Родилась 22 апреля 1966 года в Рыбинске. Отец Аркадий Шацкий был известным в стране музыкантом, руководил эстрадным оркестром «Радуга». Эстрадное мастерство постигала в детстве, наблюдая за работой отца, а позже – в Ленинградском мюзик-холле. Сначала пела современную музыку, но однажды во время морского круиза сделала вечер романсов и поняла: публике очень понравилось! Выпустила 3 альбома с романсами, готов альбом Jazz Mainstream. По словам Никиты Богословского, «на фоне наших эстрадных звезд… она выглядит королевой» и «ее голос неповторим… полон тончайших нюансов страсти и нежности». Любимые старые голливудские фильмы: «Смешная девчонка» и «Хэлло, Долли» с Барброй Стрейзанд и мюзикл «Звуки музыки». В этом году сыграла маленькую роль в картине Глеба Панфилова «В круге первом» по Солженицыну. Семья: мама, брат и его дети. Любимец – кот Митя редкой египетской породы, его певица подобрала во время гастролей. Митя был в шоке, что его бросила бывшая хозяйка, и выбрал себе Нину. Обожает море, «благодарна Венеции за возможность прикоснуться к вечности».
............
Предназначение
Заслуженная артистка России Нина Шацкая поет романсы и джаз. Поет так, что заслушиваются даже равнодушные. Каждый ее концерт неповторим, и ей все равно, где петь - в камерном зале для избранных или при аншлагах в концертном зале им. П. И. Чайковского.
– Никогда не забуду, как мы с родителями ездили летом на Рыбинское водохранилище, – вспоминает Нина. – Оно такое огромное, как море – берегов не видно. И там есть большие песчаные острова, на которых растут высокие сосны. Папа отвозил меня на такой остров, не боялся оставлять одну, и уезжал на полдня. У меня были приемничек, книжки, я резвилась, бегала по огромным лужам в песке, смотрела на облака, загорала. Ближе к августу там созревала брусника… Это было такое немыслимое счастье, ощущение покоя и полной защищенности, что согревает меня и сейчас, когда вспоминаю об этом...
Нина выросла в семье талантливого музыканта – ее отец создал и 20 с лишним лет руководил джазовым оркестром в Рыбинске. Однажды он взял ее на новогодний бал в Москву, в Кремлевский дворец съездов, куда пригласили играть его оркестр. Для 17-летней провинциальной девочки эта поездка и так показалась сказкой, но когда ее выбрали королевой бала – она чувствовала себя совершенной Золушкой. «Где вы учитесь или работаете?» – спросил Нину ведущий. «Заведую сельским клубом», – сказала она. «Какая остроумная у нас королева!» – засмеялся конферансье. Но Нина не шутила.
Она действительно устроилась в клуб, чтобы заработать стаж для поступления в институт. Удивительно, но девочка, которая выросла в музыкальной среде, успешно окончила музыкальную школу, бегала к папе на репетиции оркестра, дурачилась, подписывая свои фото одноклассникам словами «От будущей звезды», поступила не в музыкальное училище, а в Ленинградский, ныне Санкт-Петербургский университет профсоюзов на факультет экономики, кафедру управления.
– Папа был прирожденный музыкант, – объясняет Нина, – с великолепным слухом, голосом, музыкальной памятью. Мальчишкой он с лету научился играть на трофейном аккордеоне, который ему подарили, он слышал и писал партитуры без инструмента, чудесно пел… Отец был убежден: либо музыкант должен быть абсолютно одаренным, либо не стоит заниматься этим вообще. В музыке не должно быть протекции, считал он. Папа много ездил со своим оркестром на разные зарубежные музыкальные фестивали и вполне мог бы брать меня с собой, но он меня никуда не брал! «Когда ты будешь петь лучше моих певцов, – говорил он, – тогда и возьму». У него были очень жесткие требования к профессии, и он внушал мне: «Научись петь так, чтобы люди захотели тебя слушать. Стань артистичной, научись красиво двигаться, танцевать».
Одно время я очень сильно поправилась – так меня почти не кормили! – смеется Нина. – Папа терзал меня, говорил, что такая жирная женщина не будет нужна никому, а уж на сцене такой вообще места нет. Это он заставил меня заниматься спортом, хотя я совершенно неспортивная. Папа хотел, чтобы я не боялась сцены, и тренировал это специфическим образом. У него была лучшая дискотека в Рыбинске, и лет с 15 он пускал меня потанцевать на часик – с 21 до 22 часов. Но в это время молодежь только собиралась и, как правило, не танцевал никто. Папа же говорил: или ты этот час танцуешь, или в следующий раз не пущу. И я танцевала. Одна. Даже мой старший брат, который приходил с друзьями, от меня отмахивался: не подходи ко мне! Подумают еще, что моя сестра – сумасшедшая. Теперь-то я понимаю, что так папа пытался включить меня в эту жизнь – жесткую, ломающую слабых. Он объяснял мне, что певица – страшная профессия: зависимая, тяжелая и часто неблагодарная. Поэтому меня отправили учиться в университет, приобретать «нормальную» специальность.
Помню, я приехала в Питер абсолютно незрелым человеком и поэтому все жадно впитывала. Я ходила в оперный театр, филармонию, сначала засыпала там, а потом очень втянулась и страдала оттого, что я так много получаю и не могу это никак отдать. Музыкальная информация настолько переполняла меня, что я начала испытывать физический дискомфорт. И однажды на студенческой практике я повстречала женщину, которая изменила всю мою жизнь.
Я работала культорганизатором на теплоходе. Это был дорогущий маршрут – от Питера до Астрахани. Его немногие могли себе позволить, а я провела в таком раю три недели. Мы проплывали красивейшие места, меня окружали потрясающие люди. Как массовик, я старалась сделать все, что могу: устраивала вечера встреч с интересными людьми, организовывала концерты, соревнования, игры. Сама пела, прыгала в мешках, изображала Бабу-ягу и бог знает что. И мне это так нравилось!
Однажды мы разговорились с милой пожилой женщиной, которая оказалась из музыкально-театральной среды. Она сказала мне: «Деточка, что же ты не своим делом занимаешься, зачем ты пошла в университет? (А я уже три курса к тому времени окончила.) Заезжай после поездки ко мне, что-нибудь придумаем».
Так, с ее легкой руки, я пошла поступать в студию Ленинградского мюзик-холла. Это был последний год, когда я могла туда попасть, – там были строгие ограничения по возрасту. Это сейчас петь могут все – только деньги плати. А тогда необходимо было специальное образование. И эта студия давала такую возможность – она открывала дверь в музыку.
Когда меня приняли, у меня от счастья земля ушла из-под ног!
Я шла по Невскому и не верила: неужели это свершилось?! Конечно, я решила бросить институт. А на курсе я была самая младшая, круглая отличница, и когда мои однокурсницы об этом узнали, они стали меня отговаривать, а староста группы сказала: «Не бросай! Я буду отмечать, что ты ходишь на занятия». И я стала учиться параллельно.
– А как отнеслись к этому родители?
– Были очень рады, и папа, когда приехал ко мне через какое-то время, поразился, как я изменилась. С этого, собственно, и началось его удивление моим прогрессом. А незадолго до смерти, три года назад, он сказал мне: «Вот теперь ты стала такой, какой я хотел тебя видеть. Я этого не ожидал. Мечтал, но не ждал…» Мне самой, честно говоря, кажется, что я не смогла бы пройти этот путь вновь, – столько было трудностей и горя. Это сейчас я пою, как дышу – легко, естественно, радостно – это такое счастье! Но за него дорого заплачено. Были периоды неустроенности и безденежья, были проблемы с пропиской, работой и жильем. Уже после окончания университета я снимала комнату у туберкулезной полусумасшедшей алкоголички – без горячей воды, но зато рядом с Медным всадником. А потом пришлось начинать все с нуля в Москве.
Были неудачи и разочарования в любимом деле, когда я по совету маститых профессионалов вместо некоммерческих романсов и джаза сделала в США попсовый проект: сняла два красивых клипа и записала диск, которые оказались невостребованными в России, пережившей очередной кризис. Программы, в которых я работала, развалились, и мне некуда было пойти работать. А с этим попсовым проектом я оказалась абсолютно никому не нужна. Куда бы я с ним не приходила, на меня смотрели с недоумением, потому что знали, что я пою романсы и джаз. И все говорили: давай лучше то, что было. Я с отчаянием понимала, что огромные деньги, которые мне дали друзья, и силы потрачены зря. А второй раз получить такой шанс нереально. Мне очень везет в жизни: на моем пути постоянно встречаются люди, которые поддерживают меня и морально и материально, причем, я хочу сделать на этом акцент, совершенно бескорыстно. Понятно, когда женщину содержит возлюбленный. У меня другая история. Мне помогают люди, которые просто видят, как упорно я занимаюсь своим делом.
И опять важнейший поворот в моей судьбе произошел на воде. Пока я маялась со своим попсовым проектом, меня пригласили работать в круиз, только на этот раз в качестве певицы, и не по Волге, а вокруг Европы. На первом же концерте я попробовала спеть что-то из нового проекта, но особого энтузиазма это ни у кого не вызвало, и тогда в конце я исполнила романс. Что случилось с публикой! Она не хотела меня отпускать. С музыкой как будто выливалась вся моя боль – о недавней профессиональной невостребованности, об одиночестве, – и наступало облегчение, понимание того, что я должна заниматься именно этой музыкой.
Тогда Нина задумалась: а не попробовать ли ей сделать первый сольный концерт? И когда вернулась в Москву, договорилась об этом с ЦДРИ. Концерт прошел успешно, и она поняла, что может держать внимание зала. Тогда она задумала сделать концерт уже в Театре эстрады. И он тоже прошел успешно. Следующим шагом они с отцом запланировали сольный концерт Нины в легендарном зале имени Чайковского. С симфоническим оркестром…
…Она прошла через сомнения, переживания, разочарования.
И буквально накануне этого концерта в отчаянии спросила отца: «А может, мне оставить все это? Раз людям нравится, но они не хотят помочь, причем люди влиятельные, которым это ничего не стоит, то, наверное, все эти мои занятия музыкой не имеют никакого смысла». Но отец сказал ей: «Тебе дан редкий талант. Это твой крест, и ты должна нести его с честью». А вечером отца не стало. Он умер на сцене: пел, вышел за кулисы и умер. Аорта не выдержала… А Нина в это время была на концерте ансамбля Игоря Моисеева в зале Чайковского, куда ее пригласила подруга…
– Получилось так, что мой концерт пришелся на сороковой день его смерти, – с трудом говорит Нина. – Я пела и чувствовала его рядом. Обычно папа пел со мной в концертах – мы закрывали их общим номером. У меня ком подступал к горлу, когда я вспоминала его слова: «Неужели я дожил до того, что спою в зале Чайковского? Неужели дожил?!» Не получилось... Но когда папа умер, все его друзья стали поддерживать меня. Получилось так, будто папа отдал жизнь, чтобы помочь мне. И после этого концерта у меня началась совершенно другая жизнь. Все больше и больше друзей из мира музыки меня понимают и поддерживают. Даже те, кто изначально был в чем-то не согласен со мной, теперь стали моими соратниками. И, к моему счастью, у меня сейчас собирается команда. У нас нет пока общей крыши, но мы вместе и заодно. Мы говорим на одном языке, мыслим в одном ключе – и музыканты, и звукорежиссеры, и художники. И мы идем вперед. Думаю, сейчас начинается новый этап в моей жизни. У меня сбываются мечты. Однажды в Карловых Варах я услышала невероятный оркестр – в красивейшем зале, с потрясающей акустикой. И у меня родилась мечта когда-нибудь спеть там. Прошло время, и у меня состоялся концерт в этом зале: в первом отделении я пела романсы, во втором – джаз с симфоническим оркестром. Теперь я получила несколько приглашений спеть в Чехии.
Я уверена, что людям не хватает эмоций. Я вижу, как они меня слушают, вижу их глаза после концерта… Даже у самых сдержанных, скептичных, пресыщенных мужчин лица становятся такими детскими! Им не хватает такой музыки и таких чувств. И я абсолютно не хочу сказать, что это я такая необыкновенная. Просто я столько билась головой о стену, в меня столько вкладывали мои учителя и друзья, и когда мне удается что-то сказать, я считаю, что это говорю не я. Я просто являюсь ретранслятором того, что люди хотят услышать. Думаю, что смысл моей жизни именно в этом. У каждого свое предназначение.
.................................
Вера Илюхина
Сейчас она заслуженная артистка России, одна из лучших в стране исполнительниц джаза. А когда-то, сама признается, джаз казался чем-то сложным и непонятным. «Как все подростки, я стремилась петь поп-музыку. Только спустя годы, приобретя жизненный опыт, поняла, что не могу не петь джаз. Ведь джаз… Маленькой девочкой я любила забираться на нос кагера, свесить ноги и на полном ходу лететь навстречу ветеру и волнам, сверкающим, на солнце. И, пользуясь тем,что за шумом мотора меня никто не услышит, во весь горло кричала от восторга и счастья. Джаз — это же свобода!» Какой опыт счастья, любви и разочарований помог ей полюбить эту музыку?
Я выросла в Рыбинске — на берегу Волги и самого крупного в стране Рыбинского водохранилища, оно огромное, как море, берегов не видно. Мой отец, Аркадий Шацкий, создал в Рыбинске первоклассный джаз-оркестр «Радуга», во времена Союза он звучал на всю страну. Причем создал на базе обычной заводской самодеятельности. А превратиться из самодеятельности в профессиональный оркестр ему помогла моя мама. 0на была начальником отдела кадров на заводе Министерства обороны. Однажды маму направили в Москву на семинар — нужно было повысить производительность труда. И там рассказали про одно японское ноу-хау.
Японцы выяснили: если во время работы на конвейерах рабочие слушают музыку, записанную в определенных ритмах, то уровень брака значительно снижается. Министерство обороны решило выделить средства на организацию собственной «студии функциональной музыки». И тут мама предложила сделать студию на базе папиного оркестра. С этого все и началось.
Папу я бототворила. У него была очень высокая планка требований — ко всем: и к себе, и к близким. Его увлечение музыкой началось с того, что дядя
привез из Германии трофейный аккордеон. Без учителей и музыкальной школы через пару недель папа уже свободно играл на нем сложные произведения.
В отличие от него я так не могла. Когда он видел, ЧТО У МЕНЯ ЧТО-ТО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ, ДУМАЛ, ЧТО Я ЛЕНЮСЬ…
Я росла очень домашним ребенком, любила вязать, вышивать. Ко всему прочему была склонна к полноте. Всем этим я безумно его раздражала. Он считал, что так я стану толстой, ленивой и неумной. Критиковал он меня нещадно, но этой своей безжалостностью он меня и сформировал. Мне очень хотелось доказать, что я достойна его поощрения.
После окончания школы я никуда не поступила — никак не могла ни на что решиться. Отец внушал: «Вдруг завтра, не дай бог, мы с матерью утонем, твоя
жизнь сразу рухнет. Ты должна ехать туда, где нас никто не знает, чтобы научиться быть самостоятельной». А мне не хотелось никакой самостоятельности, мне хотелось шить, вязать, гулять, танцевать…
И тогда он предупредил: «Даю тебе год — разбирайся в себе, определяйся. А пока я создам тебе такую невыносимую жизнь, что ты сама от нее взвоешь››.
И отправил в заведующие сельским клубом в поселок у мукомольного завода.
40 минут на автобусе — туда-обратно, — и так каждый день. И вот там я и узнала, что такое культурная жизнь на селе, с боем выбивая для сельских тружеников индийские фильмы, рисуя афиши и устраивая вечера досуга.
А через год сбежала оттуда в Ленинград.
В Ленинграде я поступила в Гуманитарный университет профсоюзов на факультет управления. Было ощущение, будто попала в какую-то профсоюзную богоднельню, как я ее называла, совершенно не понимая тогда, какое качественное образование получала. А ведь именно оно помогло мне впоследствии самой организовать свои первые концерты.
Ленинград меня не принял. Мне там было откровенно неуютно.
А на свою беду, наверное, от того, что впервые оторвалась от дома, я очень сильно поправилась — где-то за полгода на 30 килограммов. Пока все
девочки романы заводили, я была здоровенной лошадью и очень от этого мучилась. Это было чудовищно, но помогло мне понять важные вещи. Теперь-то я все время прыгаю, бегаю, борюсь с весом. И когда встречаю своих ровесников, которые когда-то надо мной подтрунивали, вижу обрюзгших дядек. Глядя на меня сегодняшнюю, они не могут поверить своим глазам,
а я внутренне благодарю их за тогдашнее презрение.
Отца посадили. В стране началась кампания по борьбе с «левыми›› заработками, особенно среди музыкантов. Отец постоянно покупал новые инструменты, дорогую импортную аппаратуру для оркестра, время было такое, когда все нужно было доставать. И вот он исчез. Мы с мамой долго не могли узнать, где он находится. Полгода с ним невозможно было встретиться. Маме говорили о нем гадости, потом ее уволили с работы. Многие «большие люди», которые до этого гордились дружбой с нашей семьей, перестали нас замечать. Рыбинск — маленький город, отец был видной фигурой, мне кажется, не обошлось без крупной интриги… У нас дома искали немыслимые капиталы, а описывать было нечего, единственной ценностью отца была коллекция виниловых пластинок,собранная в поездках со всего света. Когда я просила его из поездок привезти какие-то тряпочки, говорил: я музыкант, не тряпичник, вырастешь, пусть муж тебе покупает. Был абсолютно равнодушен к быту.
Отца выпустили через полгода, но оркестр развалился. Помню, как плакала тогда каждый день: все рухнуло в одночасье. Я вдруг ясно почувствовала, что раньше за мной была стена, а теперь я крайняя… Должна сама за свою жизнь отвечать, родители мне уже не помогут.
Начало 90-х. Несовпадение
Однажды, еще учась в Ленинграде, я случайно разговорилась с пожилой дамой из музыкально-театральной среды. И она мне сказала: «Деточка, что
же ты занимаешься не своим делом? Ну ничего. Что-нибудь придумаем…›› Так с ее легкой руки я поступила в студию Ленинградского мюзик-холла. Я застала его расцвет. Там были изумительные педагоги по танцам, актерскому мастерству, сценическому движению. Сегодня практически не готовят артиста-вокалиста. Готовят певца, готовят репертуар, ставят танцы, все что угодно, только не образ. А мне очень нравится элегантность и умение держать дистанцию, чему меня научили именно в студии Ленинградского мюзик-холла — выходить на сцену с достоинством,с хорошеи осанкои, с поставленными жестами.
После окончания студии я переехала в Москву. И оказалась в варьете. Выступления проходили в зале гостиницы «Интурист››. Однажды после представления ко мне подошла девушка и сказала, что пришла на представление с друзьями-итальянцами. Среди них был фотограф Франко Витале. Как она мне объяснила, Франко уже месяц приходил на мои выступления, но познакомиться так и не решился.
В конце концов, нас представили друг другу. С тех пор мы стали видеться
каждый день. Я заканчивала программу,одевалась, а он в это время ждал меня в переходе возле «Интуриста», потому что я не хотела, чтобы нас вместе видели в гостинице, такая вот была запуганная. Мы шли в кафе, потом он провожал меня домой. А в выходные гуляли по Москве. Я познакомила Франко с родителями. И это была отдельная эпопея, потому что стояла зима, страшный мороз. Мы приехали в Углич, а на дорогах — заносы, не проехать, и прямо на дорогу выходят вальяжные лоси. Помню, на Франко надели валенки, накрыли его медвежьей шкурой — в гостинице стоял
собачий холод. Неудивительно, что все вокруг его раздражало…Он очень понравился моим родителям. Мама до сих пор сожалеет: «Твоя самая большая ошибка, что ты не вышла замуж за Франко. Ты просто не поняла, от чего отказалась».
Возможно, мама права. Но в той холодной и голодной Москве начала 90-х Франко явно было не по себе, он не мог проявиться в полной мере, а я, по своей наивности, этого не заметила.ьВ моей жизни встречались мужчины, с которыми мне было хорошо, просто как с друзьями. Были и мужчины моей жизни. Вот мужчиной моей жизни, к сожалению, Франко не стал… Но что очень важно — в этой любви я научилась уважать себя. Любовь ведь не абстрактная вещь — это забота, а забота — это не только деньги, а всякие мелочи: когда проверяют, в тепле ли у тебя ноги, не холодный ли сок у тебя в стакане? А кроме того, он научил меня быть стильной. Я тогда была такая нелепая, в стиле варьете, в безумно ярких красках. Он точно стер с меня все лишнее.
1997 год. Обманутые надежды
Однажды на телесъемках я познакомилась с Максимом Дунаевским. К этому времени я уже записала программу русских романсов в джазовых обработках. Мои друзья — поклонники этой работы, — узнав, что я познакомилась с Дунаевским, предложили ему стать моим продюсером.
Они вкладывали деньги, а Дунаевский должен был помочь мне с проектом современных романсов. Это был период, когда повсюду звучала исключительно танцевальная музыка, но Максим Исаакович посчитал, что надо сначала записать <<попсовый›› проект, а затем делать то, что ближе сердцу.
Мы встретились, подписали договор. И отправились записывать диск в Америку. Так решил Дунаевский. В Штатах я прожила полгода, записала
диск, мы сняли два клипа. Все это было здорово и красиво, неувязка случилась в следующем: когда мы привезли плоды нашего труда в Россию, оказалось, что в этом жанре я совершенно никому не нужна.
"Я понимала, что материал, который записываю, примитивный и не имеет ничего общего с тем, о чем мечтала. Но не смогла сопротивляться авторитету, побежала за популярностью, а что в результате? Проект провалился. Мне дали шанс, но я не смогла им воспользоваться. Когда человек отходит от того, что предначертано, все оборачивается против него.После этого я поняла, что нельзя себя ломать, пытаться перекроить судьбу."
Начало 2000-х. Прорыв
Нужно было все начинать сначала. И тут важный поворот в моей судьбе. Меня пригласили в круиз влкруг Европы. На первом же концерте я попробовала спеть что-то из нового проекта, но никакого энтузиазма это ни у кого не вызвало. И тогда я исполнила романс. Что случилось с публикой! Меня не хотели отпускать! С музыкой как будто выливалась моя боль. И наступило облегчение, я поняла, чем должна заниматься — петь джаз и романсы. Даже несмотря на то, что нынешний шоу-бизнес, как мне кажется, рассчитан на подростков. Но когда человек взрослеет, ему просто нечего слушать. Я пою музыку для взрослых людей. И их гораздо больше, чем можно себе представить.
В то время арт-клуб Noslagie считался лучшим джазовым кафе в Москве, и я очень хотела там петь. Но я была «человеком с улицы», и меня не брали. А тут моя хорошая знакомая, актриса Лариса Гузеева вышла замуж за владельца этого клуба. 0днажды она пригласила меня на ужин, и между делом я сказала, что мечтаю здесь петь. Вопрос был решен в течение пятнадцати минут. И это было очень вовремя — на протяжении нескольких лет я работала с музыкантами высочайшего уровня, слушала, как они импровизируют, в такой атмосфере и собственный прорыв неизбежен.
2002 год. Смерть отца
До моего сольного концерта на сцене зала имени Чайковского оставалось чуть больше месяца. Ко мне приехал отец. Я сидела и учила партитуру. Предложила ему послушать, как я пою. «Наконец-то моя мечта сбылась, — сказал он. — Ты стала такой, о какой я мечтал!›› А потом он уехал в Рыбинск — просить помощи у своих друзей для рекламы моего выступления. И у него
тромб оторвался, ему было всего 66 лет…
Через 40 дней я все-таки спела в зале Чайковского — с трудом, глотая
слезы. После этого концерта для меня началась другая жизнь. Но плата за нее была неимоверная… Ужас в том, что со смертью отца я потеряла опору, моя система координат рухнула. Ведь все, что я представляю собой, — отцовский продукт. А сколько было войн — творческих! — и противоречий. И еще я заметила, что многие вещи в музыке, которые мне не удавались, вдруг, когда отца не стало, начали получаться…
Дискография
Шацкая Нина 2001 - Золотые россыпи романса (vbr)2. Леди-романс CD 2002 11
Шацкая Нина 2005 - и оркестр Анатолия Силина. Песня о счастье (CD) (320)Шацкая Нина 2009 - Зефир (320)Шацкая Нина 2009 - Колдунья (CD) (320) № КОНЦЕРТЫ (LIVE) (1)
Шацкая Нина 2005 - Изумруд (CD) (320) ..............
Шацкая Нина 2005 - Jazz Mainstream - Papa, Can You Hear Me (CD) (320)Нина Шацкая-КолдуньяНина Шацкая - Только тебе
