Осень 1941 года стала временем тяжких испытаний для нашей страны. Вермахт рвался к Москве и уже во второй половине октября она была объявлена на осадном положении. В связи с этим после 16 октября по решению Государственного комитета обороны в тыловой Куйбышев в срочном порядке стали вывозить имущество и личный состав иностранных посольств, которые незадолго до того имели свои личные резиденции в столице СССР. Почти одновременно с ними в Куйбышев из Москвы переехали многие оборонные предприятия, Совнарком СССР ряд наркоматов и главков, а также Верховный Совет СССР во главе с «всесоюзным старостой» М.И. Калининым.
Переезд в «запасную столицу» был произведен строго в рамках реализации сверхсекретного стратегического плана, заранее разработанного Генштабом на особый период, то есть на случай возникновения любой чрезвычайной ситуации - в частности, на случай нападения на нашу страну внешнего врага. Согласно этому плану, именно Куйбышев, расположенный почти на границе Европы и Азии, отстоящий от любой границы на тысячи километров и к тому же находящийся на пересечении крупнейших транспортных артерий, ГКО был выбран в качестве запасной столицы государства. В своем новом качестве волжский город жил и работал в течение последующих двух лет.
Когда в ноябре 1941 года из Москвы в Куйбышев переехали правительственные учреждения, в их числе был и центральный аппарат Наркомата внутренних дел СССР (НКВД СССР), которому в то время подчинялось и Главное управление лагерей (ГУЛАГ). Это учреждение разместилось в здании на улице Степана Разина, где и поныне находится УФСБ по Самарской области. При этом осенью 1941 года предполагалось, что переездом одного лишь высшего руководящего состава НКВД СССР дело не ограничится. В конце октября куйбышевские чекисты стали экстренно готовиться к размещению в запасной столице также и первых лиц государства, в том числе руководителя НКВД СССР Л.П. Берия и Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина. Однако главный чекист СССР в самый трудный период обороны Москвы побывал в Куйбышеве лишь один раз, а вот «вождь всех народов» свой переезд и вовсе отменил вскоре после того, как в декабре 1941 года немецко-фашистские войска были отброшены далеко от Москвы.
Что же касается работы Управления Особого Строительства, то после начала Великой Отечественной войны была изменена нумерация не только у сооружаемых предприятий, но и у закрепленных за ними лагерных подразделений, а также профиль выполняемых ими работ. Весь спецконтингент участков № 1, 2 и 3 по-прежнему трудился на главных промышленных объектах Особстроя (теперь, как уже было сказано выше, это были заводы № 1, 18 и 24). Заключенных участка № 4 вскоре перебросили далеко за пределы основной территории Безымянлага - в район совхоза «Красный пахарь» на Семейкинском (ныне Московском) шоссе, где в срочном порядке началось возведение завода самолетных бронекорпусов № 207. А вот оставшееся «бесхозным» жилищное и бытовое строительство передали в сферу деятельности лагерного участка № 5. Во избежание путаницы в последнем был отдельно выделен лагпункт «ТЭЦ», поскольку Безымянская теплоэлектроцентраль, согласно решению СНК СССР, тогда же вошла в перечень важнейших пусковых объектов Особстроя. Свой первый ток она дала 18 октября 1941 года.
Понятно, что перед лицом наращивания нацистской военной мощи правительство СССР торопило Наркомат внутренних дел со строительством оборонных заводов в Куйбышеве, а те в свою очередь подстегивали начальника Особстроя и Безымянлага А.П. Лепилова. А начало войны заставило руководство лагеря предпринять жесткие меры по усилению охраны строящихся объектов. Вот что было сказано в приказе начальника Безымянлага: «В соответствии с распоряжением Народного комиссара Внутренних Дел СССР, Генерального комиссара Госбезопасности т. Берия и Прокурора СССР т. Бочкова приказываю:
С 23-го июня с.г. прекратить отпуска всему вольнонаемному составу Особого Строительства НКВД. Весь личный состав, находящийся в очередных и краткосрочных отпусках, вызвать к месту службы. Начальникам районов и отдельных участков немедленно пересмотреть списки заключенных бесконвойного хождения, оставить минимальное количество бесконвойных заключенных, абсолютно необходимых для обеспечения производства. Всех бесконвойных заключенных, осужденных за контрреволюционную деятельность, бандитизм, рецидивистов, перебежчиков и иноподданных - законвоировать.
Прекратить всякую переписку заключенных с волей, о чем объявить заключенным на разводах и поверках. Военизированную охрану УОС перевести на военное положение...».
Несмотря на колоссальные усилия и жертвы, к первому дню Великой Отечественной войны на Безымянке еще не было ни одного работающего оборонного предприятия, а лишь во все стороны простиралась огромная строительная площадка. Ведь согласно предвоенным планам, четко отлаженное производство самолетов, столь необходимых фронту, здесь должно было начаться только к середине 1942 года. В первый же месяц войны эти планы пришлось менять самым кардинальным образом. Уже к середине июля 1941 года руководству Куйбышевской области и Особстроя поступило распоряжение о подготовке к предстоящей эвакуации в Куйбышев ряда заводов Наркомата авиационной промышленности СССР. Выше уже говорилось, что на территории предприятий № 122, 295 и 337 были перевезены оборудование и кадры заводов соответственно № 1, 18 и 24. В частности, государственный авиационный завод № 1 имени И.В. Сталина завершил свою эвакуацию из Москвы на Безымянку 28 октября 1941 года, а уже в декабре того же года он выдал первую военную продукцию - штурмовики ИЛ-2, столь необходимые фронту.
Хроническое невыполнение производственных планов не только в мирное, но и в военное время было настоящим бичом и для Безымянлага, и для всего ГУЛАГа в целом. Одной из причин низкой производительности труда заключенных было отсутствие у них реальных стимулов к хорошей работе. Поэтому еще в конце 1940 года руководством Безымянлага при одобрении ГУЛАГа НКВД СССР была разработана система премиальных вознаграждений лагерных рабочих, занятых на наиболее важных и ответственных работах. В положении об этом говорилось следующее:
«В целях максимального поощрения заключенных... за повышение производительности труда и отличное выполнение производственных заданий, устанавливаются:
Прогрессивно-сдельная оплата труда по шкале:
При перевыполнении норм выработки до 10% включительно, расценки за перевыполненную часть увеличиваются на 20%.
Свыше 10% - до 25% включительно - на 25%.
Свыше 25% - на 35%.
По повышенным расценкам расценивается вся перевыполненная часть, начиная с 1% перевыполнения, по расчетным нормам, утвержденным ГУЛАГом НКВД СССР для заключенных, работающих на строительстве.
Начисление премий производится по месячным результатам работы».
Тем не менее ни премвознаграждения, ни разовые денежные выплаты, ни даже отдельные случаи досрочного освобождения так и не сделали погоды на трудовом фронте. В руководстве Безымянлага прекрасно понимали, что заключенные постоянно ориентированы не на добросовестный труд, а лишь на его видимость. В их среде высоко ценились работы, при которых можно было безнаказанно допускать брак и где трудно было проверить качество исполнения. Хуже всего работали «блатные» уголовники - обычно они лишь имитировали «бурную деятельность». Лучше же всего, по отзывам администрации, трудились «контрики» - заключенные, попавшие в лагерь по статьям о контрреволюционных преступлениях. Согласно статистике, во всех лагерях их было гораздо больше, чем «блатных» уголовников, поскольку почти все они вышли из числа рабочих, крестьян и интеллигенции, и потому с малолетства привыкли к добросовестному труду. Именно «контриков» и имело в виду руководство Безымянлага. когда в очередной раз поднимались вопросы об «упорядочении использования рабсилы и мерах поощрений заключенных за повышение производительности труда».
Это «упорядочение» на первых порах существования Безымянлага чаще всего выглядело следующим образом. При формировании бригад в коллектив «контриков» обязательно добавляли несколько «блатных» уголовников, а то и вовсе ставили их бригадирами. Такое противостояние социальных слоев было выгодно начальству лагпунктов, так как матерые уголовники в буквальном смысле этого слова «выбивали» выполнение производственного плана из всех остальных. При этом «блатные», как правило, сами не работали, а лишь контролировали труд других заключенных, однако лагерную пайку получали наравне со всеми.
Криминальная же обстановка в Безымянлаге в то время была довольно сложной. Согласно официальным отчетам, только за последний квартал 1940 года здесь был зарегистрирован 431 случай воровства казенного имущества (на административном языке - «промотов»), отказов от работы - 2681 случай, проявлений бандитизма - 17 фактов, хулиганства - 304 факта. За те же месяцы во время внутренних разборок между заключенными было убито 15 человек и ранено 4 человека.
Такое нарушение лагерной дисциплины как отказ от работы вплотную смыкалось с воровством вещевого довольствия, или промотами. Из архивных документов видно, что именно в те временные промежутки, когда по ряду причин ухудшалось материальное обеспечение лагеря, почти сразу же начинало расти количество промотов, а следом за ними увеличивалось и число отказчиков от работы по причине отсутствия одежды. Если бы подобные случаи продажи казеного имущества были единичными явлениями, то администрация лагеря с ними наверняка бы вскоре справилась. Однако в архивных материалах Безымянлага докладные о невероятной распространенности промотов попадаются сплошь и рядом, и в каждой из них вновь и вновь поднимается вопрос о необходимости серьезной борьбы с этой проблемой.
Но наиболее серьезными происшествиями в лагере, конечно же, были побеги. Идти на этот крайний шаг заключенных вынуждали не только нечеловеческие условия жизни и работы, болезни, голод и непрекращающиеся смерти, но также избиения, поборы и вымогательства со стороны сильных по отношению к слабым, прочие разборки между лагерниками, а также процветающее воровство. К концу 1940 года на оперативном учете в Безымянлаге состояло 1397 заключенных, имевших склонность к побегу. В течение последнего квартала 1940 года в Безымянлаге было отмечено 24 случая побегов, во время которых в общей сложности бежало 40 лагерников. А вот в первом квартале 1941 года здесь зарегистрировали уже 106 побегов, причем в течение следующих полутора месяцев, апрель и первая декада мая, таких происшествий отмечено лишь немногим меньше - 88 случаев. В этот раз в числе бежавших оказалось 20 лагерников, осужденных за контрреволюционные преступления.
При этом заключенные гораздо чаще бежали не с заводских стройплощадок, а из лагерных пунктов Безымянлага, поскольку все они располагались рядом с железной дорогой, связывающей лагерь с большим миром. Лагерники, решившиеся на побег, обычно ненадолго прятались где-нибудь на территории лагпункта, а затем, улучив момент, пробирались в один из вагонов проходящих поездов. Как показывала статистика, большинство побегов совершалось либо из-за халатности и прямого разгильдяйства со стороны руководителей лагерных подразделений, а также сговора заключенных с сотрудниками военизированной охраны. О том, какие меры принимались для поддержания лагерного режима и усиления борьбы с побегами, видно из очередного приказа начальника Безымянлага Лепилова, подписанного в апреле 1941 года, накануне первомайского праздника.
«Несмотря на ряд приказов Народного Комиссара Внутренних Дел Союза ССР и мои указания о борьбе с побегами и упорядочении режима содержания заключенных, до сих пор имеют место многочисленные случаи грубого нарушения этих приказов и указаний со стороны отдельных начальников лагеря, подразделений и командиров военизированной охраны... Так, 11-го марта с.г. стрелки ВОХР Хомидиянов и Баранов из 1-го района, охраняя 10 заключенных у бетонного комбината, уснули на посту, в результате бежали 2 заключенных. 20-го марта с.г. стрелок Лебедев, охраняя группу заключенных, на Самарском карьере устроил вместе с заключенными групповую пьянку, в результате чего бежало 5 заключенных. 6-го апреля с.г. начальник изолятора, командир отделения 1-го участка, 1-го района Нестеров А.В. и дежурный стрелок Князьков незаконно освободили из изолятора подследственного заключенного Стрельцова - беглеца, который в тот же день вторично бежал из лагеря. Расследованием установлено, что Нестеров и Князьков вступили в преступную связь с заключенными, содержащимися в изоляторе, покупая им водку, приобретали от них вещевое довольствие.
Имели место также факты прямого предательства со стороны отдельных разложившихся бойцов ВОХРа, которые способствовали побегам заключенных. Так, 7-го марта с.г. командир отделения 1 -го дивизиона 2-го отряда Евдокимов A.M., пользуясь своим служебным положением, вызвал из зоны заключенного Хильченко и вместе с ним совершил побег».
Проштрафившихся охранников наказывали вплоть до привлечения к уголовной ответственности, однако побеги продолжались и в последующие месяцы. При этом заключенных не останавливал даже тот факт, что с началом Великой Отечественной войны и введением военного положения почти на всей территории европейской части СССР по отношению к беглецам стали применяться жесточайшие меры, соответствующие тому суровому времени - вплоть до расстрела. Многие из пойманных побегушников на допросе у следователя откровенно говорили, что терять им было нечего: чем медленно умирать в лагере от голода, побоев и невероятно тяжелой работы, лучше уж получить легкую смерть от пули.
В самом начале Великой Отечественной войны в Куйбышеве остро встала проблема обеспечения топливом промышленных предприятий, возводимых Особстроем. Причиной тому была оккупация фашистами Донбасса, из-за чего на тепловые электростанции и Безымянскую ТЭЦ прекратилась поставка донецкого угля. Без тепла, пара и электроэнергии вся дальнейшая работа УОС была поставлена под угрозу. И хотя с ноября 1941 года электростанции перешли на снабжение углем, добываемым в районе Караганды, вскоре выяснилось, что это топливо плохо соответствует технологическим требованиям, предъявляемым к нему ТЭЦ. В частности, в казахстанском угле было слишком много пустой породы, и к тому же он поступал к котельным в открытых вагонах, из-за чего оказывался смерзшимся и перемешанным со снегом. Поэтому руководство Особстроя вынуждено было держать на разгрузке угля большие бригады заключенных, которые кирками и ломами разбивали смерзшуюся массу.
Эти и другие трудности заставили руководство области и авиационной отрасли, к которой относились наиболее важные куйбышевские заводы, искать альтернативные источники энергоснабжения промышленных предприятий. Выход был найден в переводе Куйбышевской ГРЭС и Безымянской ТЭЦ на сжигание природного газа, значительные запасы которого к тому времени были разведаны на границе Куйбышевской и Оренбургской областей. В связи с этим 20 мая 1942 года в структуре Особстроя было создано управление строительством газопровода Бугуруслан-Похвистнево-Куйбышев, а 15 сентября 1943 года благодаря усилиям заключенных уже был введен в эксплуатацию его основной участок - 160-километровая трасса между Куйбышевом и Похвистневом. К концу декабря к газопроводу подключили также и отрезок Бугуруслан-Похвистнево, после чего общая длина газопровода достигла 180 километров. Тогда эта газовая магистраль была крупнейшей в СССР.
Параллельно с подключением Куйбышевской ГРЭС и Безымянской ТЭЦ к газопроводу шло строительство еще одного его участка, протянувшегося до Красноглинского района, где также находилось много оборонных предприятий. Уже 31 декабря 1943 года вступил в строй участок газовой магистрали от Безымянки до Мехзавода длиной 5,6 км. В общей сложности с сентября 1943 года по июль 1945 года энергетические предприятия Куйбышева получили по новому газопроводу 260 миллиардов кубометров природного газа, что оказалось равноценно 370 тысячам тонн каменного угля. Подсчитано, что благодаря этой газовой магистрали железнодорожники в те же годы высвободили от перевозки угля 20 тысяч вагонов, которые в трудное военное время были остро необходимы стране для перевозки оборонных грузов. Во второй половине 1945 года Куйбышевская ГРЭС и Безымянская ТЭЦ с газового топлива перешли на сжигание сырой нефти, которая к тому времени стала сюда поступать по трубопроводу с нефтепромыслов Самарской Луки, где основной рабочей силой также были заключенные соседних лагерей.
В те же военные годы, когда природный газ подали в котлы энергетических предприятий, началась широкая газификация не только промышленных объектов, но и жилого сектора и прочих социальных объектов Куйбышева. Массовое подключение к газовым магистралям здесь началось почти на десять лет раньше, чем в Москве и в других крупных городах СССР.
Валерий Ерофеев.
