Золотой клад.
Черткoв забился в чащобу и весь второй день с раннего утра и до позднего вечера наблюдал за заимкой. Однако к становью никто не подходил. Турусов или миновал заимку, или идет вдоль речки, — бормотал Чертков. Когда над тайгой начали опускаться сумерки, он вылез из засады и пошел берегом Удоронги вверх, чтобы еще раз поискать следы Турусова. Полазив по густому кустарнику и осмотрев песчаную отмель, он уже намеревался развернуться обратно, но заметил в высокой траве еле видимый сухой выворотень. Поглядывая с опаской на предполагаемое укрытие беглеца, преследователь, как хищник, почувствовавший вкус кровавой добычи, шаг за шагом, раздвигая густую траву, подавался к выворотню, держа наготове взведенный автомат. У выворотня заметно примятая трава.
Наконец-то след найден, — облегченно вздохнул Чертков и опустился на крепкий корень выворотня. Перед ним долго маячила тень беглеца. Уютно устроившись на ночлег под пушистой сосной с взведенным автоматом, конвоир обдумывал, какую кару он применит к беглецу, когда его накроет. Не забыл подумать и о том, какое получит от начлага вознаграждение за поимку сильно надоевшего зэка.
Наступило утро четвертого дня побега Турусова. Он тревожно провел ночь в кочкарнике. Ноги одеревенели, изнывая тупой болью, руки обмякли и не слушались, голова отяжелела и шла кругом. Вспомнил, что в кармане лежит последний сухарик. Положил его в рот и ощутил спасительный вкус хлеба. Пошарил рукой за кочкой, взял сорванную с вечера жесткую черемшу и пожевал. Сытости она не прибавила.
Еще раз ощупал затекшие ноги и осмотрел избитые ботинки. У одного совсем оторвалась подошва. Разорвал штанину брюк на длинные полоски, и, перевязав ботинок, вылез из укрытия.
Кругом безмолвная и неподвижная тайга, таившая в себе много загадочного. Турусов как геолог не сомневался, что тайга содержит несметные богатства полезных ископаемых и здесь есть, где развернуться поисковым партиям. Мертвая тишина пронизывала насквозь, даже всегда мельтешивший осиновый лист висел, не шелохнись. Снизу тянуло прохладой, сверху с каждой минутой все ощутимее пригревало поднимающееся над тайгой солнце. Утро предвещало опять знойный день. Турусов уже так сильно свыкся с таежной тишиной, что она больше не вызывала в нем того напряжения, какое он испытывал в первые дни побега. Определяя направление пути по тайге, Турусов задумался, пытаясь уяснить для себя, похож ли он нa загнанного зверя. Он знал, что все эти дни Чертков идет по его следу. Конвоир где-то здесь, рядом, ждет только удобного момента, чтобы внезапно наброситься на него. "Нет, я не мятущийся зверь, и преследователя не стоит страшиться, даже если бы он и был злобной, овчаркой", — думал про себя Турусов, вспоминая, как грызли его озверевшие овчарки при первом побеге из лагеря смертников.
К середине дня, когда хвойный лес, тлея от раскаленного солнца, казалось, вот-вот вспыхнет огнем, Турусов, мучимый жаждой, неожиданно набрел на ключ, тихо журчащий в густом кустарнике. Беглец опустился на колени и стал взахлеб пить воду из родника. Холодная вода обдала потрескавшиеся губы, иссушенное лицо, прошла по воспаленному желудку. Турусов уронил голову в струившийся ключ и смыл с лица соленый пот. Холодок воды взбодрил его, он открыл глаза и увидел на дне ключа множество желтых бусинок.
“Золото! — пронеслось в голове Tvрусова. — Оно, и не что иное, богатая россыпь!" Он собрал золота, сколько мог, сложил его в выбоину серой плиты и долго сидел на большом камне, глядя отрешенно на царя металлов. Найденное золото пробудило в нем профессиональное чувство геолога, которое уже стал забывать за долгие годы лагерной изоляции. И чтобы вспомнить свое любимое занятие, он бросился осматривать среди кустарника и камней мерно текущий ключ. Переходя от одного участка к другому, он все чаще находил на дне ключа богатую золотую россыпь. Сомнений не было, здесь крупное месторождение золота, и о нем, видимо, никто еще не знает. Найти такую золотую россыпь было давней мечтой многих геологов. И Турусов знал, что его друзья-поисковики изрядно помотались по тайге с геологическими партиями в поисках подобного золотого клада.
Он машинально схватил заостренный камень и стал вырезать на мягких стволах молодых сосен опознавательные геологические указатели найденного клада: одна, вторая, пятая, десятая метка. Долго бы Турусов еще вырезал метки на деревьях, да больше не мог, смертельно устал. Ему, уже сполна испытавшему лагерный ад, вдруг стало досадно за то, что нашел золотой клад, но доказать его находку не сможет. Он — заключенный, он — беглец.
***
По ночам Чертков отсиживался в таежных крепях, а днем, как хищник, продвигался по следу Турусова. Знающий свое дело, конвоир не спешил догонять беглеца, выжидал, когда он, совсем обессиленный, упадет где-нибудь за колодиной. Вот тогда будет самое время, чтобы его накрыть.
В один из дней своего преследования конвоир набрел на то место, где Турусов нашел золото. Полазив по ключу и с любопытством осмотрев оставленные Турусовым метки на соснах, Чертков остановился, чтобы напиться из родника холодной воды. Когда наклонился, увидел сложенное беглецом золото. Имея опыт старательской добычи золота, он не стал теряться в догадках, как с ним поступить, а, завязав платок мешочком, сложил в него все желтые бусинки. Удовлетворенный непредвиденной находкой, Чертков запалил костерок и плотно закусил консервной тушенкой. Вскипятив в освободившейся банке воды и напившись кипятку, он долго думал, продолжить ли ему преследование заключенного или поискать в ключе золото. Ему приходила в голову и такая мысль: быстрее настичь Турусова, застрелить его и скорее вернуться в лагерь, чтобы взять отпуск и вынести найденное золото. Жадность к свалившейся на него золотой наживе не давала ему покоя, и он остался здесь на ночевку.
***
Едва стало светать, как на Турусова обрушился мокрец и комар. Кровожадный гнус облепил уши, глаза, лез в нос, забрался под изодранное лагерное тряпье, и от него не было никакого спасения.
"Это не иначе как перед дождем", — подумал Турусов и закрылся глубже в траву между кочками. Капля ударила по березовому листу, за ней другая, и дождь заморосил, словно из сита. Турусов не хотел мокну под дождем, лежа в траве. Поднявшись с лежанки и покачиваясь от пробудившегося снова голода, он побрел дальше в поисках большого водораздела.
Турусов, испивший до дна чашу лагерной каторги и привыкший к самому жуткому, еще недавно мог преодолеть любые трудности. А теперь совсем разладился. Его тело, вспугнувшее кровавыми волдырями oт укусов гнуса, изнывало от голода кружилась голова, и он временами цепенел. И тогда приходилось часто останавливаться и подолгу отсиживаться. Но оставаться без движения - значит задолго до времени обрекать себя на погибель. И он усилием воли заставлял себя подниматься с насиженного места и продолжать путь по таежной глуши.
"Что это, какой-то бугор?" — Турусов никак не мог разглядеть что-то маячившее перед его воспаленными от изнеможения глазами. От бугра сильно несло запахом какой-то тухлятины. Подойдя ближе, увидел изодранную тушу сохатого, забросанную землей и деревянной трухой. "Проделки медведя, дело известное", — отметил Турусов. Стоя перед прогнившей тушей лесного великана, он думал, как ему поступить. Как геолог, часто ходивший в прошлые годы по тайге, он хорошо знал, что мясо животного, долго пролежавшее и начавшее гнить, ядовито. Но голод, уже сильно подточивший организм, победил разум. Турусов взял острый листвяжный сук и стал им выдирать из прогнившей туши сохатого кусок мяса. И только теперь он вспомнил, что все эти дни ни разу не пользовался неприкосновенным запасом — солью и спичками, лежавшими в том же кармане на груди, в котором еще вчера хранилась последняя кроха сухаря.
Турусов собрал вымокшие под дождем сучки и разложил костер. Насадив на приготовленный сук кусок гнилого, сильно пахнувшего мяса, бросил его в костер. Мясо зашипело, его гнилостный запах усилился. Дождь моросил, не переставая, костер часто затухал, мясо, не прожариваясь, прело на дыму. Ждать больше не было никакой мочи, и Турусов вытащил шипевшее мясо из дымившегося костра и, крепко просолив, стал откусывать большими кусками, проглатывая их, даже не пережевывая. Горячее мясо жгло пальцы, губы, подбородок. Но Турусов этого не чувствовал и все ел и ел, остановиться он не мог. Пережевывая сохатинную гниль, вспомнил, что ел мясо последний раз несколько лет назад, перед арестом. Изнурительная усталость и истощающий голод медленно отступали. Набитый горячим мясом желудок, внутренняя успокоенность неудержимо клонили Турусова в сон. Потеряв на какое-то время над собой контроль, он тут же у дымившего костра растянулся и крепко уснул.
***
Скоротав ночь, Чертков ранним утром перед уходом с золотой стоянки осмотрел ее, хотел убедиться, не оставил ли Турусов здесь чего-нибудь еще. Но, кроме меток на соснах, ничего найти не удалось. Моросивший дождь смочил плитняк, и он стал скользким. Торопливо прыгая с одной плиты на другую, Чертков выронил из рук автомат. Прокатившись по скользкой плите, автомат ударился пяткой приклада о большой камень и выстрелил. Пуля, разорвав сапог, обожгла лодыжку левой ноги. Чертков вскрикнул от внезапной боли и грохнулся наземь. Сильно ударившись затылком о камень, на какое-то время потерял сознание, а когда оклемался, попытался встать. Но жгучая боль в ноге сразу же выбила это желание из его головы.
"Однако на открытом плитняке заметно, надо скорее отсюда уходить", — с этими мыслями Чертков пополз вниз, оставляя после себя кровавый след. Дополз до чащобы, вырубил ножом стежок и, опираясь на него, заковылял по следу беглеца.
Турусов проснулся от какого-то рева, от которого весь содрогнулся. Ему показалось, что поднялся прогнивший сохатый и ревет на весь лес. Мотнув головой и открыв заспанные, отекшие глаза. Турусов увидел что-то большое, мохнатое и страшное, шедшее на него. Его охватил ужас.
