Екатерининская пустынь — местонахождение бывшей Сухановской особорежимной тюрьмы.
Сухановская особорежимная тюрьма (Сухановка) — тюрьма сталинского времени, существовавшая на территории монастыря Свято-Екатерининская пустынь (рядом с нынешним городом Видное в Московской области России).
В бывших монастырских строениях тюрьма расположилась в 1932 году. До осени 1935 года представляла собой воспитательную колонию для малолетних преступников.
Рядом с тюрьмой располагались здания дворянской усадьбы Суханово, поэтому новая тюрьма стала именоваться Сухановской. Ещё одним неофициальным, но довольно распространённым названием тюрьмы было Дача пыток. В официальных документах Сухановка также часто именовалась Спецобъект № 110.
В 1937 году М. И. Калинин распорядился отдать в собственность НКВД все постройки бывшего монастыря и территорию вокруг них, которые отныне были предназначены для содержания политических заключённых. Идея создания на территории бывшего монастыря секретной тюрьмы для жертв Большого Террора (в первую очередь — попавших в опалу у Сталина его высокопоставленных сотрудников, а также арестованных высокопоставленных чинов самого НКВД) принадлежала Николаю Ежову, однако конкретная работа по её обустройству началась в первых числах декабря 1938 года, после того, как сам Ежов был смещён Сталиным с поста главы НКВД СССР.
Фактическим организатором тюрьмы стал новый нарком НКВД Лаврентий Берия. Согласно книге Головковой, в день предполагаемой отставки Николая Ежова Лаврентий Берия постановил создать тюрьму при НКВД на территории «Сухановского», по его выражению, монастыря. 25 ноября 1938 года Н. И. Ежов был смещён с поста наркома внутренних дел, а 10 апреля 1939 года арестован и помещён в ту же Сухановку, где содержался в течение последующих девяти месяцев; там же был осуждён и 6 февраля 1940 года расстрелян.
В 1989 году строения были переведены с баланса МВД СССР в Министерство культуры, а в мае 1992 года был восстановлен Свято-Екатерининский мужской монастырь.
Режим
Режим тюрьмы был очень строгим. Имена в тюрьме были запрещены; все заключённые, служащие тюрьмы и даже тела расстрелянных существовали исключительно под номерами.
Согласно телеграмме Сталина, Центральным комитетом Всесоюзной коммунистической партии было «допущено» применение «физического воздействия» к «врагам народа».
Есть свидетельства, что в бывшем главном храме монастыря был устроен тюремный крематорий.
Известные узники
Бабель, Исаак Эммануилович (1894 — 1940) — Русский писатель и драматург.
Бовкун-Луганец (Орельский), Иван Трофимович (1899 — 1939) — российский революционер, сотрудник ОГПУ-НКВД, полпред в Китае (1937—1939). Убит сотрудниками НКВД
Быстролётов, Дмитрий Александрович (1901 — 1975) — советский разведчик
Гнедин, Евгений Александрович (1898 — 1983)—советский дипломат, писатель, журналист, участник диссиденского движения.
Ежов, Николай Иванович — (1895 — 1940) — советский партийный и государственный деятель, генеральный комиссар госбезопасности.
Мержанов, Мирон Иванович — (1895 — 1975) — советский архитектор
Тамручи, Владимир Степанович — (1892 — 1950) — советский военачальник, генерал-лейтенант танковых войск (9 сентября 1941 г.), командующий бронетанковыми войсками Юго-Западного фронта (осень 1941)
Трилиссер, Меер Абрамович — (1883 — 1940) — советский государственный деятель, один из руководителей советских спецорганов.
Фриновский, Михаил Петрович — ((1898 — 1940) — деятель советских органов госбезопасности, командарм 1-го ранга (1938)
Чингиз Ильдрым — ((1890 — 1938) — азербайджанский советский инженер-металлург, народный комиссар Азербайджанской ССР по военным и морским делам (28 апреля 1920 — июнь 1920), первый из азербайджанцев, награждённый орденом Красного Знамени, заместитель начальника строительства Магнитогорского металлургического комбината.
Белянчик, Михаил Николаевич (1904 — 1950) — советский военачальник, генерал - майор.
................................
Сухановка: монастырь, ставший преисподней
23 ноября 1938 года Ежов вынужден был подать рапорт об отставке с поста наркома госбезопасности. В тот же день, 23 ноября, заместитель Ежова, а фактически уже руководитель НКВД Берия направил на имя председателя Совнаркома В.М. Молотова следующее письмо-постановление: «В связи с возникшей необходимостью оборудовать особо изолированную тюрьму специального назначения при ГУГБ НКВД нами намечено использование для этой цели территории и зданий Сухановского монастыря, переустройство которых под тюрьму может быть произведено в месячный срок». (Вот откуда пошло название Сухановской тюрьмы, сбивающее многих с толку; просто Берия перепутал имение Суханово, расположенное поблизости от монастыря, с самим монастырем. Так дальше и пошло.)
25 ноября 1938 года нарком внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности I ранга, «железный», «несгибаемый», всемогущий Ежов был снят со своего поста. Его место в тот же день занял Берия. Последовавший вслед за тем совсекретный приказ НКВД от 2 декабря 1938 года гласил: «…В трехдневный срок реализовать постановление СНК СССР о выселении с территории строительства личного состава подсобного хозяйства дома отдыха Архитектурного фонда…»
Не приходится сомневаться, что новая тюрьма, оборудованная с такой поспешностью, была устроена Берией для расправы со своими предшественниками — Ежовым и всем ежовским аппаратом. Состав заключенных 1939 года говорит сам за себя: большинство узников — это сотрудники высшего и среднего звена НКВД.
Едва начала функционировать новая политическая тюрьма, как 10 января 1939 года всем секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомам внутренних дел и начальникам УНКВД была разослана совсекретная шифротелеграмма, подписанная Сталиным. (Об этом документе народ узнал лишь в начале 1990-х годов.)
В шифротелеграмме от 10 января 1939 года говорилось: «ЦК ВКП разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП… <…> Метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и недоразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод».
Эта шифротелеграмма явилась как бы программой действий для сотрудников новой Сухановской тюрьмы, начавшей с 15 января 1939 года принимать чекистов всех рангов и граждан других категорий.
Был перестроен Екатерининский собор. В жилых корпусах оборудовали камеры для заключенных, в цементные полы были вмурованы столы и табуретки для дневного сидения, устроены поднимающиеся и запирающиеся на замок доски-кровати, а в окна вставлены толстые гофрированные стекла с впаянной арматурой, почти не пропускавшие дневного света. Согласно инструкции во всех помещениях были сглажены, скруглены углы, чтобы заключенные не вздумали разбивать о них свои преступные головы и тем самым уходить от допросов «с пристрастием» и «высшего революционного возмездия» — расстрела. Были устроены специальные помещения: стоячие карцеры (1х1 м2), карцеры горячие, холодные, темные, какие-то спецкамеры (3х3м2) — без окон, камеры для «буйных» — с обивкой из кошмы, покрытой сверху резиной, линолеумом или брезентом, на которые в свою очередь наносился толстый слой масляной краски; в этих камерах не было никаких предметов, никакого оборудования, здесь под непрерывным наблюдением содержались «буйные» — до «полного успокоения».
Некоторые помещения были оснащены специальными приспособлениями для пыток. Ныне рассекречен приказ НКВД № 0068 от 4 апреля 1953 года. В нем в пункте 1-м без обиняков говорится: «…установлено различное применение пыток: избиение, круглосуточное применение наручников на вывернутые за спину руки, продолжавшееся в отдельных случаях в течение нескольких месяцев, длительное лишение сна, холодные и горячие карцеры». Пункт 2-й того же приказа гласил: «Ликвидировать организованные руководством б. МГБ СССР помещения для применения к арестованным физических мер воздействия, а все орудия, посредством которых осуществлялись пытки, — уничтожить».
Говорили, что новейшее пыточное оборудование в Сухановскую тюрьму завезли тогда из фашистской Германии, но, конечно, у нас имелись и собственные образцы подобных изделий, самыми незаменимыми из которых были кулак, сапог и дубина. Именно об этих «образцах» вспоминали те, кому удалось остаться в живых после Сухановки. Сами чекисты рассказывали, что «130-килограмовый» Богдан Кобулов, допрашивавший подследственных с помощью кулака, мог убить человека с одного удара.
Ежова арестовали 10 апреля 1939 года, на Старой площади в кабинете Г.М. Маленкова, куда его вызвали для разговора. Первому в стране чекисту было предъявлено обвинение «в руководстве заговорщической организацией в войсках и органах НКВД СССР, в проведении шпионажа в пользу иностранных разведок, в подготовке террористических актов против руководителей партии и государства и вооруженного восстания против советской власти».
Вскоре после ареста Ежова доставили в Сухановскую тюрьму. Здесь бывший нарком находился под следствием до самого суда — в течение десяти месяцев. В одиночной камере Сухановки у Николая Ивановича была прекрасная возможность вспомнить 1937 и 1938 годы, когда он был на вершине власти и славы и когда по его приказам автозаки с приговоренными к смерти двигались по всей стране в направлении спецзон — для расстрела и тайного захоронения. И хоть за Ежовым стоял сам Сталин и некоторые его приспешники из числа членов политбюро, народ навеки связал 1937-й и отчасти 1938 год с именем «железного» наркома Ежова.
Страна была залита кровью, даже все ее отдаленнейшие уголки. Десятки тысяч убийств были совершены и здесь — всего в нескольких километрах от Сухановской тюрьмы, где находился Ежов, — на Бутовском полигоне и спецобъекте «Коммунарка». К моменту водворения Ежова в Сухановке чудовищные человеческие жертвы с его участием были уже принесены.
Так, в ближайшем Подмосковье, а именно в Ленинском районе, появился настоящий Бермудский треугольник — с тремя основными зонами, где начали исчезать люди. Это были Бутовский полигон и спецобъект НКВД «Коммунарка», к которым в 1939 году присоединилась Сухановская тюрьма.
Ежов в Сухановке
Когда арестованного доставили в Сухановку, его портреты еще красовались по стенам бывшего монастыря и в кабинетах следователей. Никто не знал тогда об его аресте. Это тщательно скрывалось не только от советских граждан, но и от рядовых сотрудников НКВД.
О первых днях пребывания в Сухановке Ежов вспоминал с какой-то почти детской обидой, удивлением, как человек, впервые в жизни соприкоснувшийся с жестокостью и несправедливостью. «Я говорил, что я не шпион, что я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения», — писал он в своих показаниях и письмах-ходатайствах.
В первые дни пребывания в Сухановке Ежова охраняли, как никого другого: четыре охранника бессменно стояли у двери, один находился внутри камеры. Видимо, в верхах опасались, что Ежову могут помочь бежать.
Так как Ежов, по его же собственным словам, не выносил боли и насилия над собой (подумать только!), он не мог оказать сопротивления оговорам и спустя несколько дней подписал все, что от него требовали. «Железный нарком» «признался в шпионской деятельности в пользу Германии, Польши, Франции, Англии и Японии», в том, что он «руководил заговором в НКВД и подготавливал террористический акт против Сталина и других руководителей»; вскоре он признался еще и в содомии, которой был подвержен с подросткового возраста, когда был подмастерьем у сапожника. Но последнее не очень интересовало следователей. Через две недели пребывания в Сухановке Ежов, прекрасно понимая, что его ждет, попросил бумагу, чернила и написал записку Берии: «Лаврентий! Несмотря на суровость выводов, которые заслужил и принимаю по партийному долгу, заверяю тебя по совести в том, что преданным партии, т. Сталину останусь до конца. Твой Ежов».
Ответа, разумеется, не последовало.
Следственное дело Ежова составляют двенадцать пухлых томов. Ежова допрашивали по ночам сам Берия, а также заместитель начальника следственной части НКВД, старший лейтенант госбезопасности Эсаулов и капитан госбезопасности Родос.
Б.В. Родос и А.А. Эсаулов — ставленники и приближенные Берии, которым он поручал особые задания, — избиения осужденных к расстрелу перед приведением приговоров в исполнение. Берия говорил: «Перед тем как им идти на тот свет, набейте им морду».
Жертвами садистов Эсаулова и Родоса были, как правило, видные политические деятели, например, член политбюро ВКП (б) С.В. Косиор, кандидаты в члены ЦК В.Я. Чубарь и П.П. Постышев, 1-й секретарь Кабардино-Балкарского обкома ВКП (б) Б.Э. Калмыков, секретарь ЦК ВЛКСМ А.В. Косарев, генерал-полковник Локтионов и другие. По свидетельству начальника 1-го спецотдела НКВД Баштакова, Родос вместе с Эсауловым по приказу Берии зверски избивали уже приговоренного к расстрелу Р.И. Эйхе, продолжая домогаться признания, что он шпион. Л.Ф. Баштаков рассказывал об этом на допросе в январе 1954 года:
«…Я и комендант Блохин выехали в Сухановскую тюрьму для того, чтобы получить там группу осужденных Военной коллегией Верхсуда СССР к расстрелу для исполнения приговоров. Когда прибыли в тюрьму, то мне было передано распоряжение Берии о том, чтобы я явился к нему в кабинет в Сухановской тюрьме.
Я пришел к нему в кабинет, в котором в это время находились кроме Берии Родос, Эсаулов и приговоренный к расстрелу бывший секретарь одного из крайкомов партии Эйхе». «На моих глазах, — продолжал свой рассказ Баштаков, — по указаниям Берии Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: «Признаешься, что ты шпион?» Эйхе отвечал ему: «Нет, не признаю». Тогда снова начиналось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, приказал увести его на расстрел».
Б.В. Родос и А.А. Эсаулов были одногодками, родились в 1905 году. Оба имели низшее образование. По окончании следствия по делу Ежова и массовых расстрелов по нему 26 апреля 1940 года оба были награждены, Родос — орденом Красного Знамени, Эсаулов — орденом «Знак Почета» «за выполнение ответственных заданий правительства». Родоса, кроме того, через четыре дня наградили еще боевым оружием «за выполнение спецзадания» — поимку бывшего наркома внутренних дел УССР Успенского. После войны Родос был понижен в должности и назначен начальником следственного отдела УКГБ Крымской области. Его московская четырехкомнатная квартира по Старопименовскому переулку, в доме № 4, после его перевода досталась другому знаменитому сухановскому палачу-изуверу — М. Рюмину.
Был отозван из Москвы и Эсаулов, после войны он — замнаркома госбезопасности Белорусской ССР. Много общего у заплечных дел мастеров, но конец жизни — разный. Эсаулов дослужился до генерал-майора и умер своей смертью в 49 лет, похоронен с почестями на Ваганьковском кладбище. Родос в звании полковника был уволен из «органов» «за моральное разложение». В 1953 году его арестовали, и три года он находился под следствием. Он говорил в свое оправдание: «Я считал, что выполняю поручение партии». В 1956 году его расстреляли по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.
Но вернемся к Сухановской тюрьме.
Бабель и Мейерхольд
— Я видел Берию, — рассказывал о Сухановке бывший охранник П.В. Мальцев, — и было это часто. Он лично допрашивал Ежова.
Сухановские следователи менялись, но методы дознания оставались те же. По показаниям Ежова было арестовано множество людей. Спустя месяц после пребывания в Сухановке он дал показания на свою жену, Евгению Соломоновну, и писателя Исаака Бабеля (находившихся одно время в интимных отношениях), обвиняя их в совместной шпионской деятельности в пользу Англии.
Исаак Бабель был арестован 16 мая 1939 года и в тот же день доставлен в Сухановку. Там его сразу же «поставили на конвейер»; три следователя — Шварцман, Кулешов и Сериков, сменяя друг друга, вели допрос три дня и три ночи. В результате Бабель «признался», что занимался террористической деятельностью под руководством Ежова, что, собственно, и требовалось следователям. Дело Бабеля курировал даже не Берия, а Жданов.
Через пять дней после ареста Бабеля был арестован В.Э. Мейерхольд. Скорее всего, он также оказался в Сухановке, так как его допрашивали те же следователи, что и Бабеля. Ныне широко известно письмо, написанное Мейерхольдом из тюрьмы на имя председателя Совнаркома В.М. Молотова о том, как его избивали на допросах. Читать это письмо физически тяжело.
Бабель провел в Сухановской тюрьме немногим более трех недель. Затем его возвратили на Лубянку. А Ежов продолжал содержаться в Сухановке и, по выражению надзирателя Мальцева, постепенно превращался в настоящего «доходягу».
Январские и февральские расстрелы
Не отличавшийся никогда хорошим здоровьем, Ежов заболел в Сухановке воспалением легких. Опасаясь, что подследственный не доживет до суда и расстрела, Берия 11 января 1940 года направил письмо Сталину о болезни важного узника. Ежова поместили в Бутырскую тюремную больницу и немного подлечили. Но спустя дней десять его снова доставили в Сухановку и 1 февраля вручили обвинительное заключение.
Основные судилища по делу «правотроцкистской организации» проходили в конце января и в первых числах февраля 1940 года. Решения Военной коллегии Верховного суда СССР не отличались разнообразием: почти во всех случаях выносился приговор к высшей мере наказания. Вслед за решениями суда полагалось приводить приговор в исполнение «немедленно», в течение часа. Очевидно, были мобилизованы все имеющиеся в запасе «сотрудники для особых поручений», так называемые исполнители. Всем распоряжался, командовал и подавал, как всегда, пример комендант АХУ НКВД В. Блохин.
Расстрелы сухановских сидельцев по делу Ежова начались 21 января 1940 года и продолжались ежедневно — вплоть до конца января. Расстрелы 27, 28 и 29 января унесли жизни не только видных сотрудников НКВД. Вместе со всеми 27-го почему-то казнили инспектора отдела кадров Комитета по делам мер и измерительных приборов; в тот же день расстреляны вместе мать и сын; это были жена заместителя Ежова — Е.Г. Евдокимова, домохозяйка, и их сын, учащийся московской школы № 204. Самого Евдокимова расстреляли через пять дней.
Больше всего произведено казней по делу Ежова с 1 по 5 февраля. Были расстреляны: заместители наркома водного транспорта, начальник отдела судебной защиты Наркомата юстиции СССР, начальники отделов, спецотделов и спецгрупп НКВД, секретари посольств СССР в разных странах, нарком внешней торговли, заместитель председателя КСК при СНК СССР; деятели культуры: журналист М.Е. Кольцов, режиссер В.Э. Мейерхольд, а также брат жены Ежова — И.С. Фейгенберг.
В последних числах января были приговорены, но расстреляны позже, 12 февраля, нарком НКВД Казахской ССР С.Ф. Реденс и начальник иностранного отдела НКВД СССР С.М. Шпигельглаз. В конце января — начале февраля была казнена семья бывшего заместителя Ежова, комиссара 1-го ранга М.П. Фриновского (перед арестом — наркома Военно-морского флота СССР); были расстреляны он сам, его жена и сын-школьник, учащийся 2-й московской спецшколы.
В ночь с 3 на 4 февраля, накануне судебного заседания, Берия приказал доставить к нему в кабинет Ежова. Разговор их происходил с глазу на глаз. Можно только предположить, что Берия втолковывал Ежову, как нужно вести себя на суде в интересах следствия, партии и государства, а также в своих собственных интересах. Будучи наркомом, Ежов и сам нередко проводил подобные беседы накануне казней и знал им истинную цену. Неизвестно, что отвечал Берии заключенный, но в заседании Военной коллегии Верховного суда СССР, состоявшемся 4 февраля, Ежов нашел в себе силы отказаться от своих прежних показаний. Судья В.В. Ульрих зачитал подсудимому заранее определенный смертный приговор. По свидетельству очевидцев, Ежов побледнел и стал заваливаться набок, так что охранники вынуждены были поддерживать его под руки. Но потом он немного пришел в себя. Ежов попросил не арестовывать его брата и племянников (он не знал, что за несколько дней до этого его брат и двое племянников уже были расстреляны). Уже зная, что его ждет расстрел, он обратился к Военной коллегии со следующими словами: «Прошу одно — расстреляйте меня спокойно, без мучений». Закончил он свое слово тем, что пообещал умереть с именем Сталина на устах.
Но есть сведения, что перед самой казнью осужденный, как это бывало с приговоренными подобного ранга, подвергся издевательствам и самому зверскому избиению.
После судебного заседания В.М. Блохин получил предписание за подписью В.В. Ульриха немедленно привести в исполнение приговоры к высшей мере наказания в отношении тринадцати человек. Десять человек, среди которых были крупные чекисты, тогда же казнили. Ежов и бывший начальник контрразведывательного отдела ГУГБ НКВД Н.Г. Николаев-Журид были расстреляны 6 февраля 1940 года…
Родственникам Ежова впоследствии сообщили, что он умер в 1942 году от кровоизлияния в мозг в местах лишения свободы. Но в 1960–1970-х годах ходили странные слухи, что Ежов не был тогда расстрелян, а умер в Казанской тюремной психиатрической больнице.
Можно представить себе, что творилось в эти дни и ночи в подвалах Варсонофьевского переулка, где происходили расстрелы по приговорам Центра. С помощью особого механизма тела расстрелянных поднимали из подвалов наверх, погружали на полуторатонки и отвозили в Донской крематорий. Считается, что прах после кремации ссыпали в ямы неподалеку. В таком случае в земле, принимавшей всех без разбора, прах казненных палачей смешивался с прахом их жертв. Правда, знающие люди из числа сотрудников ФСБ уверяют, что прах казненных частенько никуда не «ссыпали», а выбрасывали в канализацию или вывозили на свалки.
................................
Пыточная тюрьма Сталина. «Мелочь судить, остальных расстрелять!».
Трагический 1941 год принес не только бедствия, связанные с нападением Германии на СССР, но и новые аресты и расстрелы. Документ о карательных действиях против бойцов и командиров, попавших в плен и окружение, вышел уже на шестой день войны. По приказу наркома обороны № 270 и постановлению от 16 августа 1941 года, подписанному Сталиным, Молотовым, Буденным, Ворошиловым, Тимошенко и Шапошниковым, все советские воины, оказавшиеся в плену или на оккупированной территории, объявлялись «изменниками Родины», будь то генерал, адмирал или же обыкновенный рядовой солдат или матрос.
Те, кто вышли из окружения, попадали в фильтрационные лагеря НКВД и чаще всего шли потом под трибунал (карали и членов семей бывших военнопленных). За период 1941–1944 годов одних офицеров было репрессировано 72 тысячи, а всего — 994 тысячи человек; более 157 тысяч из них было расстреляно. С 1944 года арестованных бывших военнопленных уже миллионы. В мае 1945 года отдел «Ф» и 4-е Управление НКГБ объединяются. Возглавляет это объединение Судоплатов, курирует Берия. Всего за войну и вскоре после нее подверглось аресту, казням и высылке 2 миллиона 500 тысяч человек. На фронте и в тылу вплоть до 1946 года свирепствовал Смерш, возглавляемый В.С. Абакумовым, который принимал личное участие в расправах над арестованными офицерами.
Дела о военных заговорах, аресты военачальников начались еще при Ежове. По официальной справке Военной коллегии Верховного суда СССР, Ежовым были уничтожены: 1 нарком ВМФ, 3 заместителя наркома обороны, 16 командующих войсками округов, 25 их заместителей, 5 командующих флотилиями, 8 начальников военных академий, 33 командира корпусов, 76 командиров дивизий, 40 командиров бригад, 291 командир полка.
Продолжая разработку «военных заговоров», при Берии в 1940–1941 годах арестовали более 100 генералов и адмиралов РККА; 23 из них были расстреляны, 12 — умерли, находясь под следствием.
С осени 1941 года опустевшие было камеры Сухановки начали заполняться новыми заключенными — так называемыми военными преступниками. Это были недавние военнопленные, прибывающие из особых отделов фронтов, а также свои, тыловые «враги народа».
Прежде всего следует сказать о военачальниках, которые умерли в Сухановке, не дожив до суда.
Это заместитель командующего Юго-Западного направления по автобронетанковым войскам генерал-лейтенант Владимир Степанович Тамручи. Перед арестом он был в резерве Главного управления кадров Красной армии. В.С. Тамручи был родом из Баку, имел высшее военное образование. Его арестовали 22 мая 1943 года. Семь лет находился он под следствием в одиночной камере Сухановской тюрьмы. Один Бог знает, что ему пришлось здесь перенести. В возрасте 58 лет 28 октября 1950 года он умер. Не выдержало сердце или он был забит до смерти сухановскими изуверами, мы уже не узнаем.
Контр-адмирал Константин Иванович Самойлов, также умерший во время следствия в тюрьме, был ровесником Тамручи, родом тоже из Баку, имел высшее военное образование. Перед арестом был начальником Управления военно-морских учебных заведений ВМФ СССР. Арестовали его вскоре после начала войны — 9 июля 1941 года. Обвинение было сформулировано как «подозрение на измену» Родине. За это «подозрение» он всю войну и послевоенные годы — целых 10 лет — томился в тюрьме. Из документов известно, что 59-летний адмирал умер в 1951 году, находясь под следствием в Сухановской тюрьме.
Ряды сухановских военачальников в годы войны пополнили начальник штаба 4-й ударной армии Федор Николаевич Романов, арестованный в январе 1942 года; преподаватель Академии ВВС Александр Александрович Туржанский; военачальники В.С. Голушкевич, И.А. Ласкин, Г.А. Ворожейкин. Все они были арестованы в 1942–1943 годах и содержались по 8–10 лет в сухановских одиночках.
В числе жертв Сухановки — маршал авиации, Герой Советского Союза Сергей Александрович Худяков (Ханферянц Арменак Артемьевич). Перед арестом в декабре 1945 года он находился на Дальнем Востоке, где успешно участвовал в войне с Японией. 14 декабря маршала вызвали в Москву, по прибытии арестовали и отвезли в Сухановку. Там, надо думать, за него крепко взялись, потому что маршал был не из слабых. Но его, как и других военачальников, быстро сломили. По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР маршал был обвинен в связях с английской разведкой, в «злоупотреблении служебным положением» и в том, что жил под другим именем.
Маршала Худякова расстреляли 18 апреля 1950 года.
Генерал-майор Павел Григорьевич Понеделин перед войной был начальником Ленинградского военного округа. С апреля по август 1941 года он командовал 12-й армией Юго-Западного фронта, имел три боевых ордена. В районе Умани он попал в окружение, при попытке прорыва был взят в плен. В апреле 1945 года генерал был освобожден союзными войсками, от работы в армии США он отказался, затем семь месяцев проходил проверку при Советской миссии в Париже. Полностью восстановленный в правах, в декабре 1945 года П.Г. Понеделин вернулся в Москву и вскоре приступил к работе в Военной академии им. Фрунзе. Но лишь одну неделю генерал находился на свободе. 30 декабря он был арестован по доносу некоего К. После ареста Понеделин был водворен в Сухановскую тюрьму. Следствие по его делу продолжалось пять лет — до июня 1950 года. Все это время он томился в одиночке.
Понеделин обвинялся в измене Родине и выдаче на допросе в плену секретных сведений. Военной коллегией Верховного суда СССР от 25 августа 1950 года он был приговорен к расстрелу. В тот же день приговор привели в исполнение. Тело расстрелянного генерала было кремировано в Донском крематории.
Всего в Сухановке содержались без суда и следствия 52 высших офицера Красной армии, ставших во время войны добычей Смерша, — за неосторожные высказывания об отличной подготовке вермахта и наших просчетах.
К началу 1950 года о военных узниках Сухановки как будто забыли. Берии напомнил о них военный прокурор генерал Афанасьев. С интервалом в полгода Берия дважды обращался с вопросом о сухановских военачальниках к Сталину. Решение последнего было следующим: «Мелочь судить, остальных расстрелять!»
В конце декабря 1945 года при возвращении из немецкого плена были арестованы и помещены в сухановские одиночки: командир 15-го стрелкового корпуса генерал-майор Петр Фролович Привалов; начальник военных сообщений генерал-майор технических войск Сиваев Максим Наумович; генерал-майор войск связи Белянчик Михаил Николаевич; контр-адмирал, заместитель командующего Черноморским флотом Бондаренко Петр Тихонович; генерал-майор, командир 13-го стрелкового корпуса РККА Кириллов Николай Кузьмич, переданный советским властям миссией в Париже. Эти и другие военачальники, уже отсидевшие в одиночных камерах Сухановки по пять и более лет, в 1950–1951 годах были расстреляны.
Когда в Сухановке принялись «вышибать» показания одновременно из всех генералов и адмиралов, а это были люди крепкие, мужественные, началось что-то невообразимое.
Днем коридоры следственных кабинетов тихие, пустынные, видны следователи, сидящие за столами, строчащие какие-то записи. Но ночью… все наполнялось криками, визгом, воплями. Красные от натуги следователи в полуоткрытые двери виднелись за «работой» — избиением, истязанием подследственных. Следователь мочился в графин и заставлял пить подследственного. Избиения были такими, что крепкие 50—60-летние мужчины, бывшие полковники, генералы, кричали, не помня себя: «Мама!»
Очевидец слышал женские крики из соседнего кабинета: «Как вы смеете? Вы не смеете, не смеете!» Он думал про себя: что же они там с ней делают?
Некоторых после длительных допросов отправляли на принудительное лечение в тюремную психиатрическую больницу. Так поступили с 51-летним генерал-лейтенантом в отставке И.С. Варенниковым, подполковником А.А. Грибом и некоторыми другими.
Даже представителям всесильного Смерша пришлось познакомиться с Сухановскими казематами. По свидетельству ответственного сотрудника прокуратуры Кульчинского, в Сухановке несколько лет содержался бывший начальник Смерша одного из фронтов генерал-майор Сидякин. Он сошел с ума в тюрьме и, сидя в одиночной камере, целыми днями выл и лаял по-собачьи.
Казненных генералов и адмиралов кремировали в Донском крематории. Через 2–3 года, некоторые через год после расстрела были реабилитированы.
