В 1987 году Минск потрясло небывалое известие: взбунтовалась зона на улице Ангарской. Горели бараки, территорию колонии оцепили внутренние войска. Бунт был тем более неожиданным, что произошел в образцово-показательной колонии, практически в жилом районе. Добропорядочные граждане с ужасом и интересом наблюдали за всем происходящим: "боевик" разыгрывался в жизни и его можно было наблюдать прямо со своего балкона.
Город в городе
К началу 1987 года в колонии общего режима на Ангарской, где отбывали наказание неплательщики алиментов, карманные воришки, хулиганы и прочая мелкая шушера, содержалось около 4 тысяч заключенных. Здесь располагалось одно из самых крупных "застенных" производств во всем СССР: один из цехов изготавливал привод рулевого управления и передний мост для тракторов "МТЗ", в другом была налажена работа конвейера по сборке колес велосипедов и мотоциклов для Минского мотовелозавода, два цеха работали на "Горизонт", еще один - на МАЗ. Все эти предприятия подчинялись напрямую Москве. Поэтому как только производство на Ангарской запаздывало с поставкой каких-либо комплектующих, директор завода тут же устраивал "разгон" министру внутренних дел БССР, а тот в свою очередь - начальнику зоны. Последний за малейшее недовыполнение плана отвечал головой. Впрочем, авралы случались крайне редко. Производство было налажено отменно, и зона работала буквально с колес. Если, бывало, не хватало каких-то комплектующих, их в срочном порядке доставляли (иногда - на самолетах). Производство работало в три смены - 24 часа в сутки.
Предпосылки
Бунт в колонии назревал с объявления в СССР "горбачевской" амнистии. Обычно смена трудового контингента производилась постепенно: освобождались, скажем, 100 человек, а на их место уже готовились другие. В зоне имелось даже свое профессионально-техническое училище - своеобразная кузница кадров и одновременно испытательный полигон, где зеки проверялись на лояльность к администрации и на способность плодотворно работать во благо честного трудового народа. Но даже если у осужденного уже была необходимая специальность, сразу к станкам его все равно не подпускали. Прежде спецконтингент просеивали через оперативный отдел зоны, работа которого заключалась в выявлении среди вновь прибывших конфликтных элементов. В общем, эта колония по праву считалась идеальной.
Однако с объявлением амнистии четко налаженная работа цехов начала давать первые сбои. С июля по октябрь 1987 года из УЖ-15/7 выбыли на волю около 1800 человек, что составляло почти половину всего контингента. На их место пришла партия из 1600 заключенных. Причем выбыли по амнистии самые дисциплинированные, а прибыли не привыкшие к дисциплине зеки из Пскова, Могилева, Бобруйска, которые сразу же начали устанавливать на Ангарской свои порядки. Особенно беспокойным оказался контингент из Пскова. Их привезли целый вагон и, предварительно не профильтровав, как есть, всем кагалом забросили на "семерочку": не было времени, производство могло остановиться в любую минуту, а союзное начальство давило и требовало выполнения плана по поставкам комплектующих узлов к тракторам, машинам и телевизорам. Чтобы как-то справиться с прежним объемом заказов при существенном сокращении числа работающих и их низкой квалификации, администрация колонии была вынуждена существенно увеличить продолжительность рабочего дня заключенных. Позже и вовсе пришлось пойти на крайние меры: допустить к производству неподготовленных заключенных. Это было равносильно тому, что впрячь в телегу необъезженную лошадь.
Хоть волком вой
О назревавших в колонии проблемах начальник УЖ-15/7 Анатолий Говор начал предупреждать руководство ИТУ и МВД РБ уже тогда, когда по амнистии ушли из зоны 1800 заключенных. В ответ начальство лишь прислало замену убывшим, потребовав не поднимать паники и ни в коем случае не снижать объемов производства. Анатолию Говору ничего не оставалось, как запустить в цеха "псковских волков". Но вкалывать они как раз-таки и не стремились. Соответственно нагрузка на "аборигенов" увеличилась. На этой почве и стало назревать первое серьезное противостояние. Но белорусские работяги (или, как их называют в зоне, мужики) очень быстро попали под влияние прибывших новичков, и ситуация начала быстро меняться к худшему. Из цеха, работавшего на "Горизонт", начал "испаряться" и неведомыми путями "оседать" в прилегающем к колонии жилом секторе спирт. Отношения между заключенными и администрацией накалялись. Обстановка осложнялась еще и тем, что даже среди администрации не было согласия того, каким образом удерживать в зоне порядок: начальник колонии пытался стать для заключенных "своим парнем" и по-отечески уговаривал их вести себя спокойно, а руководитель оперативного отдела упирал на репрессивные меры, полагая, что только ужесточение режима сможет удержать зеков в узде. Замполит в этой ситуации принимал сторону то одного, то другого, чем вносил еще большую сумятицу. При всем при этом на начальника колонии по-прежнему продолжали давить, требуя стабилизации работы производства.
Первая ласточка
Первый тревожный сигнал, что в колонии может произойти нечто чрезвычайное, "прозвенел" еще в сентябре 1987 года, за два месяца до бунта. В один из дней (точную дату уже никто не помнит) кто-то из "псковских волков" нагрубил прапорщику-контролеру, и тот применил силу, отделав заключенного по полной программе. В ответ отряд, где был "прописан" пострадавший, отказался выйти на работу. Но это был еще не бунт, а только его предвестник, "тихая забастовка". И чтобы не портить показатели образцовой колонии, администрация решила разобраться во всем самостоятельно, не ставя в известность о случившемся руководство ИТУ и МВД БССР. На переговоры с забастовщиками отправился Анатолий Говор, который среди осужденных пользовался большим авторитетом.
Заключенные поведали начальнику колонии, что пострадавший вовсе не грубил прапорщику, а просто при встрече с ним забыл снять шапку и покорно склонить голову. В некотором смысле забастовщики были правы, так как контролеры всегда любили, когда перед ними снимают шапку, и очень обижались, если кто-то игнорировал ритуал холопского повиновения. Тогда Говор пообещал лично во всем разобраться и, если выяснится, что прапорщик был не прав, наказать его. Зеки же должны были немедленно выйти на работу, и начальник колонии лично гарантировал им, что виновные в организации забастовки не будут привлечены к ответственности, если конфликт не выйдет за пределы колонии. Зная известную либеральность начальника колонии, зеки поверили ему и забастовку прекратили.
Однако сразу после этого за работу принялся оперативный отдел. Очень скоро все зачинщики "тихой забастовки" были выявлены, и список лиц лег на стол Говора. Оперативный отдел требовал немедленной изоляции указанных "элементов", но начальник колонии категорически запретил делать это. Между представителями администрации вновь возник конфликт.
Завинчивание гаек
В ИТУ и МВД БССР пошли докладные, в которых сообщалось не только о ЧП, но и о причинах, его вызвавших: увеличенный рабочий день плюс либеральность начальника, не позволяющего держать заключенных в черном теле. Параллельно с этим Говор тоже обивал пороги вышестоящих инстанций и говорил, что толку от колонии уже не будет и что лучший выход из ситуации - расформировать ее, а производство перераспределить по другим учреждениям пенитенциарной системы республики. В ответ на все эти действия 10 октября в "семерку" прибыло 20 проверяющих. В министерстве это назвали "плановой комплексной проверкой", хотя ни в каких планах она до этого не значилась. Проверяющие рыли носом землю вплоть до 20 октября, чем еще больше дестабилизировали ситуацию. А 28 октября приказом министра внутренних дел БССР Виктора Писарева начальник колонии был отстранен от своей должности и переведен в резерв МВД.
Получив долгожданную свободу действий, оперативный отдел "семерки" тут же принялся завинчивать гайки. И результат не заставил себя ждать.
Ночью 31 октября в 8-м отряде был обнаружен очередной пьяный осужденный. Провинившегося без лишних разговоров поместили в штрафной изолятор. В ответ отряд отказался выйти на работу и потребовал освобождения товарища. Чтобы избежать осложнения ситуации, новый начальник колонии Тетерник пошел на уступки. Работа в производственной зоне возобновилась. Однако на этот раз оперативный отдел не собирался либеральничать. Разборки с участниками новой "тихой забастовки" продолжались до 2 ноября, после чего почти половина отряда - около 40 наиболее активных участников акции - была изолирована: прямо на глазах всех заключенных их загнали в "автозаки" и вывезли в следственный изолятор на "Володарке"...
"Праздник свободы"
Бунт начался с жилой зоны, где забаррикадировались заключенные. Плюс ко всему им удалось добраться до запасов спирта, использовавшегося на производстве. Своеобразный "праздник свободы" удался на славу: бунтари вели себя довольно агрессивно, подожгли несколько построек и взяли заложников из числа персонала (правда, очевидцы утверждают, что обошлось без жертв). Не только для Минска, но и для всего СССР это происшествие было чрезвычайным: учреждение довольно быстро окружили подразделения внутренних войск под командованием Анатолия Куликова, в столицу Белоруссии прибыли бойцы "Беркута". Однако сами заключенные не предпринимали попыток выйти за ограждение зоны. Поэтому никакой дополнительной силовой операции, по существу, не требовалось. Однако штаб по ликвидации ЧП почему-то попытался обострить ситуацию. Но эта попытка больше напоминала имитацию действия, чем само действие. Несмотря на то, что вокруг колонии находилось много мощной техники (имелись даже танки и самоходные артиллерийские установки), в качестве тарана для штурма бунтарей был использован старый, чуть живой броневичок, на котором, по меткому выражению одного из чиновников МВД, еще Ленин выступал перед рабочими. Чудо-техника, тарахтя на всю округу, уперлась в ворота жилой зоны и: заглохла. После этого штурм решили не возобновлять. К тому же через несколько часов проголодавшиеся и отрезвевшие зеки сдались сами.
Тем не менее самое крупное и успешное "застенное" производство Советского Союза было ликвидировано, и сегодня о его существовании практически ничто уже не напоминает. Хотя жители близлежащих домов все еще помнят, как за не очень высоким забором пылали бараки...
