Мосфильмовской. В начале 90-х уголовный розыск арестовал Шевкуненко за ношение огнестрельного оружия и отправил его обратно в лагерь. В следственном изоляторе Сергей прошел коронацию и получил воровские клички Шеф и Артист. После выхода на свободу Артист прожил недолго. Он попал под очередной передел своих владений и принял вызов местных беспредельщиков. В середине февраля 1995 года наемные убийцы ворвались в квартиру на Мосфильмовской, где проживал Артист с матерью, и расстреляли его из пистолета. Затем киллеры прикончили последнего свидетеля — 76-летнюю Полину Шевкуненко.
Новые блатари не гнушаются легальной трудовой деятельности, выдавая себя за послушных налогоплательщиков. Многие криминальные авторитеты нашли свое место в банковских сферах. Это очередная дикость нашей кредитно-финансовой системы. Чтобы вернуть кредит и сохранить реноме, банкиры обращаются не в арбитражные суды или прокуратуру, а к вору или бандиту. Впрочем, такая картина наблюдается не только в финансовых сферах.
До 50-х годов доступ к воровскому титулу был жестко ограничен. Блатной орден не стремился к бездумному пополнению своих рядов. Заветную корону, которая служила символом профессиональной преступности довоенной России, мог получить далеко не каждый воровской авторитет. Классическая коронация сопрягалась со многими формальностями. Одного желания было недостаточно. Требовались безупречное, по блатным понятиям, прошлое и рекомендации нескольких воров в законе.
В нынешнем воровском клане корону можно попросту купить. Подобное явление шокировало нэпманских блатарей. Первыми продавать блатную корону начали кавказские воры. Сумма воровского титула колебалась от нескольких десятков тысяч долларов до нескольких миллионов. В нижнетагильской ИТК-17 вор по кличке Хазар продал корону Леониду Заболотскому за 30 тысяч долларов, которые он обещал вложить в общак. Но, по некоторым данным, большую часть этой суммы Хазар оставил себе.
Пополнение воровских касс подобным образом русские блатари не приветствовали. Зная беспринципность пиковых, они не спешили внять их рекомендациям по поводу очередного претендента и зачастую отказывались короновать ставленника кавказских воров. Известны случаи, когда грузинские законники, пытаясь усилить свое влияние в лагере или тюрьме, принимали в воровской клан безо всяких блатных формальностей. Иногда коронация проходила в таком спешном порядке, что на выяснение «косяков» просто не хватало времени. Вопреки всем правилам и законам, авторитетный вор мог единолично короновать претендента.
Доступность титула привела к тому, что на Кавказе почти в каждом районе имеется свой вор в законе. По данным органов МВД, воровской клан состоит из русских блатарей лишь на треть, несколько процентов отводится украинским, белорусским и прибалтийским ворам, остальная часть принадлежит кавказцам.
Блатная элита сознательно лишала себя всех человеческих привязанностей, которые могут стать уязвимым местом. В блатном мире было не принято обзаводиться семьей. До 70-х годов законникам запрещалось жениться, иметь детей и даже поддерживать связь с родителями. Считается, что известная татуировка «Не забуду мать родную» имеет несколько иной смысл. Под «матерью» понималась воровская семья, которая вскормила и воспитала авторитета. Супружеские узы расценивались, как первый шаг к измене. Вор, имеющий жену и детей, мог в любой момент завязать, отойти от воровского промысла. История блатного мира богата подобными примерами. Поначалу воровское братство карало изменников смертью, затем стало их изгонять из своих рядов и, наконец, вовсе перестало обращать на супружество внимание.
Первыми нарушать воровской обычай стали кавказские воры. Свою традиционную семейственность они перенесли и в преступный промысел. «Семейный подряд» имел свои преимущества. Посвящая супругу, сына, сестру, брата, тещу и тому подобных в уголовно наказуемую деятельность, ты меньше всего ожидаешь измены. Предавая партнера, ты прежде всего подставляешь родню или родственника, что по кавказскому обычаю заслуживает самой суровой кары. Блатные санкции для детей гор оказались лишними. На родственных узах строились все мафии мирового значения, где понятие «крестный отец» зачастую не является условным.
Жена популярного грузинского вора Датико Цихелашвили (Дато Ташкентского) после ареста супруга возглавила его дело. Пока вор «парился» на нарах, жена, имевшая в воровских кругах кличку Лиданя, не только сохранила доверенные ей капитал и связи, но и приумножила их. Судя по тому, что по тюрьмам и лагерям Датико Павлович скитался без малого 20 лет, с семейным воровским долгом Лиданя справлялась успешно. Она лично передавала грев супругу, а когда тот заскучал в сибирской колонии и захотел быть поближе к дому, Лиданя выполнила и этот каприз. Но и в кавказском лагере Дато пробыл недолго. В комнату для свидания жена вора сумела пронести старинные золотые монеты и незаметно вручить суженому. Остальное уже было делом техники. Лиданя посещала все региональные сходки и пользовалась общаком не менее свободно, чем ее законный муж.
В середине 1992 года Дато Ташкентского вновь арестовали. В тот день вор с охраной прибыл на один из московских вокзалов, чтобы получить из Узбекистана крупную партию наркотических средств. Однако уголовный розыск, получивший оперативную информацию о специфическом грузе, уже ждал Датико Павловича. Обыск его машины опять подтвердил слабость грузинского вора к наркотикам. Марихуана имелась не только в автомобильном салоне, но и, как заверила экспертиза, в организме самого Дато. Дальше «Матросской тишины» судьба вора не забросила. Просидев за решеткой несколько недель по пустяковому для него обвинению (хранение наркотических средств), Дато Ташкентский покинул следственный изолятор.
Вячеслав Иваньков пришел в банду Монгола уже женатым. Получив воровской титул, он, естественно, не стал рвать семейные узы и бросать двух сыновей. Когда Японец пошел по этапу, заботу о его семье принял Отари Квантришвили. По мнению МВД, Иваньков вырастил достойную смену. Сын Эдик якобы проживает сегодня в Вене, где отмывает отцовские деньги в Центральной и Западной Европе, а второй наследник Гена помогает отцу легализовать финансовые средства, полученные от продажи наркотиков.
Сегодняшнее славянское крыло прощается с холостяцкой жизнью. В ней отпала прежняя необходимость. Воры перестали бояться семейной привязанности, охотно женятся, разводятся, вновь женятся. Сторонятся родственных уз лишь нэпманские воры, большинство из которых занимается не рэкетом, а своим классическим промыслом — кражами личного и коллективного имущества.
Роскошь презиралась ворами долгие годы. Если блатной авторитет начинал жить на широкую ногу и ни в чем себе не отказывать, братва задавалась резонным вопросом: а не запустил ли наш братуха лапу в общак? Очень часто воры называли друг друга бродягами, и это считалось уважительным обращением. Денежные излишки, как правило, оставлялись за игорным столом или же шли в общую кассу. Испытание роскошью стало для блатной элиты едва ли не самым тяжелым. Воры в законе имели разные жизненные ценности.
«Я ненавижу роскошь, — заявил однажды Вячеслав Иваньков. — Мне не нужны бриллианты, дорогие автомобили, личные самолеты, вертолеты, яхты и прочая белиберда. Я веду полуспартанский образ жизни. Все, что мне понадобится, я получу. Но мне ничего не надо. У меня совершенно другие ценности — духовные. Я слишком многое в жизни вытерпел и даже еще не наелся белого хлеба. Для меня рассвет ценнее, чем для кого-то миллиард долларов. Я предпочту грызть булыжники и чувствовать себя человеком, чем жрать устрицы в шампанском и чувствовать себя дерьмом».
Полулегальная жизнь Андрея Исаева, выдержавшего не одно покушение, обрекла его на долгие скитания по странам и континентам. Говорят, что он путешествует лишь со спортивной сумкой, набитой самым необходимым. Тем не менее, Исаев в любой момент может воспользоваться общаком и перевести нужную сумму в любой валюте в любую страну мира.
Валерий Длугач любил окунуться в сверкающую драгметаллами богему. К своему пиджаку за три тысячи долларов он отлил массивные пуговицы из чистого золота. В личном гараже, напоминающем ангар для самолета, Длугач держал целый автопарк. По утверждению тех, кто хорошо знал вора, общая стоимость автомобилей превышала миллион долларов.
Блатная элита долгие годы оставалась безоружной. Вор мог окружать себя быками, торпедами, бойцами, но носить пистолет или гранату ему не позволялось. В блатной практике случались различные казусы. В 50-е годы на очередной сходке в подмосковном малаховском лесу воры приговорили предателя к смерти. Вор-изменник, присутствовавший на сходняке, просил пощады, но братва была неумолима. Решили казнить выстрелом из пистолета. А так как никто из тридцати (!) воров оружия при себе не имел, послали гонца за пистолетом.
Сводки ГУВД Москвы за последние пять лет полны сообщений об изъятии огнестрельного оружия и боеприпасов у лидеров преступного мира, среди которых немало и воров в законе. Во время облавы в гостинице «Минск» в номере Рафика Ереванского нашли автомат «Узи» (по одной из версий, оружие вору подбросил провокатор из команды Петрика). При аресте Паши Цируля из подкладки его плаща извлекли пистолет «ТТ» (адвокаты Цируля твердили о грубом подлоге); Сергей Липчанский по кличке Сибиряк не расстался с пистолетом даже во время визита в Бутырскую тюрьму для свидания с Шакростарым; идя на день рождения Шурика Захара в мотель «Солнечный», вор Расписной берет гранату «РГД-5». На Волгоградском проспекте милицейский наряд задержал Юрия Лакобу, вооруженного пистолетом Макарова с двумя обоймами к нему. После такой находки уголовный розыск обыскал квартиру Лакобы и вынес оттуда ручной пулемет с глушителем, два автомата Калашникова, карабин, гранаты и четыре ящика патронов. Примеры можно продолжать.
Каралось смертью сотрудничество с правоохранительными структурами, притом в любой форме. Вор не должен фигурировать свидетелем или потерпевшим. На суде он может выступать только как подсудимый. Если вора ломали в пресс-хате или же покупали всепрощением его криминальных грехов, он становился ссученным.
В начале 1980 года в преддверии московских олимпийских игр на контакт с КГБ пошел Анатолий Черкасов авторитетнейший вор старой закваски. Он заслал в приемную УКГБ СССР по Москве и Московской области своего гонца, который сообщил дежурному офицеру о якобы готовящемся «центральном терроре» (терактах в отношении государственных деятелей). Этим визитом Черкас сознательно вызвал огонь на себя. Чекисты проследили за странным посетителем и установили его принадлежность к окружению Черкаса. Сотрудники КГБ не стали «светить» осторожного вора и установили с ним контакт негласным путем. В разговоре с офицером госбезопасности на конспиративной квартире Черкасов сообщил об активизации кавказского криминалитета и его скором вторжении на территорию РСФСР. Вор предупредил о грядущей «этнической войне», которая начнется с уголовных сфер и перебросится в сферы политические.
Оперативная разработка Черкасова продолжалась несколько недель, но по приказу самого Юрия Андропова была прервана. Не умаляя патриотизма Черкаса, можно предположить, что через него воровской клан пытался прощупать чекистов, а заодно и убедить их в своей лояльности к существующему режиму. В те годы КГБ уже пытался дублировать некоторые функции МВД и начинал поглядывать в сторону профессиональной преступности.
Стать сукой, то есть пойти на сотрудничество с правоохранительными органами, — самый большой грех для блатного братства. Но и он с годами (точнее с десятилетиями) превратился в невинную шалость, а затем и в насущную необходимость. Соликамская ИТК-6 умела укрощать воров в законе. Для «перековки» имелись такие средства воздействия на психику и здоровье человека, что вор был готов подписать любую бумагу о любом сотрудничестве. Подписка о сотрудничестве с органами МВД, как правило, не афишировалась, но рано или поздно «косяк» переставал быть тайной «для двоих». После этого вор терял авторитет и даже изгонялся из блатного клана.
Сегодня законник волен давать какую угодно подписку, лишь бы она не шла во вред братве. Более того, он сам пытается установить тесные контакты с милицией, прокуратурой и спецслужбами для разрешения своих проблем. Братва это только приветствует и не брезгует периодически пользоваться наработанными связями.
И еще один любопытный факт. На вопрос корреспондента «Известий» к начальнику Хабаровского РУОПа Николаю Меновщикову по поводу его контактов с вором в законе по кличке Джем офицер милиции ответил так: «Потому, что выясняю, узнаю, как работники мои поступают. Что в этом дурного? Мне, между прочим, чистота рядов моих дороже».
Воры в законе сторонились почетной воинской обязанности по защите Отечества. Даже в годы войны они предпочитали сидеть по лагерям и малинам, считая себя вне фронта, вне политики. Да и Родина не особенно рвалась вооружать своих непутевых сыновей, которые могли бы при удобном случае сбежать или сдаться на милость победителю. Чтобы полностью отмежеваться от политики, блатному миру, прежде всего, необходимо было определить для себя ее границы. Эта задача оказалась непростой.
В начале 80-х в структуре КГБ начали создаваться оперативно-боевые бригады для непосредственных контактов с лидерами преступного мира. Александр Черкасов оказался лишь первой (хотя и рассекреченной) ласточкой. Трезво оценив статус и социальный вес воров в законе, руководство Комитета госбезопасности принялось за их изучение. После первых «безобидных» контактов, которые прошли в виде взаимных советов и консультаций, блатной мир понял: чекисты принимаются за него всерьез. Построить отношение с КГБ на тех же принципах, что и с Министерством внутренних дел, не удалось. Многие из воров в законе были завербованы чекистами, но эта связь прикрывалась обеими сторонами исключительно политическими мотивами. Скажем, «социальной подготовкой к Олимпиаде-80», «профилактикой центрального террора», «стабилизацией межнациональных отношений» и т. п.
Сказано много и о воровской чести. От реакции вора на грубость или оскорбление зависел его авторитет и вся уголовная карьера. Великодушие и толстовское всепрощение блатной мир встречал непониманием.
В иркутской тюрьме Японца долго не признавали. Кавказские воры призывали зэков игнорировать «столичного самозванца» и даже подбивали на оскорбления. Их расчет был прост: каждая снесенная обида уменьшала бы шансы добиться авторитета. Иванькову пришлось отстаивать свои права кулаками, заточкой и всеми подручными предметами. Дважды ему накручивали срок за зверское избиение товарищей по зоне. Однажды Иваньков опустил табурет на голову офицера внутренней службы, который разразился в его адрес отборной матерщиной.
Стоическая личность Япончика стала символом воровской чести, живой легендой. Это не высокопарные слова, а суровая действительность. Московского вора в законе не сломала даже пресс-камера, не говоря уже о «каких-то там» ШИЗО и карцерах. Иваньков, никогда не отличавшийся мощными габаритами, обуздал и козлов, и сук, и кавказцев. Ввязываясь в драку, вор думал не о возможных увечьях или даже смерти, а о своей воровской чести. «Я прошел сумасшедшие дома, скрытые тюрьмы, карательную медицину, — комментировал свое прошлое Японец. — Я пережил все это с честью и достоинством. Честь и достоинство в нашей истребительно-трудовой мясорубке сохранили единицы. Я прошел между молотом и наковальней, где либо от человека ничего не остается, и он превращается в шлак, либо выковывается булат. Я — булат, о который все ломают зубы».
Когда московский законник Валерий Длугач прибыл на сходку в нетрезвом состоянии, да еще с двумя дамами (чтобы веселей обсуждались наболевшие блатные вопросы), один из воров дал Длугачу пощечину. Подобные выходки считались оскорблением.
Витя Никифоров по кличке Калина за словесную обиду прикончил ножом московского авторитета. Он воткнул в Шелковника, имевшего черный пояс по каратэ, нож и спокойно удалился. Но тот же Витя Никифоров сам едва не пострадал за свою вспыльчивость. Он публично обозвал нехорошим словом чеченского вора Султана Даудова, и тот также публично пообещал расквитаться с наглецом. Поостыв, Калина встретился с Султаном и бесхитростно извинился. В ответ чеченец протянул Вите руку.
В блатном мире со словами обращаются очень осторожно. В отличие от фраерских понятий, они часто имеют двойственный смысл. К примеру, на обычное приветствие «Здорово, мужики!» может последовать: «А где ты видишь мужиков?». Сакраментальное послание «на три буквы» воспринимается как пожелание стать опущенным. Воспринимаются по-иному «сука» и «козел». А добрая русская вставка «е… твою мать» оскорбляла святыню блатаря — тюрьму.
До 60-х годов настоящий блатарь всегда имел при себе одну или две колоды карт и был готов сражаться в любом месте и в любое время. Он прихватывал карты даже на «скок» и, выбрав удобную минуту, гадал себе на итог кражи. Гаданье шло во время игры: по карточному раскладу вор пытался предсказать свою дальнейшую участь. Победа сулила легкое, нехлопотное дело, проигрыш вообще мог отсрочить воровскую операцию. Азарт руководил поступками вора.
Профессиональный вор, привыкший рисковать и регулярно напрягать нервную систему, за решеткой чувствовал себя неуютно. Здесь его лишали прежних ощущений, прежнего холодка в животе, который для вора стал своеобразным наркотиком. Восполнить эти ощущения помогали карты. «Игра напоминает мне карманную кражу, — признался один рецидивист. — Тебе идет карта, и ты чувствуешь то же самое, если бы под подкладкой фраера в твою руку скользил бумажник».
Если в тюрьме имелась библиотека или красный уголок с периодикой, проблема с карточными колодами снималась. Распотрошив книгу или газету, воры получали вполне приличные «колотушки». Бумажные листы склеивали в три-четыре слоя. Клей готовили с помощью обычного хлеба: его окунали в кипяток, затем отжимали и пользовались отжатой жидкостью. Склеенные листы разрезались по нужному формату и метились по карточным мастям и достоинству. Для этого имелся трафарет — картонный лист с вырезанными бритвой или острым ножом окошечками. Краской служило мыло, разведенное на стержне химического карандаша или саже. Красная масть выделяется очертанием очков, достоинство — их комбинацией.
В довоенные годы похороны вора в законе сопровождались особым ритуалом. В гроб клались бутылка водки и колода карт: верные спутники блатаря. Это не было бравадой. Игральные карты, как символ азарта, для вора служили святыней. То, что здравое человечество относило к слабости, блатной мир считал достоинством. Контролеры уже не пытались застукать блатарей, а просто периодически изымали карты для отчетности. Это стало традицией. Говорят, что авторитеты никогда не прятали карт. Вор в законе не имел права остановить игру при таком пустяке, как появление казенного персонала. Опытные сотрудники СИЗО или ИТК, все же решив отобрать у вора колоду (а это случалось не часто), давали ему доиграть.
Высшим органом власти блатного мира считалась и считается сходка. Именно воровская сходка — единственная форма коллективного решения всех важных вопросов. Прикрытием для встреч зачастую служат массовые мероприятия — свадьбы, юбилеи или похороны. Так, в начале декабря 1992 года в московский мотель «Солнечный» на день рождения законника Александра Захарова по кличке Захар прибыли десятки столичных авторитетов. Поздравив Захара с очередной его годовщиной, выпив и плотно закусив, воры приступили к своим обыденным проблемам.
Классические воры собирались в тюремных больницах под видом пациентов. Чтобы попасть в лечебное учреждение или же задержаться в нем, ворам часто приходилось симулировать болезнь. Для этого существовали специальные рецепты, которые уголовная братия разработала и опробовала еще во времена каторги. Случалось, что претендент на воровской титул даже причинял себе увечья, чтобы попасть в больницу на вручение венца.
Нынешние воры к подобным истязаниям над своим организмом практически не прибегают. Они в состоянии купить врачебный диагноз. В 1985 году правоохранительными органами замечена в блатных традициях еще одна существенная «поправка», касающаяся сходок. Во многих регионах России новые воры выделяют из общака для нэпманских законников премиальные, чтобы те посещали сходки без права решающего голоса.
В последнее десятилетие на воровские сходки приглашаются не только законники, но и некоронованные лидеры криминальных группировок, с которыми блатарям приходится считаться. Крупная уголовная сходка состоялась 27 мая 1995 года в Сочи. На встречу прибыли 10 воров в законе и 350 авторитетов со всех регионов России. Прикрывало сходку, которая проходила на кладбище, желание коллективно почтить память вора в законе по кличке Рантик, усопшего год назад. Едва воры открыли собрание, как кладбище окружили бойцы от МВД и ФСБ. Стычек и конфликтов не последовало. Никто из авторитетов в розыске не числился, поэтому обошлось без арестов и задержаний.
Не менее примечательным выдался и сходняк в Томске весной 1997 года. Воровская элита из Московской, Тюменсткой, Челябинсткой, Кемеровской, Екатеринбургской, Новосибирской, Иркутской областей, Ставропольского края, Киргизии, Грузии и Армении прибыла в Томск для передела сибирской нефти. Местные авторитеты, естественно, претендовали на львиную долю нефтяного промысла и требовали ущемить кавказскую братву. Пиковые же стремились отбить часть бандитского контроля над нефтью у воров Сибири.
Воровские посиделки были закамуфлированы под празднование дня рождения томского вора в законе по кличке Гром. Гром, прошедший год назад коронацию в Сочи, был смотрящим за томской братвой. За считанные месяцы он потеснил кавказских воров и, по некоторым данным, даже отбил у них часть общака. Время и место встречи воры не афишировали. Для этого имелись все основания. Предыдущий сходняк в Самаре, где делилась прибыль «АвтоВАЗа», был успешно разогнан местными спецподразделениями.
Едва криминальные лидеры (а их приехало свыше двухсот) заморили червячка в томском ресторане, как нагрянули бойцы Тюменского управления по оргпреступности. Вооруженные автоматами руоповцы отобрали из респектабельной публики 67 человек, усадили их в автомобили и доставили в приемник-распределитель для бомжей. Холеные, отутюженные авторитеты в дорогих костюмах и отшлифованных до зеркального блеска туфлях чинно прохаживались между грязных оборванных голодранцев. Спустя несколько часов все они были освобождены. За решеткой распределителя остался лишь гость из Кемеровской области, у которого нашли пакетик с марихуаной. По капризу судьбы крестный отец Грома, вручавший ему воровской титул, задержался в Краснодарском крае на собственном дне рождения. Вероятно, он об этом сейчас не жалеет.
По воровским законам, только сходка могла распоряжаться жизнью и смертью блатного лидера. Лишь коллективным решением можно было применить к виновным блатные санкции, которым в воровской жизни отводится особое место. Блатной мир всегда жил с обостренным чувством несправедливости. Последнее, что у него осталось, чего не отнять — воровское братство, основанное на доверии, чести, благородстве (все эти понятия блатари истолковывают по-своему). Вот почему к предателям отношение особое. Получив возможность судить самому, профессиональный уголовник предается чувству мести. Это чувство ненасытное, всепоглощающее, с оттенком явного садизма. Блатной мир выносил приговоры не только конкретным лицам, но и целому коллективу (скажем, всему отделению милиции, разнесенному мощным взрывом), не только мужчинам, но и женщинам, не только взрослым, но и детям. У блатарей своя мораль, свое законодательство, свой суд.
В блатном мире существовало три вида наказания: пощечина, изгнание из клана и, разумеется, смерть. Последним видом блатари пользовались чаще всего. Примечательно, что еще в 50-х годах отобрать у вора жизнь могла лишь сходка. Сегодня этот принцип стремится соблюдать лишь славянское крыло. Пиковые блатной «кворум» сводят до минимума. Два-три вора собрались, посовещались и объявили кого-то «гадом» или «сукой». Затем расплатились с наемным убийцей.
Публичную пощечину давали за оскорбление. За более тяжкую провину (скажем, за пренебрежение второстепенными блатными законами) могли отобрать воровской венец. Развенчанный блатарь, которого называли прошляком, лишался права пользоваться общаком и посещать сходки. Законник Андреев, имевший погоняло Кирза, лишился титула за то, что выступил на судебном процессе в роли свидетеля.
Предателей наказывали смертью. Для блатаря измена — понятие растяжимое. Растратчик общака вполне мог подпасть под эту «статью». Вот как вспоминал подробности расправы один из воров в законе:
«После того как сведения об обмане подтвердились, воры назначили сходку (сходка проходила в Подмосковье в Малаховском лесу в начале 50-х годов), на которую под благовидным предлогом был приглашен „подсудимый“.
…На станции нас встретил Шанхай и указал, куда идти. Мы прошли в лесочек, где уже собралось более 30 воров… Привели Седого и предъявили ему обвинение. Он начал отказываться (далее рассказывается, как он был уличен).
Седой очень просил, молил, чтобы его не резали, оставили жить, пусть даже „босяком“. Но никто не имел права отпустить его, так как с воров потом могли потребовать „ответа“. Решили единогласно — смерть.
Дядя Ваня (старший) вынул сигарету и дал Седому. Седой закурил и попросил выпить.
— Пей, сколько хочешь, — сказал Дядя Ваня.
После небольшого спора Дядя Ваня предложил не убивать ножом: много будет „шухера“ (шума). Так как на сходке все были без оружия, то он послал одного вора за пистолетом. Когда тот пришел с немецким парабеллумом, Седой стал как сумасшедший. Он выпил четыре стакана водки, но был совершенно трезв. Седой обратился к самому авторитетному вору:
— Полковник, братуха, а может все-таки простите?
— Нет, не имеем права, ты же сам знаешь, — ответил тот и подал ему пистолет, заряженный одним патроном. — На, Седой, умри, как мужчина.
Седой быстро взял его, приставил к виску, посмотрел кругом и почему-то на небо… Раздался выстрел…»
Самый кровавый воровской суд состоялся в 1949 году в знаменитой бухте Ванино. Тогда блатари казнили 28 изменников, которые отреклись от воровских традиций. Поножовщина длилась недолго. По команде самого авторитетного из законников блатари выхватили ножи и в считанные минуты прикончили сук.
Если вор-изменник, чувстствуя близкую кончину, игнорировал сходку и пускался в бега, братва выделяла палача. Вначале им был кто-нибудь из законников, но со временем воры стали пользоваться штатными ликвидаторами, услуги которых оплачивались. Палачи стремились работать с выдумкой, с этакой шокирующей изюминкой. Приговоренных давили катком, живьем сжигали в печах, сбрасывали в шахты. На Шелеховском алюминиевом заводе троих предателей затолкали в электролизную камеру и включили ее. За считанные минуты от жертв остался лишь запах и легкий дымок. Были случаи, когда связанного по рукам и ногам зэка помещали в ванную и заливали соляной кислотой, которая в буквальном смысле растворяла тело. Жертву могут заколотить живьем в гроб и ночью похоронить на заброшенном кладбище, бросить к голодным крысам, исписать похабной татуировкой все тело и в голом виде высадить в центре города, сбросить с крыши высотного здания, разорвать автомобилями за ноги, заставить убить первого попавшегося милиционера, утопить в кипящем парафине…
В 70-х годах блатные санкции пополнились четвертым пунктом. Штрафнику стали выставлять счет. Причем по незначительным на первый взгляд поводам. Скажем, при опоздании изымали от 25 до 100 рублей за каждую минуту задержки, за срыв контракта и тому подобное. Холодный расчет вытеснил эмоции, и обычная месть утратила былую популярность.
Понятие «измена» сегодня преобразилось. То, что когда-то считали предательством, теперь стало обыденностью. Смерть за измену встречается все реже. Современные воры в законе могут иметь целые бригады для силовых акций, но они, как правило, исполняют функции, далекие от мести.
Сегодня главными ценностями блатного ордена являются не столько воровская честь и верность идее, сколько воровские общаки, а мерилом блатного авторитета, как правило, выступает умение общаки эти пополнять. История общих воровских касс уходит в далекое прошлое.
Денежные суммы, полученные с уголовного промысла, оседают в общих денежных фондах блатного мира. За последние 20 лет почти во всех регионах России и союзных республик начала развиваться финансовая взаимопомощь профессиональных уголовников. Как и любая структура, воровской орден имеет свои каналы получения денежных средств, свои кассы, которые называются общаками. Если раньше общаки наблюдались лишь в системе ИТУ и СИЗО, то, начиная с 70-х годов, они появились и в условиях свободы. Большинство общаков имеют сложную систему сбора, хранения и использования финансовых средств.
В середине 80-х годов зэк вносил в общак один рубль из пяти, на которые он отоваривается в магазине. Получая денежный перевод, зэк отчислял в местный общак пятую часть всей суммы. Взымалась дань и с каждой карточной игры. Ворам в законе удалось подчинить своему авторитету даже контингент спецкомендатур, где имелись свои преступные лидеры. Таким образом появился дополнительный доход общаковых касс. Среди законников появились смотрящие, взявшие под контроль спецкомендатуры.
В конце 80-х годов в киргизской ИТУ-36/3 строгого режима лагерный общак существовал почти легально. На территории зоны располагались республиканские туберкулезная и наркологическая больницы, требующие больших расходов на грев блатных пациентов.
Зная, что наркотики и сигареты так или иначе будут регулярно прибывать в больничку, начальник лагеря Николаев закрывал на грев глаза. Он даже разрешил зэкам мастерить в нерабочее время товары широкого потребления, которые продавались и пополняли общак. Полковник внутренней службы оказался для блатарей «добрым самаритянином». В больничных палатах братва доживала последние дни, погибая от туберкулеза и посленаркотической «ломки». Чтобы обезболить кончину умирающих зэков, воры добились прямых поставок грева со свободного общака. В зону пошли лекарства, марихуана, опий, продукты питания. Дорога была перекрыта лишь для спиртного.
