Эти представители «военщины» на первых порах выступили как «дипломаты» в переговорах с администрацией о сотрудничестве. Во всяком случае, чекистам было легче и проще решиться на этот союз, который – как им казалось – сулил немалые выгоды. Ведь поддержки лагерного начальства искали хоть и уголовники, но все же люди, проливавшие кровь за Родину! К тому же эти «сознательные» заключенные хотели помочь администрации в наведении порядка, ненавидели бывших подельников, а самое главное – готовы были взять на себя всю грязную работу, связанную с применением насилия! В конце концов, что, кроме пользы, может дать резня в воровском мире? – рассуждали чекисты. Чем больше ворья погибнет с обеих сторон, тем лучше. Тем спокойнее станет и в лагерях, и на свободе.
В этих рассуждениях, конечно, была своя логика. Более того, «честные воры» также сыграли на руку чекистам, устроив обструкцию своим бывшим соратникам, воевавшим в Красной Армии. Блатари-фронтовики тут же бросились на поддержку «братьев по оружию»!
На первых порах чекисты вручили «сучне» карт-бланш, предоставили «зеленую улицу», которую «вояки» с энтузиазмом принялись мостить трупами «воров». Уголовники, прошедшие страшными дорогами войны, видевшие море крови и легко умевшие ее проливать, рьяно взялись за дело. Особенно «суки» из «блатарей».
Но дальнейшие события доказали ошибочность «розовых мечтаний» лагерных теоретиков.
Суки любят острый нож
Будем справедливы: на первых порах «суки» (как и «воры») не особо жаждали крови. Их главной целью было другое: заставить «воров» принять «сучий закон», отказаться от «воровской идеи» и тем самым подтвердить правильность выбора «блатарей», которые решили жить в «зонах» по-новому. Кровь и «гнуловка» при этом были всего лишь неприятной необходимостью в случае, когда «воры» не желали идти навстречу своему «счастью». Вот что об этом пишет известный писатель Ахто Леви, сам в свое время прошедший сталинские лагеря, в автобиографическом романе «Мор» («Роман о воровской жизни, резне и воровском законе»):
«Не физическая смерть воров важна для сук – им важно моральное их падение, духовное поражение; сукам необходимо «согнуть» воров, заставить отказаться от воровского закона; сукам выгоднее, если воры предадут свой закон так же, как сделали они сами, и станут тогда с ними, с суками, на одном уровне. И вот они идут, достопримечательные суки. На убийства тела и духа, ибо, если кто из воров не захочет согнуться – тому смерть. Сукам уже нечего терять, они уже не могут кичиться воровской честью. У воров же что-то еще осталось, и это необходимо у них отнять».
Гулаговское начальство искусственно обеспечило «****ской масти» численный перевес над «законниками». Прежде всего это стало возможным в тюрьмах с их камерной системой, где воры содержались относительно небольшими группами и были изолированы друг от друга. Как правило, чисто «воровских» «хат» было мало. Существовали, конечно, «абиссинии», «индии», «джунгли» (камеры для «блатных»), но чаще всего воры содержались вместе с обычными зэками. И рассчитывать на поддержку этой «перхоти» – «мужиков», «фраеров», «политиков» – «законникам» не приходилось. Вот уж кто меньше всего сочувствовал уголовным «авторитетам»! Тем более «суки» постоянно подчеркивали, что их главная цель – защитить общую массу заключенных от воровского «беспредела», навести в местах лишения свободы порядок, добиться справедливости...
Итак, именно с тюрем начались так называемые «гнуловки» – попытки насильно заставить «воров» отказаться от «воровской идеи» и «закона». Делалось это просто: в камеру заходила специальная команда «сук», вооруженных ножами, заточками, «пиковинами». Они выявляли среди зэков тех, кто относился к «воровскому братству» (благо, со многими «суки» вместе «чифирили», а то и «колупали лабазы»). После этого отделяли «воровскую масть» от общей массы арестантов и предлагали «блатным» здесь же, публично, отказаться от «воровского закона» и принять «сучью веру». Это обязан был сделать каждый в отдельности, при скоплении свидетелей, чтобы потом не было возможности найти для себя никаких оправданий, «отмазок»... А если «вор» упорствовал – начиналась «трюмиловка».
Как пишет Шаламов:
«Блатарей не убивали просто. Перед смертью их «трюмили», то есть топтали ногами, били, всячески уродовали... И только потом – убивали».
Почему «трюмили»? На блатном жаргоне тех лет слово «трюм» означало тюремный карцер. Тюремная камера считалась наиболее строгим видом изоляции, а уж карцер – тюрьма в тюрьме, – как говорили зэки, «строже строгого». Жаргонное название карцера в воровской сленг пришло из Англии в начале ХХ века. Занесли его «марвихеры» – воры высокого класса, часто «гастролировавшие» за границей. Один из них, Самуил Квасницкий, свидетельствовал:
«На допросе меня ударили резиной по голове... Я не выдержал и замахнулся на надзирателя. Какая разница – резина или кулак! Но об этом я подумал потом, в карцере под названием «трюм»... «Трюм» в Скотланд-Ярде сделан очень остроумно. Я думаю, его изобрел какой-нибудь адмирал. Когда меня втолкнули в карцер, на полу было немного воды и ни одной скамейки» («Беломорско-Балтийский канал имени Сталина»).
«Суки» решили показать, что даже самое страшное наказание – ничто по сравнению с тем, что ожидает тех воров, которые не захотят «перековаться». Их «перековывали» в буквальном смысле. «Трюмить» – это не просто убивать. Это – убивать долго, изощренно, мучительно, на глазах у других – чтобы устрашить тех, кто предстанет перед «суками» вслед за добиваемым вором.
Самым известным «сучьим летучим отрядом» считались «пивоваровцы». С благословения чекистов они во главе со своим предводителем Василием Пивоваровым («Пивоваром») гастролировали по всем тюрьмам страны. Пивовара называли «главным сукой Советского Союза». По одним сведениям, он был бывшим фронтовиком, не имел отношения к блатному миру и в свою команду подобрал тоже сидельцев из военной среды.
Как утверждает писатель Герман Митягин в своей книге «Денадцать апостолов», «вскоре после окончания войны по сталинским лагерям возили двенадцать бывших разведчиков, которые «справедливым террором» вытравляли по заданию высокого руководства воровскую идею: мол, воры – те же самые немцы, только без касок. В начале пятидесятых, когда надобность в «пивоваровцах» исчезла, их на Колыме бросают на растерзание озверевшим уголовникам».
Согласно другой версии, Пивовар считался авторитетным вором, но «подзасекся» и был заочно приговорен сходкой к смерти. Тогда он решил показать, кто хозяин положения... Его подручные Ваха и Салтан – ссыльные чеченцы – зарезали кого-то из местных жителей и попали в лагерь, где Ваху приметил Пивовар из-за огромной силы и ловкости. Пивовар и Ваха были неразлучны, чеченец исполнял роль телохранителя «главного суки» и приводил в исполнение его приговоры.
Старые каторжане рассказывают, что Пивовара в конце концов убили. Но кто, где, как – никто точно не знает, хотя версий на сей счет достаточно. По одним сведениям, «главного суку» в конце концов зарезали в коридоре пересыльной тюрьмы. По версии Германа Митягина, всех «пивоваровцев» забили ломами в одной из зон Берлага. А в 1998 году вышла книга «Записки рецидивиста», автор которой, Виктор Пономарев, рассказал, что Пивовара зарезал молодой вор Огонек, когда «главный сука» шел между нарами в камере перед «трюмиловкой». Это – явный вымысел. Ритуал «трюмиловки» и меры безопасности были отработаны «суками» до мелочей, и непосредственно в «хате» расправиться с Пивоваром было бы просто невозможно. Сам он, по рассказам очевидцев, никогда не ходил между нарами и держался ближе к двери под прикрытием телохранителей. Обстоятельства гибели Пивовара покрыты мраком. Да и была ли она вообще, эта «праведная месть» арестантского братства?
Высоцкий и Мончинский вывели Пивоварова в романе «Черная свеча» под именем Салавара, а Ваху – под именем Зохи. Там же прекрасно описана «трюмиловка» в исполнении «пивоваровцев»: «суки» клали на грудь непокаявшегося вора железный лист и прыгали на нем до тех пор, пока не проламывали жертве грудную клетку.
Мы уделяем столько места рассказу о Пивоваре потому, что его фигура отразилась в шаламовском исследовании «сучьих войн». Мы имеем в виду образ лидера колымского «сучьего» движения – Короля. Варлам Тихонович рассказывает следующее:
«…Новый воровской закон был объявлен – в 1948 году на пересылке в бухте Ванино. Поселок и порт Ванино были отстроены во время войны, когда взорвался порт бухты Находка.
Первые шаги этого нового закона связаны с полулегендарным именем блатаря по кличке Король, человека, о котором много лет спустя знавшие его и ненавидевшие воры «в законе» говорили с уважением: «Ну, как-никак, душок у него был...»
Дух, душок – это своеобразное воровское понятие. Это и смелость, и напористость, и крикливость, и своеобразная удаль, и стойкость наряду с некоторой истеричностью, театральностью...
Новый Моисей обладал этими качествами в полной мере.
По новому закону блатным разрешалось работать в лагере и тюрьме старостами, нарядчиками, десятниками, бригадирами, занимать еще целый ряд многочисленных лагерных должностей.
Король договорился с начальником пересылки о страшном: он обещал навести полный порядок на пересылке, обещав своими силами справиться с «законными» ворами. Если в крайнем случае прольется кровь – он просит не обращать большого внимания.
Король напомнил о своих военных заслугах (он был награжден орденом на войне) и дал понять, что начальство стоит перед минутой, когда правильное решение может привести к исчезновению уголовного мира, преступности в нашем обществе. Он, Король, берет на себя выполнение этой трудной задачи и просит ему не мешать.
Думается, что начальник ванинской пересылки немедленно поставил в известность самое высокое начальство и получил одобрение операции Короля…
Король обещает исправиться! Новый воровской закон! Чего же лучше? Это – то, о чем мечтал Макаренко, исполнение самых заветных желаний теоретиков. Наконец-то блатные «перековались»!..
Мир этот давно уже должен был исправляться – и наконец этот час наступил. Доказательство сему – говорило начальство – новый воровской закон Короля. Это – результат благотворного действия войны, пробудившей даже в уголовниках чувство патриотизма…
Король получил согласие на свой «опыт». В один из коротких северных дней все население пересылки Ванино было выстроено на линейке строем по два.
Начальник пересылки рекомендовал заключенным нового старосту. Этим старостой был Король. Командирами рот были назначены его ближайшие подручные.
Новая лагерная обслуга не стала терять даром времени. Король ходил вдоль рядов заключенных, пристально вглядываясь в каждого, и бросал:
– Выходи! Ты! Ты! И ты! – Палец Короля двигался, часто останавливаясь, и всегда безошибочно. Воровская жизнь приучила его к наблюдательности. Если Король сомневался – проверить было очень легко, и все – и блатари, и сам Король – отлично это знали.
– Раздевайся! Снимай рубаху!
Татуировка – наколка, опознавательный знак ордена – сыграла свою губительную роль. Татуировка – ошибка молодости уркаганов. Вечные рисунки облегчают работу уголовному розыску. Но их смертное значение открылось только сейчас.
Началась расправа. Ногами, дубинками, кастетами, камнями банда Короля «на законном основании» крошила адептов старого воровского закона.
– Примете нашу веру? – кричал торжествующе Король. Вот он проверит теперь крепость духа самых упорных «ортодоксов», обвинявших его самого в слабости. – Примете нашу веру?
Для перехода в новый воровской закон был изобретен обряд, театральное действо. Блатной мир любит театральность в жизни…
Новый обряд ничуть не уступал известному посвящению в рыцари. Не исключено, что романы Вальтера Скотта подсказали эту торжественную и мрачную процедуру.
– Целуй нож!
К губам избиваемого блатаря подносилось лезвие ножа.
– Целуй нож!
Если «законный» вор соглашался и прикладывал губы к железу – он считался принятым в новую веру и навсегда терял всякие права в воровском мире, становясь «сукой» навеки.
Эта мысль Короля была поистине королевской мыслью. Не только потому, что посвящение в блатные рыцари обещало многочисленные резервы армии «сук» – вряд ли, вводя этот ножевой обряд, Король думал о завтрашнем и послезавтрашнем дне. Но о другом он подумал наверняка! Он поставит всех своих старых довоенных друзей в те же самые условия – жизнь или смерть!, – в которых он, Король, струсил, по мнению воровских «ортодоксов». Пусть теперь они сами покажут себя! Условия – те же.
Всех, кто отказывался целовать нож, убивали. Каждую ночь к запертым снаружи дверям пересыльных бараков подтаскивали новые трупы. Эти люди не были просто убиты. Этого было слишком мало Королю. На всех трупах «расписывались» ножами все их бывшие товарищи, поцеловавшие нож. Блатарей не убивали просто. Перед смертью их «трюмили», то есть топтали ногами, били, всячески уродовали... И только потом – убивали.
…Тем временем энергичный Король убедил начальство в необходимости «гастрольной» поездки по пересылкам Дальнего Востока. Вместе с семью своими подручными он объехал пересылки до Иркутска – оставляя в тюрьмах десятки трупов и сотни новообращенных «сук»».
«Я помню тот Ванинский порт»: всесоюзная мясорубка
На самом деле никакого Короля не существовало – об этом можно говорить с полной определенностью. Король – созданный писателем собирательный образ «главного суки». Утверждать это можно не только потому, что в массовой памяти лагерников тех лет остался лишь один «гастролирующий сука» (которого не случайно назвали главным во всем Советском Союзе) – Пивоваров. Именно он и разъезжал по пересылкам Дальнего Востока.
Конечно, таких групп могло быть несколько, а Пивовар остался в памяти зэков по причине особой свирепости. Но есть и другие возражения. Остались мемуары лагерников, в 1948 году находившихся именно в знаменитом Ванинском порту. И их достаточно много. Но никакого Короля в них не упоминается, никто из старожилов о нем не слышал. Хотя прообразом «авторитетного суки» можно считать нескольких уголовников, среди которых выделяются Сашка Олейников, Иван Упора (Упоров)…
Вадим Туманов, прошедший пересылку в конце 1948 года, называет комендантом бывшего вора Ивана Фунта, которого перебросили в Ванино из Владивостока (где Туманов встретил его впервые). «Сучий обряд» Фунта наиболее близок «королевскому»:
«…Сомнений не было – Иван Фунт!.. В его окружении знакомые лица – Колька Заика, Валька Трубка, другие бандиты…
По формулярам стали выкрикивать воров. В числе первых назвали Володю Млада. Его и еще десять-двенадцать человек поставили отдельной шеренгой. Поблизости был врыт столб, на нем кусок рельса. К шеренге подошел Колька Заика, держа в опущенной руке нож. Этап, четыре-пять тысяч человек, сидя на корточках, молча наблюдал за происходящим. Первым стоял молодой незнакомый мне парень. К нему шагнул Заика:
– Звони в колокол.
Это была операция по ссучиванию так называемых честных воров – заставить их ударить по рельсу, «звонить в колокол». Что-либо сделать по приказу администрации, хотя бы просто подать руку, означало нарушить воровской закон и как бы автоматически перейти на сторону сук, так или иначе помогающих лагерному начальству.
– Не буду.
– Звони, падла! – Заика с размаху ударил парня в лицо. Рукавом телогрейки тот вытер кровь с разбитых губ.
– Не буду.
Тогда Заика в присутствии наблюдающих за этой сценой офицеров и всего этапа бьет парня ножом в живот. Тот сгибается, корчится, падает на землю, дергается в луже крови. Эту сцену невозмутимо наблюдают человек двадцать офицеров. Заика подходит к следующему – к Володе Младу. Я вижу, как с ножа в руке Заики стекает кровь.
– Звони в колокол, сука!
Над плацем мертвая тишина. Девичье лицо Млада зарделось чуть заметным волнением:
– Не буду.
Заика ударил Млада в лицо ногой, сбил на землю, стал пинать сапогами, пока другие бандиты не оттащили почти бездыханное тело в сторону.
…Третий побрел к столбу и ударил, за ним четвертый, пятый… Часа через три этап подняли и повели в зону» [ Вадим Туманов. Все потерять – и вновь начать с мечты. –
http://lib.rus.ec/b/168230 ].
Старший Надзиратель Иван Силин рассказывал: «Фунт делал все, что хотел. Хозяин зоны. Требовал: «Приведите мне женщину». Приводили, и в зоне наступала тишина, хоть охрану с вышек снимай. Фунта хотели зарезать, в зоне у него был свой угол, охраняли его сами воры. Фунт отбивался, убил двоих или троих. «Начальству пересылки было выгодно существование таких воров «в законе». Они не работали, зато обеспечивали работу других». Фунта освободили в 1953 г. За то, что хорошо руководил ворами. Говорят, Фунта перехватили в Комсомольске и убили. Кличку старожилы объясняют так: отец Фунта сидел в Магадане и обещал фунт золота тому, кто убьет младшего сына за то, что тот служил начальству».
Старший сын известного белогвардейского генерала Анатолия Пепеляева – Всеволод – прошел Ванино в конце лета 1948-го. В книге «Наказание без преступления» он вспоминает: «Пересылка в Ванино разгорожена на 14 зон, в каждой из которых по нескольку тысяч человек. Огромные бараки с трехъярусными нарами. Все ждут этапа – конечно, на Колыму… Произвол ужасный. Верховодят здесь бывшие воры, они – начальство, они сортируют прибывшие этапы, сразу распознают своих бывших «коллег», отводят их в сторону. Тут некоторые и «ссучиваются», т.е. соглашаются работать.
Их назначают нарядчиками, дневальными, поварами, охранниками и другими «лагерными придурками». Но некоторые – вероятно, настоящие «законники» – куда-то исчезают. Они – непримиримые враги. Если в камеру, где сидят воры, попадет «сука» – обязательно зарежут; так же вор, попавший к «сукам», не останется в живых. А списать зэка с «баланса» легче всего. Воровские законы нерушимы, жутки, но они же и защитят заключенного. Если «крохобор» украл у зэка законную пайку – забьют до полусмерти… Надо быть справедливым. Не знаю, как в других лагерях-пересылках, но где пришлось быть мне, воры поддерживали порядок».
Альвина Шашкина в исследовании «Ванинская пересылка» пишет: «Война между «суками» и ворами была постоянной. Они не могли быть вместе, поэтому, когда приходил этап, их сразу отделяли друг от друга. Но и внутри зоны было неспокойно. Во второй зоне зеки сделали столб вроде телеграфного, обстрогали рубанком и вымазали медом. Столб укрепили наверху между бараками. У зеков был свой суд: судья, защитник, прокурор. Загоняли ссучившегося вора на столб. Сумел пройти – твое счастье, не сумел – разбился. Труп подбрасывали к вахте: «Гражданин начальник, уберите его!»»
Бывшая лагерница А. Сударева вспоминала: «Когда этап прибывал к месту назначения, все уже знали, кого привезли: воров или «сук». Если воров, то «суки» стоят, ждут. Если «сук», то воры стояли вдоль проволоки в зонах, а утром вывозили мертвых на кладбище, трупы всегда сопровождал конвой».
Другие очевидцы сообщают: «У воров все было. Когда приходил этап, вор «в законе» забирал понравившиеся ему вещи. Люди шли на зимовку, на годы каторги, брали с собой теплые вещи, обувь. У воров всегда создавался запас свитеров, костюмов. Вот и делились с надзирателями, откупаясь от них. Вору «в законе» прямо в зону приносили все, что ему хочется, любые продукты. Те заключенные, которые получали посылки, обязаны были делиться. Они сами понимали, если этого не сделать, их могут заколоть «пикой» на выходе из почты, а вещи, если их и надеть сразу, ночью все равно «уведут» более мелкие воры – «шпана». Делалось это по указке старших» [ Шашкина Альвина Вениаминовна. Ванинская пересылка. –
http://samlib.ru/s/shashkina_a_w/fkmdbyf.shtml. ].
В исследовании Альвины Шашкиной есть и описание уголовниц: «В 14-й зоне находилось 1200 женщин, среди них также существовало разделение на «сук» и «воров». «Суки» работали нарядчиками, бригадирами. У каждой был свой уголок в зоне, старались украсить его. Вышивали, застилали тумбочки салфетками. Воровки занавешивали свои уголки, все у них там было. Верховодили в зоне Рая и Надя, они жили с женщинами, но сами постоянно у новеньких отбирали более хорошие вещи для своих «фраеров». Вооружены были финками, ходили не одни, человек пятнадцать с ними. Подходят и требуют: «Открывай чемодан! Давай, что есть»… Отобранные вещи продавали, обменивали, а деньги относили своим «фраерам».
В зоне и убийства были. Однажды отрезали у женщины часть груди и собаке бросили. Женщину после этого убили, набросили полотенце и задушили. Каждый день по 1–2 трупа… Охрана пыталась вывести из зоны Раю и Надю с их командой. Произошло столкновение. Тогда охрана вывела всех женщин из зоны, а эти пятнадцать остались в бараке. Отбивались, бросали кирпичи, камни. Охрана ворвалась в зону, смяла женщин, вытащили их из барака и после этого сразу всех отправили отсюда в Магадан».
Один из мемуаристов – внучатый племянник Троцкого Валерий Борисович Бронштейн. Его книга воспоминаний «Преодоление» подробно запечатлела это смутное время. Валерий Бронштейн прибыв в бухту Ванино в начале осени 1948-го. Вся территория лагеря была разделена на три огороженные, но сообщающиеся между собой зоны, внутри которых находились бараки. Валерий Борисович вспоминал:
«Понятно, что внутри лагеря властвовали «законы джунглей» и никакие другие там не действовали. Поэтому пересылка ванинского порта получила мрачную славу гиблого места, где жизнь человека ничего не стоила, а твоя пайка хлеба отнималась сразу же после ее получения.
Как говорили старожилы, еще месяц назад, до нашего приезда, когда еще не была организована внутренняя комендатура из сук во главе с Сашкой Олейниковым, ранее известным вором в законе, в зоне ежедневно умирало от голода, болезней и убийств несколько сотен человек, вывозимых за пределы зоны навалом на грузовиках. Олейник, получив власть, со своими людьми, численностью около тридцати, и с привлечением других сук, которые не входили в штат комендатуры, быстро навел порядок, внедрив в лагере буквально палочную дисциплину. За малейшее нарушение распорядка или правил поведения – удар железным прутом, завернутым в кусок одеяла. Зато свою законную пайку черного сырого хлеба каждый зек получал. Не было больше открытых грабежей и убийств. Число погибших значительно сократилось…
В Ванино правили бал «суки», и всякая мелкая шушера, типа полуцветных или заблатненных, притихли и не высовывались. Крупные воры в законе сидели в «буре» и их постепенно «ссучивали» или убивали, а более мелкие свою масть скрывали…».
Как видно из «показаний» очевидца, на самом деле расправы с ворами в 1948 году происходили достаточно обыденно и без картинных эффектов. «Гнули» и убивали не на глазах у всех, а там, где наиболее удобно – в бараке усиленного режима («бур»), предназначенном для строгой изоляции провинившихся и непокорных. Остальных каторжан это как бы и не касалось вовсе. Напротив – с воцарением на ванинской пересылке «сучьего закона» мужикам, фраерам, «политикам» жить стало значительно легче:
«Каждое утро наша комендатура устраивала обход жилых бараков.
Олейник, окруженный своими приближенными и охраной, стремительно входил в барак и останавливался около стоящего на середине стола. Как правило, Сашок был одет в теплую шерстяную военную гимнастерку, галифе, а на ногах обуты «собачьи» летные унты. Из-под кубанки торчал густой темный чуб. Был он молод, красив, и мне казалось, что в нем где-то под нарочитой грубостью скрывался более мягкий человек, хотя разум говорил: это не может быть у крупного урки-убийцы.
Обведя взглядом нары, он спрашивал: «Мужики, пайки свои вы все получаете? Барахлишко не грабят?» Если кто-то из зеков заявлял, что у него отобрали пайку или теплую последнюю одежду, и указывал виновного, того выводили наружу и избивали до полусмерти».
Оценка «сучьего движения» Бронштейном значительно отличается от шаламовской:
«Вообще идеология и само «сучье» движение зародилось во время войны, и массовый характер приняло после ее завершения, особенно в лагерях, расположенных на северо-востоке нашей страны. Конечно, здесь не обошлось без инициативы руководства ГУЛАГа, и этому содействовали крайне тяжелые условия жизни заключенных, особенно на Колыме, где урка был обязан работать на равных со всеми. А принцип – «руки тачкой, брат, не пачкай, это дело перекурим как-нибудь» – здесь не существовал. Чтобы не умереть с голода, ему приходилось «пахать», как и всем остальным. А попытка кого-нибудь «грабануть» каралась обычно убийством или расстрелом. Поэтому на одном из подпольных сходов, где находился ряд крупных воров в законе союзного масштаба, было принято решение изменить «воровской закон» хотя бы на короткое время.
Смысл этих изменений примерно был таков: «Страна испытывает тяжелое время, и воры, аристократы тюрем и лагерей, должны содействовать стране выйти из разрухи. Мы можем заставить мужика лучше работать, но для этого необходимо обеспечить ему пайку и баланду, чтобы он не умер с голода. Поэтому давайте служить в комендатуре лагерей, быть бригадирами, нарядчиками и различными «придурками». Перестанем грабить мужика и обеспечим ему относительное спокойствие на работе. Мы сами выиграем от этого и страна тоже»».
В этих строках сквозит очевидная симпатия к «сукам», в отличие от «законников». Хотя анализ причин возникновения «оппортунизма» в воровском движении у Шаламова более глубок и точен.
Окончание следует
Автор: Александр Сидоров
