Рассказ пойдет еще об одной легендарной блатной песне, хотя и несколько подзабытой. А напомнил ее всем недавно умерший поэт Михаил Танич. Именно ее он напел в передаче «В нашу гавань заходили корабли», когда его попросили исполнить что-нибудь классическое из блатного фольклора. Песня называется - «Письмо подруге».
По класической блатной схеме
Еще эту песню порой называют - «Суд идет, и наш процесс кончается». Чем же эта песня - классика? Тем, что для старой блатной песни очень характерно заочное общение лирического героя с матерью или любимой. Схема повествования в таких случаях весьма проста - воспоминания о том времени, когда они были вместе, потом суд, на который любимая (мама, женщина) пришла и проливала слезы (или не пришла, зараза), затем описание тягот тюремной жизни, потом мотив о том, что, мол, все меня забыли, а то и продали, и, наконец, твердое и бравадное обещание непременно вернуться из своего далека, чтобы обнять (показать себя, а то и отмстить шалаве). Эти пункты лишь изредка меняются по хронологии, обычно же они неизменны.
Такая незатейливость сюжета отнюдь, кстати, не умаляет достоинств классических блатных песен, которые совсем в другом. Так вот, данная песня «Письмо подруге» как раз из таких. Все по жесткой схеме.
Шлю тебе, моя голубоглазая,
Может быть, последнее письмо.
Заход нормальный, как полагается. Трагизм, и все такое. Гипертрофированность. Далее немного о текущем положении дел:
Я сижу в «Таганке», моя милая,
Проклинаю жесткую кровать.
Пошли уже жалобы на условия содержания. У любимой все это слезинку должно выбить. Кстати говоря, про «Таганку» пели в свое время только в Москве, в остальных же регионах песня звучала без этого куплета. А теперь «Таганской» тюрьмы и вовсе нет. Далее обязательно про суд:
Помнишь, как судили нас с ребятами
В маленьком и грязном нарсуде?
Я все время публику оглядывал,
Но тебя не видел я нигде.
В итоге приговор - расстрел - заменяется на тюремный срок. Пока суть да дело, арестант начинает анализировать - а почему это его ненаглядной не было в суде. Тем более и слухи до него с воли нехорошие доходят:
Говорят, что ты совсем фартовая,
Даже перестала воровать.
Говорят, что ты, моя дешевая,
Рестораны стала посещать.
Может, фраер в галстучке атласном
Обнимает крепко у ворот.
А вот это уже безобразие! Нормальная баба была, жила по воровским понятиям, но поддалась на роскошь буржуйской жизни, которая в качестве входного билета туда предполагает общение в ресторациях и в постели с разными столь ненавистными урке фраерами в «галстучке атласном». Тьфу! Далее идет классическая угроза:
Но не смейся, милая, напрасно –
Старый урка все равно придет.
А в конце обязательная бравада про возвращение:
Я еще вернусь с тюремной славою
И с блатной наколкой на груди.
Только ты меня, порча шалавая,
На тюремной площади не жди!
Звучит, а?
«Порча шалавая» - на блатном жаргоне: шлюха, не внушающая доверия настоящим блатарям. Короче, шалаве этой (а может, и не шалаве?) ничего хорошего после выхода старого хахаля ждать не приходится. Романтика, вот она какая бывает! Но так ведь знала, с кем якшается.
Канонический образ - изменница
Филологи Игорь Ефимов и Константин Клинков в своей научной работе «Высоцкий и блатная песня», говоря о содержательных мотивах классического блатняка, очень точно указывают: «Интересно, что высокая степень каноничности образов в блатной песне, в некотором смысле, компенсирует здесь заметную ограниченность привычных литературных выразительных средств.
От необходимости дополнительных штрихов избавляет однозначность семантического ореола - достаточно лишь обозначить (попросту назвав канонический объект) типологическую принадлежность образа, слушатель же без труда дает ему запрограммированную оценку. В блатной песне действуют несколько конкретных типов персонажей, каждый из которых несет определенные функции и обладает характерными чертами. Оценка каждого из них, разумеется, находится в прямой зависимости от взаимоотношений с героем песни».
Точнее про описываемую нами песню с точки зрения литературного разбора и не скажешь. Эти же авторы классифицируют канонические характеристики всех героев блатных песен: прокурор - самое большое зло, адвокат - пустое место, мать - сама доброта. «Образ подруги может оказаться как родственным образу матери (верная любимая женщина), так и близким образам врагов (изменница). Прочие типажи - отец, брат, друзья - значительно менее существенны, они, так сказать, уже сливаются с фоном, на котором действуют основные фигуры». В данном случае образ подруги явственно сливается с врагом, как мы видим.
Подзабытый типаж
Вообще, в данной песне сам образ подруги главного героя - некий анахронизм для современных криминально-тюремных реалий. Это подруга-маруха, любовница именно из криминальной среды, которая криминалом так или иначе живет, или живет с ним. Это образ подруг Горбатого и Фокса из «Места встречи изменить нельзя», это главный женский образ в произведении Леонида Леонова «Вор», эта та самая легендарная Мурка, Маруся Климова.
Такой женский образ хозяйки «малины» в последние годы отошел - женщины стараются не вмешиваться и не вдумываться в криминальный образ жизни своего мужчины. И хотя героиня «Письма подруги» отходит от этой жизни, но выбирает нечто близкое - фактическая кабацкая проституция.
Геологи тоже пишут последние письма
Есть такой редчайший вид шансона -так называемые «геологические» песни, то есть песни геологов. В советское время эта романтическая и высокооплачиваемая профессия была крайне популярна и востребована у молодежи. Геологи уходили в далекие и длительные экспедиции. На фоне суровой природы они пели у костра песни, в том числе и своего сочинения. Так вот, одна из них, которая называется «Сероглазая», явно перекликается, а точнее, почти дублирует песню «Письмо подруге». Геолог тоже тоскует по любимой вдали от нее:
А теперь пишу я, сероглазая,
Может быть, последнее письмо,
Никому его ты не показывай:
Для тебя написано оно.
Что касается возраста песни, то точно можно лишь сказать, что она родилась до 1958 года - года, когда снесли «Таганскую» тюрьму. Автор, само собой, неизвестен, зато у песни почти нет вариаций, только самую малость. Так что текст дошел до нас в первозданном виде, что редкость.
Евгений Зимородок
"Письмо подруге" ( "Суд идет, и наш процесс кончается")
Шлю тебе, моя голубоглазая,
Может быть, последнее письмо.
Никому о нем ты не рассказывай –
Для тебя написано оно.
Я сижу в «Таганке», моя милая,
Проклинаю жесткую кровать,
И не раз мечтаю поздно вечером,
Милая, тебя поцеловать.
Помнишь, как судили нас с ребятами
В маленьком и грязном нарсуде?
Я все время публику оглядывал,
Но тебя не видел я нигде.
Суд идет, и наш процесс кончается,
И судья выносит приговор,
И чему-то глупо улыбается
Старый ярославский прокурор.
И защита тоже улыбается,
Даже улыбается конвой.
Слышу: приговор наш отменяется,
Заменяют нам расстрел тюрьмой.
Я еще раз оглянулся, милая,
Но тебя нигде не увидал.
И тогда шепнул на ухо Рыжему,
Чтоб тебе письмо он передал.
Говорят, что ты совсем фартовая,
Даже перестала воровать.
Говорят, что ты, моя дешевая,
Рестораны стала посещать.
Может, фраер в галстучке атласном
Обнимает крепко у ворот.
Но не смейся, милая, напрасно –
Старый урка все равно придет.
Я еще вернусь с тюремной славою
И с блатной наколкой на груди.
Только ты меня, порча шалавая,
На тюремной площади не жди!
