Рафик геворкян, невысокий ушастый армянин из нахичеванского предместья Ростова, как и многие кавказцы, отличался необыкновенной вспыльчивостью и горячностью. Вот, кстати, назови его «кавказцем» - он тут же бросится устраивать качки[1]:
- Ты совсем тупой, да? Я тебе не кавказец, я ростовский пацан! Да хоть и армянин! Армения - не Кавказ, Армения - Закавказье!
Одному из «приблатнённых» во время завтрака в столовой он надел на голову тарелку с овсянкой, когда тот с пренебрежением процедил, отодвигая «зверька»[2] с насиженного места:
- Это на воле ты Рафик, а на зоне ты - жорик[3]! Посунься, плесень...
Блатарь[4] был по-своему прав: молодой армянский парень в колонию залетел случайно, к тому же по «бакланке» - статье, не очень уважаемой в зэковской среде (в 91-м году, о котором идёт речь, статья 206 УК РСФСР - «Хулиганство»), драка в ресторане с нанесением телесных повреждений. А первый свой срок он вообще получил условно - за пьяное оскорбление народного депутата. Не добавило авторитета и то, что на зоне Рафик попал в число «бедолаг» - зэков, которые забрасывали всевозможные инстанции жалобами на несправедливость приговора. Оно, положим, девяносто девять процентов арестантов уверены, что их осудили «ни за что». Многие обжалуют решение суда. Но только «бедолага» фанатично штурмует судебные высоты, пытаясь доказать, что чист, как тургеневская девушка. Он будет слать свои эпистолы до последнего дня пребывания за «колючкой» - если кто-то на Олимпе раньше не дрогнет под натиском назойливого зэка... При этом сам Рафик активно презирал большую часть борцов за справедливость - подлинную и мнимую.
- Мне на них смотреть тошно! - возмущался он, тыкая пальцем в какого-нибудь арестанта, который сочинял очередную «кассачку»[5]. - «Уважаемые граждане, извольте-позвольте, суд не учёл, прокурор загрубил»... Так даже бикса на бану[6] пососать не просит! Не сюсюкать надо, а требовать! Как старичок говорил, который на ёлках картошку сеял? Мы не можем ждать милостей от природы: взять их у неё - наша задача!
Мудрость дедушки Мичурина согревала Рафику душу, как спившемуся пролетарию - фраза об экспроприации экспроприаторов. Самый гуманный суд в мире щедро отмерил ушастому армянину сроку на всю пятилетку, но Рафик принял встречный план и решил отсидеть пятилетку в два года. С первых же дней своего пребывания в колонии Рафаэл Геворкян бросился в омут сочинительства жалоб, прошений и требований. Жанр его сочинений представлял собой нечто среднее между ультиматумом и письмом армянского запорожца турецкому султану. Послания Геворкяна летели на волю стаями, косяками и эскадрильями. Ковровые бомбардировки накрывали прокуроров, суды всех инстанций, министерство юстиции, МВД, правительство, Организацию Объединённых Наций, Комитет против пыток и отдалённые окраины Вселенной. Неистовый кавказец глаголом жёг сердца людей, как когда-то американские стервятники напалмом жгли вьетнамских партизан. При этом для каждого адресата Геворкян находил свои проникновенные выражения:
«Уважаимый гражданин прокурор,
козлиная твоя рожа, я тибе читвёртый рас пишу, какова хрена ты там жопой кресло протираишь?!!!!»
«В обласной суд
Косационая жалоба
Я Геворкян Рафик Самвэлович осуждён по бесприделу такими же дибилами как вы, и до сих пор не могу ни где добится справедливости. Если вы наканец ни расмотрите мою жалобу и ни привлечёте к ответствиности виновных в часности начальника рай отдела милиции подполковника Степанцова В. Г., следывателя Ширяева Н. П., судью Генеральченко Ю. М., начальника колонии подполковника Жирова С. С. и другую сволоч, я вас всех тварей гнойных периловлю на воле и за яйца повешаю! И поимею в рот...»
«Уважаимый гражданин министр,
я удевляюс, ишак ты долбанный, как ты собрал под своим руководством столько бабуинов. Единствинное обяснение што ты такое жи чмо как тваи подчинёные!..»
«В Верховный Совет СССР
Уважаимые дипутаты, я, бля, никода ни ходил на выборы и щаслив, што не я вас ублюдков выбирал. Сука, я бы сичас буть моя воля, вас всех овец драных ис Калашникова положил, вымостил бы вашими трупами Красную площадь и всю дорогу, бля, от Еревана до Магадана! Какова хрена вы там сидите, когда безвинных людей ни за что гноят по лагерям?!!! Гадюки вы конченые, и власть ваша гадская, и всех вас коммуняк, надо вешать на столбах а Мавзолей на хер взорвать и навалить там огромную кучу гамна штобы вы все, хрены маржовые ходили и нюхали!..»
И в страшном сне нельзя представить, чтобы эти сочинения могли пройти лагерную цензуру. Рафик не доверял даже «прокурорскому ящику» для жалоб, куда формально не должно было проникать недреманное око колонистского цензора. Продуманный[7] армянин пускал свои письма только нелегальными путями через доверенных людей: подкупленных водителей с фабрики, на которую вкалывали арестанты, или освобождавшихся зэков.
После первых же произведений кавказца на голову подполковника Жирова посыпался шквал возмущённых звонков «сверху». Получив копии писем Геворкяна, Сергей Сергеич долго не мог прийти в себя от ужаса. Несколько дней его мелко трясло, появилось нервное заикание. Оправившись от потрясения, Жиров вызвал арестанта в свой кабинет и обрушил на него такую воспитательную речь, по сравнению с которой лексика Рафиковых писем казалась рождественским посланием Санта Клауса малюткам из сиротского дома. Начальник оперативно-режимного отдела капитан Дима Кутков лично отметелил «обнаглевшее животное» дубиналом и ногами так, что армянин неделю провалялся в санчасти, откуда его прямым ходом переправили в помещение камерного типа сроком на три месяца.
На фронте борьбы за справедливость наступило временное затишье. Но ненадолго. Зализав раны и вернувшись в отряд, Рафик с новыми силами ринулся в бой. Остальные «пассажиры» с интересом наблюдали за неравной схваткой арестантского Давида и судебного Голиафа. Многие не упускали случая подсказать Геворкяну нужную фразу или оборот:
- Рафик, а ты уже писал про «чмушные рыла»?
- Братэлло, чиркни там, что у них всего одна извилина, и та делит жопу надвое!
Как ни странно, Рафиковы послания оказались на редкость действенными: видимо, пробрали адресатов до глубины души. Вскоре Геворкяна неожиданно вывезли из колонии в следственный изолятор.
- На пересуд! - строили догадки зэки. - А ведь чётко всё просёк: с этими мразями надо только так базлать. Они по-другому не врубаются. Ох, скостят армяшке срок!
- Бери выше, - уточняли бывалые каторжане. - Стали бы из-за «скощухи»[8] на СИЗО выдергивать... Отменят приговор к едреней матери.
И те, и другие оказались глубоко не правы. Это выяснилось, когда Рафик, разъярённый и брызгающий слюной, вновь появился в родном бараке. Граждане судьи впаяли славному сыну Нахичевани-на-Дону новый срок - два года! По статье, с которой администрация колонии ещё не сталкивалась...
- Я эту суку утоплю, как Герасим Дездемону! - рычал начальник Жиров. - Всё, неполное служебное мне уже клятвенно гарантировали. У меня на зоне политик объявился! Статья 70 - «Призывы к насильственному свержению советского строя»! Ему мало было какому-то козлу в кабаке яйца на вилку насадить - он в диссиденты записался!
- Не понял юмора, - пробурчал начальник производства Зеньковский, сосредоточенно разливая по стаканам «Столичную». - К чему он там призывал, террорист хренов? Из него же политик, как из говна пуля...
- А ты почитай! - И Сергей Сергеич швырнул на стол пачку бумаг.
Это были не письма. Это были поэмы. «Маленькие трагедии». Краткий курс истории ВКП(б) с подробными интимными пояснениями. Рафик Геворкян не щадил ни почившего в бозе дедушку Ленина, ни отца всех народов Иосифа Виссарионовича, ни прораба перестройки Михаила Сергеевича с супругой. Отдельной строкой проходила славная история ленинского комсомола, представителей которого Рафик перед лицом своих товарищей торжественно клялся душить, резать и долбить в заднепроходное отверстие. Лопоухий революционер также выражал надежду, что скоро эта гребучая власть накроется медным тазом, и обещал всеми силами способствовать скорейшему достижению столь благородной цели. Для чего предлагался джентльменский набор эффективных средств: от удушения коммунистических младенцев пионерскими галстуками до обращения к президенту Соединённых Штатов - «штоб он один раз звезданул к хренам собачьим по этой долбаной стране нейтронной бомбой потому што с нас, долбогрёбов, толку всё равно не будет!»
- Сильная вещь, - крякнул Зеньковский. - Вообще-то на «пятнашку»[9] тянет. Но нынче же кругом гуманисты. Слушай, поделись по-братски, у тебя ж этого барахла много. А то иногда дома, вечерком, так хочется приколоться после трудового дня... Красиво же, падлюка, излагает!
- Пошёл ты... - хмуро отрезал «хозяин»[10] и залпом выплеснул в свою глотку содержимое стакана.
Рафика нежданный подарок судьбы совершенно выбил из колеи. Он ходил по зоне как мешком пришибленный. Один только вид шариковой ручки вызывал в нём чувство омерзения. Так продолжалось около двух месяцев - пока не грянули известные события 19 августа. После разгрома заговора коварных гэкачепистов и запрета коммунистической партии Рафик воспрянул духом.
- А, ссуки, дождались! - злорадно смаковал он провал реваншистских замыслов «красной контрреволюции». - Наша взяла! Теперь-то справедливость восторжествует!
И вскоре соседи армянина по бараку могли наблюдать, как он сосредоточенно сочиняет очередную челобитную:
«Уважаемый Борис Николаевич,
твою мать, вы там што, мозги к гребеням отморозили?! Я за вас тут по зонам гнию, очко рву, а вы хреном груши околачиваете?!!!».
Рафаэл Самвэлович Геворкян, 1965 года рождения, отсидел все отмеренные ему семь лет срока и вышел на волю по звонку...
[1] Качки (качалово) - выяснение отношений, предъявление претензий.
[2] Зверёк - пренебрежительное прозвище кавказцев.
[3] Жорик - молодой, неопытный осуждённый.
[4] Блатарь - сниженное, несколько пренебрежительное определение профессионального уголовника, «блатного».
[5] Кассачка - кассационная жалоба.
[6] Бикса на бану, бановая (вокзальная) бикса - привокзальная проститутка.
[7] Продуманный - хитроумный, ловкий, расчётливый.
[8] Скощуха - сокращение срока наказания (от «скостить» - сократить срок).
[9] Пятнашка - пятнадцать лет лишения свободы.
[10] Хозяин - начальник колонии.
