Лагерный ад.
12 июля 1978 года пополудни из широких дверей ленинградского кинотеатра "Титан" на Невский проспект хлынули люди. Среди выходивших был и высокий, седой мужчина преклонного возраста, интеллигентно одетый, с тростью в руке. Люди оживленно обменивались между собой мнениями о только что просмотренном фильме "Особо опасные", в котором показан побег заключенных из лагеря. Седой мужчина, выкидывая впереди себя трость, не спеша пошел по Невскому проспекту. Свернув в парк и выбрав свободную скамейку, он сел, опершись на трость. По его внешне спокойному виду нельзя было понять, как он взволнован фильмом. Не единожды глядевший в глаза смерти, он с содроганием вспоминал события давно минувших лет.
...Конвоира Черткова, вернувшегося 12 июля 1944 года в конце дня с прииска Центральный и крепко спавшего, разбудили ночью и срочно вызвали к начальнику лагеря, у которого уже находились его заместитель и старший конвойного отделения.
— Несколько часов назад при попустительстве конвоиров из лагеря вбежал заключенный Турусов, — сказал недовольно начлага. — Напомню его данные. Тридцати семи лет, осужден особым совещанием НКВД по пятьдесят восьмой и как враг народа определен на "плепку". Уже прошел через два лагеря строгой изоляции, что это за лагеря, сами знаете. Живыми оттуда не выпускают не только зэков, но и нашего брата. Из лагерей умудрялся сбегать. Как уцелел после побегов, одному Богу известно. На момент ареста, по картотеке НКВД, считался крупным геологом. Побывал с геологическими партиями во многих глухих местах, хорошо ориентируется в тайге.
Начлага сделал паузу, воцарилось тягостное молчание. Конвоиры ждали, на кого он возложит поимку беглеца.
— Тебе, Чертков, поручаю поимку заключенного, — голос начлага звучал повелительно. — О том, что беглец, здоровый и выносливый, сам знаешь. Но ты тоже не из слабых. Как поступить с заключенным, когда его настигнешь, подскажет обстановка. Теперь о предполагаемом маршруте побега. Возможно, Турусов бежит на Мотыгино, ведь оттуда можно быстрее выбраться в Красноярск.
— Думаю, что Турусов этот маршрут использовать не будет, — вставил Чертков.
— Почему так думаешь? — спросил начлага.
— Сомнения нет, что Туру пытается пробраться в Красноярск, но через Мотыгино бежать не рискнет, дорога туда людная, транспортная: он быстро себя обнаружит, а пойдет он другим путем, через мутовинское зимовье, — сказал Чертков, выбросив руку в сторону предполагаемого пути побега заключенного. — От нашей Уронги до Удоронги, где находится зимовье, до Каменки и дальше совсем безлюдно. Спрячется в барже и по Ангаре и Енисею незаметно доберется до Красноярска и там осядет.
— Турусова надо опередить, и ты, Чертков, к утру должен быть у мутовинской заимки, — сказал начлага тоном, не терпящим возражения. — Прихвати автомат, беглец вооружен пистолетом. По сведениям одного из моих стукачей, это тот пистолет, который охранники потеряли, когда устроили пьянку на верхней террасе лесоповала. Турусов нашел его и надежно спрятал.
...Турусова арестовали ранним сентябрьским утром 1937-го. На рассвете в квартире раздался внезапный звонок. Заспавшись с дороги, он не смог открыть дверь первым — опередить мать. В просторную прихожую вошли трое сотрудников НКВД и предъявили ордер на арест. Турусов, увидев энкаведистов, не растерялся, не выдал своего волнения.
— Когда прибыли в Ленинград? — спросил напористо майор.
— Вчера. вечером, — ответил Турусов, посмотрев на майора в упор. .
— Где вы находились несколько месяцев и чем занимались? — наступал тот.
— Я выполнял правительственное специальное задание геологического поиска месторождений ценного сырья на Урале для оборонной промышленности, — последовал ответ Турусова, — Об этом известно в Наркомате обороны.
— Кто вам давал задания скрывать найденные ценные месторождения, ослаблять военную мощь нашей страны? — продолжал допытываться майор.
— Отвечать на такие вопросы,не нахожу нужным, — отрезал Турусов. — Работа, которую выполнял, является секретной.
— Назовите адреса в Германии, куда пересылаются секретные координаты найденного сырья? — домогался незваный гость.
— Не высасывайте из пальца то, чего на самом деле нет! — выпалил Турусов, побагровев от гнева.
Майор понял, что допроса не получится, и отдал распоряжение своим подчиненным на обыск квартиры. Энкаведисты, забрав геологические дневники и книги зарубежных изданий по геологии, увели Турусова. Дверь родительской квартиры, в которой он родился и вырос, закрылась за ним на долгие годы.
Через десять томительных дней, проведенных в переполненной заключенными камере тюрьмы "Кресты", Турусова вызвали на допрос. Следователь бегло ознакомил его с делом, заведенным на него как на государственного преступника, умышленно утаившего найденные в геологических поисках крупные месторождения ценных минералов с целью передачи их координат за границу. Допросы повторялись, его силой принуждали признать предъявленные ему обвинения, выдать фамилии лиц из Наркомата обороны, причастных к сокрытию найденных геологических месторождений сырья, явочные адреса в Германии.
Турусов был образованным человеком, учился в Ленинградском горном институте, стажировался в Берлинской горной академии. Он хорошо разбирался в политической обстановке, какая сложилась к этому времени в стране, и ему не представляло труда понять, что на него по гнусному доносу сфабриковано дело.
Три месяца следователи издевались на допросах над Турусовым. И после того, как особисты свершили над ним пятиминутный суд, его с клеймом "враг народа" бросили в лагерь смертников, где зэков косила лагерная каторга. Почти всех заключенных, строивших железную дорогу, поглотила таежная болотная трясина. В другом лагере он попал в необычную бригаду, состоявшую из бывших высших офицеров НКВД. Глубоко под землей они вырубали из кварцевых жил золото. Но и царь металлов не спас невольников от смерти. Они навсегда остались на дне темной, сырой шахты. Чтобы продлить свою жизнь, Турусов дважды отваживался на дерзкие побеги из лагерного ада, зная, что смерть будет преследовать его неотступно. Побеги заканчивались тем, что его бросали на растерзание озверевших овчарок. Но каждый раз, то ли по счастливой случайности, то ли по чьей-то воле, он оставался живым. На седьмом году заключения Турусов был переброшен в третий лагерь.
Лагерь находился в таежной глухомани, на речке Уронге, у подножья крутых сопок. По своей величине и примитивному устройству лагерь считался маленьким. Каторжную невольницу трудно было заметить, если даже проходить мимо. Густой хвойный лес, окружавший лагерь, служил надежным заслоном от постороннего глаза. Пристанище заключенных — два наскоро собранных длинных барака из неошкуренных бревен, между которыми зияли щели. Бараки, огражденные высокими столбами и опутанные колючей проволокой, зимой промерзали так, что стены и потолки докрывались густой сыпучей изморозью, летом и осенью их "пробивали" дожди. Из-за крутости сопок в лагере всегда было темно: туда редко проникал солнечный свет. Зимой в глубокую впадину, где был расположен лагерь, наметало много снега. Весной вокруг него и по всей болотной пойме Уронги снег медленно стаивал, превращаясь в ледяной панцирь. Свой лагерь заключенные окрестили ледовым могильником.
Оказавшись на Уронге, Турусов сразу же определил, что это такой же лагерь смерти, как и те, которые он уже прошел. Это был лагерь особого назначения НКВД и вспомогательно использовался для добычи золота. Заготовленную зэками древесину пожирали, драга. Они крутились рядом, на Удерее, добывая золото, которое уходило в Америку на оплату военных заказов. Кровопролитная война с немцами обходилась дорого.
Зимой с утра и до вечера над лагерем был слышен тупой стук топоров, пронзительный скрежет пил и оглушительный свист сутунков, несущихся с крутых косогоров вниз по облитым водой и замороженным деревянным желобам. Эти звуки, гулкие и протяжные, таившие в себе что-то зловещее, рассекая морозный воздух, волна за волной проносились над тайгой, оседая где-то рядом, в ее хвойной пустоши. Лесоповал - зона, и заключенные знали, что если они вырвутся за ее пределы, то заплатят та это своей жизнью.
Лагерь был тем местом, где против заключенных объединились злые силы природы и человека. Зимой глубокие снега и леденящий холод, вонзавшийся в тела заключенных с остротой отточенной иглы, весной занудливая цинга, летом беспощадный гнус, доводящий их до бешенства своей ненасытной кровожадностью, и палящий зной выворачивали узников наизнанку. Вдобавок изнурительный каторжный труд на лесоповале под вооруженным присмотром назойливых надзирателей и муки голода не оставляли невольникам надежды на выживание. Зэков, "отдавших концы", не хоронили. Зимой их складывали неподалеку от бараков. На студеном морозе трупы быстро смерзались и их заносило глубоким снегом. С весны трупы оттаивали и все лето смердили едким зловонием. Заключенные и стражники привыкали ко всему.
Зэк в лагере был уподоблен самой паршивой скотине, о ценности его жизни говорить не приходилось. Начлага, человек с явными признаками инстинктов зверя, властвовал над судьбами и заключенных, и охранников, угрозой внушая им страх и покорность. Он поощрял жестокое обращение охранников с узниками, всячески превращая их в доходяг.
Порою казалось, что по лагерной зоне маячат тени человеческих скелетов. Заключенные не могли держаться на ногах, падали, и было не редкостью, когда они заканчивали свою жизнь на пути к лесоповалу. У оставшихся в живых зэков не хватало сил вытягивать дневную норму за себя и умерших. План лесозаготовок срывался, начальнику лагеря не начисляли премиальные в золотопромышленном ведомстве. И тогда он набрасывался на надзирателей. А им это не нравилось. И улучив момент, лагерные надзиратели — люди жестокие, с помутившимся рассудком от постоянного употребления спирта, расправлялись с зэками, применяя изуверские способы их уничтожения.
Лагерь содрогнулся от леденящего душу убийства заключенного Воронцова. В декабре тайга утонула в глубоких снегах. Рубка леса затруднилась. А потом грянули трескучие морозы. Свирепствуя, они весь январь удерживались на отметке ниже пятидесяти градусов. Тайгу, окутанную густым куржаком, сковала лютая стужа, лес омертвел, воздух стал ломким и его трудно было продохнуть. У Воронцова стужа обострила болезнь, которая свалилась на него еще во времена прошлого заключения за революционные вылазки в народ. Страдая от тяжелой хвори, Воронцов не мог распиливать и складывать тяжелые сутунки в штабели, у него на это не было никакой мочи.
В один из поздних морозных вечеров двое надзирателей, дежуривших по лагерю, ворвались в барак и подскочили к нарам, где лежал хворый Воронцов.
— Вставай, доходяга! — крикнул надзиратель и, схватил ослабевшего Воронцова за плечо.
— Зачем это? — возмутился тот, предчувствуя что-то неладное.
— Сейчас узнаешь! — ответил, ухмыляясь, надзиратель.
И не успел Воронцов глазом моргнуть, как оказался в их каптерке. В какой-то миг последовал сильный удар по спине, и он упал на холодный пол. Надзиратели затолкали зэка в мешок из толстого брезента, завязали и, облив водой, выбросили на жгучий мороз во двор лагеря. Пока стражники пили спирт, Воронцов корчился на морозной стуже. Разомлев от выпитой дозы, они впали в спячку. А когда очухались, Воронцов был уже заживо превращен в ледовую твердь.
