Трамвай "№5". Театр Песни "Мерхавим"
В сегодняшнем составе Театра песни "Мерхавим" - всего три человека: Борис Бляхман (автор и исполнитель, создатель и режиссер театра), Марина Гершман (вокал) и Элина Милькина (скрипка). Все трое родились и выросли в Белоруссии, в г. Витебске. Бляхман Борис Юльевич родился 23 июля 1969 г. Закончил режиссерское отделение Витебского Училища Искусств по специальности режиссер театра, культорганизатор. Гершман Марина Валерьевна родилась 1 января 1975 г. Преподаватель английского языка, русского языка и литературы. Закончила Витебский Государственный Университет. В настоящее время преподает английский язык в школе. Милькина Элина Михайловна родилась 18 ноября 1975 г. В настоящее время заканчивает факультет международных отношений Иерусалимского университета. Все участники Театра песни "Мерхавим" играют на гитаре, Элина - на скрипке и, по словам Бориса Бляхмана, женская половина в совершенстве владеет "игрой на нервах". Театр принимал участие во многих конкурсах и фестивалях. Борис Бляхман считает главной наградой "сотни проданных кассет". Кроме этого, одни из самых памятных наград - это Гродненский Зеленый Гран-При и Гран-При на межрегиональном фестивале в Минске в 1996 г. Театр песни "Мерхавим" много гастролировал по России и СНГ: Тверь, Санкт-Петербург, Клин, Смоленск, Великие Луки (около 15 концертов и фестивалей!!!), Одесса, Коростень, Москва, вся Белоруссия... Кредо Театра песни "Мерхавим" - еврейская основа творчества; боль и радость еврейского народа.
Мерхавим 1995 - Еврейское счастье (320) Мерхавим 2000 - Черта оседлости (320)Мерхавим 2002 - Дорога В Иерушалаим (320)Мерхавим 2002 - Маленький Париж Шагаловской России (320) Мерхавим 2003 - Записки дворника Рабиновича (320)Мерхавим 2003 - Записки дворника Рабиновича 2 (320) Мерхавим 2003 - Иноходец (320) Мерхавим 2003 - Метелица памяти (320)Мерхавим 2003 - Останется дом на высокой горе... (320)Мерхавим 2004 - Клюквенный морс Молдаванки (320) Мерхавим 2005 - Оставшись собой (320)Мерхавим 2005 - Счастье привалило (320)...............
Сипер Михаил .
«Мерхавим» - Неизвестные просторы .
"И песни другие, и в песнях поют про другое,
А я докопаться хочу до далеких корней" Б.Бляхман
Однажды я стоял и мурчал песню Высоцкого «Что же ты, зараза...» Находившаяся неподалеку женщина поморщилась и сказала: «Что за гадость ты бормочешь?» Я гордо ответил: «Это же Высоцкий!» На это она, на мгновение задумавшись, изрекла великую и мудрую фразу, долгие годы служащую мне верно и неизменно: «Высоцкий тоже разный бывает...»
К чему я это? Во все годы было немало «ревнителей» авторской песни, желающих отделить овнов от козлищ, а злаки от плевел. «Это наше, а это не наше» - основной закон жизни для них. Так и ждешь горьковского продолжения: «А кто не с нами – тот против нас!» Я же для себя вынес одну непреложную истину: нет подразделения песен на эстрадные, бардовские, шансоны, херсоны и круассоны. Песня – это песня. Как любое творение, она или прекрасна или уродлива, или достойна или убога. В искусстве нет середины. Все, что не талантливо, то бездарно. А бездарность судят по законам бездарного мира, в котором Борис Моисеев - певец, а Эдуард Асадов - поэт. В этом бесталанном мире, к сожалению, как белка, крутится российская эстрада. Поэтому и возникает желание противопоставить этому Зазеркалью мир хорошей песни. А авторская она или полуавторская... "Умер - шмумер, лишь бы был здоров!"
Зачем эта длинная преамбула? Затем, что я хочу поговорить о театре песни «Мерхавим», который ну никак не укладывается в прокрустово ложе «необходимых условий» авторской песни, но и никак не подходит к определению «эстрадная песня». Песни Бориса Бляхмана, организатора и лидера «Мерхавим» очень даже непросты, невзирая на кажущуюся ясность и прозрачность. Начав с песен еврейского местечка, шагаловских и шоломалейхемовских персонажей, художников, балагул, сватов, недотеп и хитрецов, философов и налетчиков, Борис стал расширять тематику, и клейзмерские напевы стали постепенно перерастать в многогранные песни, лишенные прежней лихости. Хохот сменился задумчивой улыбкой. Пришла мудрость. Иногда Борис отказывается от скрипичного аккомпанемента, и звучат только голос и гитара. Но в этих произведениях не ощущаешь отсутствия дополнительного инструмента, ибо его функцию на себя берет стих, постоянная и непременная составляющая песен «Мерхавим». Да, это именно так – и стих, и инструменты, и музыка, и сами исполнители – это равноправные участники прекрасного действа, под названием «песня».
Каждый концерт «Мерхавим» - это спектакль. Это Театр. Подбор песен, их тематика, последовательность, движения солистов, их лица, их голоса, звучание инструментов – это такой вкусный коктейль, что его хочется пробовать снова и снова. Интересно, что многие ансамбли прекрасно выглядят и звучат на сцене (например, ансамбль Петра Налича), а в студийной записи немало теряют. «Мерхавим» умудряются сохранять свою целостность и уровень восприятия как на сцене, так и в студийных дисках. Я знаю, что Борис Бляхман непрерывно работает над качеством и различными нюансами исполнения в записи - одних вариантов дисков «Клюквенный морс Молдаванки» и «Записки дворника Рабиновича» имеется несчетное количество. Казалось бы, сочинил, исполнил, записал на диски и иди вперед не оглядываясь, верно? А он сидит и слушает, и исправляет, и вычищает, и меняет, и переделывает... Это беспокойство, это чувство постоянной неудовлетворенности собой – вот компоненты того, что можно назвать подлинным Творчеством, как бы я не чурался этого пафосного слова.
Музыкальная составляющая явления под названием «Мерхавим» сильна и разнообразна. Я понимаю, за что упёртые любители палаточно-костровых песен неприязненно относятся к Бляхману – его музыка непроста и не играет второстепенной роли. Она – равноправный участник, а это не всегда по вкусу тем, кто считает, что авторская песня – это всего лишь способ исполнения поэзии. Нет, песня есть песня, а стихи есть стихи. Они родственники, но никак не одно и то же. И Борис это прекрасно понимает. У него нет двух песен со схожей мелодией, каждая песня самостоятельна, многообразна и, на первый взгляд - легка, хотя за созданием стоит совершенно каторжный труд всего театра песни.
Каждая песня «Мерхавим» – это поиски ответа на общечеловеческие вопросы. Это попытки очароваться окружающим миром и горькие ноты разочарования. Это размышления о судьбах и попытки постижения причин и следствий. Каждый человек – это отдельный мир, целая вселенная. И мы все – параллельные миры, которые вопреки всем физическим и математическим законам все-таки пересекаются, встречаются, разбегаются во времени и пространстве и снова сходятся.
Конечно, в песнях Бориса Бляхмана (особенно, в последние годы) много израильских реалий, названий, имен, самого израильского воздуха. Но это никаким образом не вытесняет из песен родную для «Мерхавим» витебскую атмосферу, породившую Шагала. Это неимоверное сочетание бабелевской лексики и современной музыки, и наоборот -напевов еврейской свадьбы начала века и нынешнего языкового пространства создает калейдоскоп образов и историй. Помните детскую трубочку с глазком, в котором открывался волшебный разноцветный мир? Это абсолютно точный и исчерпывающий символ всего творчества театра песни «Мерхавим».
Можно было бы заняться разбором стихов, разбором музыки и исследованием исполнения. Но это абсолютно неблагодарный и пагубный путь. Это то же самое, что исследовать феномен Эйнштейна, производя анализ его крови или измеряя объем бицепса. В отличие от материального мира, произведения искусства (а к ним, несомненно, нужно отнести песни «Мерхавим») не слагаются из частей. В сумму вмешивается некая неуловимая сущность, которая и сплавляет все части в единое целое. Её не проанализируешь, она либо есть, либо её нет. «Так природа захотела...». Когда она есть – слушатель ощущает, как говорил Михаил Анчаров, тихий взрыв. В этом суть Искусства, его и возвышенность и приземлённость. В этом его ценность для нас.
В нашем шумном и бестолковом мире негромкий голос песен «Мерхавим» звучит весомее эстрадного грохота. Ведь прошептать вместе и проорать вместе – это разные действия. Как говорил бабелевский Арье-Лейб: «Один человек учит закон, а второй кричит, как корова. Разве так оно должно быть на свете?» Нет, так на свете быть не должно. Давайте послушаем «Мерхавим» и будем вместе с ними учить законы бытия, радости, нежности и любви. И надо помнить и знать: Бляхман тоже разный бывает...
Я очень люблю песни «Мерхавим». Их можно слушать всегда и в любом положении – едучи в автомобиле, сидя за столом, лежа на диване или находясь в зрительном зале. Они очаровывают, очищают и освежают, снимают скорлупу с затвердевшего сердца и радуют когда-то отменённую, а ныне возвращенную народу душу. А на прощанье я хочу процитировать Роберта Рождественского:
«Темнеет…
И жалко, что я не из Витебска.»
...................
Борис Бляхман о себе и Театре песни "Мерхавим"
(из письма "Чалме")
Я родился в Витебске. Всегда говорю это с какой-то гордостью, не за себя - за тот город, которым мы дышали, который нас научил любить, который вдохновлял нас. И этим городом до сих пор живу...
После школы, научившись кое-как тренькать на гитаре и возомнив себя "великим артистом", не знал, куда податься. Сдуру кинув документы в слесарное училище, год провел там и закончил его с красным дипломом. Правда, слесарь из меня вышел, как говорят, "по классу скрипки". Я училищу зарабатывал первые места на конкурсах песен о партии, комсомоле и пр., а они платили за это тем, что закрывали глаза на то, что бывал в училище почти два раза в году: на приеме и на выпуске. Наш замполит (была такая "веселая" должность) так и сказал: "Ты лучше на завод не суйся, парень, не позорь себя и нас. Твое место - в артистах". Я его почти послушал...
Но планы, как обычно, прервала армия, и на два года еврейский мальчик забрался из Витебска к "черту на рога": в Азербайджан, в известный многим г. Сумгаит, да еще и в ту самую пору, когда армяне и азербайджанцы "весело" крушили друг другу ошалевшие от вседозволенности головы.
Слава Богу, все прошло без печальных приключений, если не считать того, что в армии, если хочешь "выжить", надо уметь что-то делать. Кроме треньканья на гитаре, я, естественно, ничем хорошим похвастаться не мог. Но это меня и спасло. Организовали ансамбль. Стали петь.Я неплохо умел рисовать (в плане оформительства). В общем, начались конкурсы, концерты по всему Закавказью. Помог еще невеликий опыт сочинительства и пребывания в клубе АП "Аккорд". Там, в армии, и записали мы с ребятами мою первую кассету "За жизнь армейскую". Правда, она куда-то "ушла" вместе с теми "великими" произведениями, из которых, дай Бог, если и помню, то всего две-три строчки. Может быть, если даже услышу где-нибудь - не узнаю.
Вернулся с полной уверенностью, что я - состоявшийся бард. И пошел в клуб железнодорожников устраиваться на концертную работу. Взяли сразу, но предложили поменять фамилию. Я подумал и... не согласился: денег на пластическую операцию у меня все равно не было. Выступал один, по всяким сельским клубам (это с моей-то еврейской фамилией и "соответствующим выражением лица"), по учреждениям в обед, на утренниках и вечерниках...
И ходил в клуб "Аккорд", где "лупили" мои песни без устали: и плохие, и хорошие: когда входишь в азарт - ничего не видно...
А я пытался доказать: писал, показывал, рвал, опять писал.
А потом, поступив на режиссерское отделение Училища Искусств, как-то услышал от своей училки по режиссуре Гали Семеновной Шерстневой фразу: "Борух!" (она была русской по национальности, но еврейкой по духу, так как родом была она из Бобруйска) . Итак, она сказала: "Борух! Ты с таким шнобелем мог бы написать что-нибудь по-роднее нам с тобой, чем то, что ты пишешь... А еще неплохо бы было сделать на всем этом режиссерский дебют!"
Милая Галя Семеновна, "мама" ты моя дорогая, как я тебе благодарен за твои подсказки. За то, что мы, два дурака - я и Шура Шмидт, потеряв пять лет, все-таки пришли к своему театру. И когда "Колыбельная" подняла зал, и когда "Шуми-греми, родная Молдаванка" заткнула рот моим врагам, я понял, что за дорогу открыла мне судьба.
А потом были долгие месяцы работы над тем, чтобы Элина Милькина из фальшивого "В траве сидел кузнечик..." на прослушивании, начала придумывать с нами аранжировки, доводя соседей до дикого "восторга".
Но результат - дипломная работа "Клюквенный морс Молдаванки", 93-й год. Полный зал Витебской филармонии. И первые гастроли театра по Белоруссии, России, Украине. И большие друзья - Вовка Быстров, Стасик Козлов (покойный, добрая ему память), Аллочка Белявская да Фима Мойлехов, да соратники и вечно любимые барды Леха Лупов и Сашка Баль. Я часто возвращаюсь к вам, мои друзья, правда теперь лишь в письмах да песнях.
Наш театр рос. Элина уехала в Израиль. И тут однажды, зимним вечером, приблудилась на репетицию девочка Марина, что искала КСП, а попала в солистки, а затем (что греха таить?) и в жены руководителя.
Это была вторая часть "Марлезонского балета", так как Театр перешел работать в более престижное место. И поменялся его состав: уехал в Израиль наш звукооператор Димка Бруссер - женился и вышел из игры. Но здесь театру крупно подфартило: в Городском Центре Культуры (по совместительству - оргкомитету фестиваля "Славянский Базар") работает звукачем Олег Афанасьев - наш добрый ангел и гений - которому мы обязаны всеми нашими кассетами, и не просто как звукооператору, но и как соратнику и учителю.
А потом - звание народного коллектива еврейскому театру; потом - гастроли в Израиле (маленькие, полудомашние). И все - в тартарары...
Очнулся - мы уже три года в Израиле. Понемногу выступаем, участвуем в фестивалях, пишем песни... Правда, нас осталось только трое: Марина, Элина и я.
И ждем... Может быть...
"Когда вы вспомните,
Как дарили мы вам улыбки,
Желтой осенью в нашем городе
Запоет моя нежная скрипка."