Заместитель начальника тюрьмы по режиму содержания майор Пронин. На крытой этот "режим" фактический начальник всего. Система прессов - его заслуга. Он ведает всем: куда и кого посадить, кого бить, кого насиловать. Бригадиры перед режимом трепещут. Они знают, кто-то из поддержки всегда работает на Пронина, докладывает о происходящем в камере. Выяснить, кто наседка не просто. Заметим, наседок все не любят, а бригадиры не менее других. Раз доложили об отсебятине, другой - бригадир лишается места. Наседка не слишком усердствует в доносительстве. Золотая середина его устраивает. Если выявят, сам попадет под пресс. Бригадир найдет "объективную" причину. Иной раз честолюбивый наседка старается свалить бригадира, занять его место. Но навет, как правило, не применяется, поскольку в камере есть еще наседка, для контроля. Тут-то и начинаются всевозможные комбинации. В атмосфере полууверенности в том, кто есть кто, делаются различные тактические ходы. Двое, подозревая друг друга в работе на Пронина, пытаются сговориться против бригадира. Бригадир сговаривается с одним, внимательно следя за другим. Тот, второй, дискредитируя пока другого наседку, ищет ход к бригадиру и т.п. Ситуация осложняется тем, что в камере, почти наверняка, сидит наседка и от" кума".
Знакомьтесь, кум Марончак. Капитан, начальник оперативного отдела. Власти имеет меньше Пронина, а возможностей больше. Его занятия "разведка" и "контрразведка", взаимоотношения между зеками. Кум, умело нажимая на свои тайные пружины, зачастую обходит режима. Говорят, между ними идет тайная война, где поле боя - тюремные камеры. Цель соперничества ясна - всем деньги нужны. Однако абсолютно выполняется одно правило: ничто тайное не становится явным, т.е. официальным. Естественно, о положении на крытой знают и Управление, и елецкий прокурор, и Главное управление. Принцип "сам зарабатываешь - поделись с начальством" не совмещается с официальной информированностью. Пусть я не видел, как Пронин и Марончак делятся прибылью с прокурором и Управлением, но как Пронин, Марончак, прокуратура, Управление делали все возможное, чтобы елецкий беспредел оставался в тайне, - мне известно.
Заместитель начальника тюрьмы по политической части, майор, не помню как зовут, исполняет должность пряника. Обволакивающий взор, добродушный характер, располагающие манеры. Вызовет зека к себе в кабинет, вникнет в личные неурядицы. Удивится и пообещает помочь обиженному администрацией. Правда, после откровенного разговора, наивные его собеседники почему-то попадают к Боде, Москве, Пушкарю...
Но наивны, как правило, зеленые новички. Месяц жестокой борьбы за выживание самых тупых делает великими знатоками человеческой натуры.
Суть службы начальника мед.части, капитана Вакулы -по прозвищу Хряк - лечить с приставкой "Ка". Это он с бригадой ментов усмирял непокорные хаты в период ломки. Питает исключительное пристрастие к терапевтическим диагнозам: инфаркт; почечная недостаточность и т.п. Травматизм? Его и не было в тюрьме!
Вот наиболее выдающиеся работники. Далее идет сошка помельче: подкумки, начальники отрядов, мастера. Вообще, у ментов елецкой крытой блестящая репутация. Например, капитан Волков в 1980 году получил майора и отправился в Афганистан инструктором, делиться ценным опытом. Как там теперь дела с прессами в Афганистане?
Живет прессуемый в пресс-камере. Обстирывает бригадира и поддержку, много работает, мало ест, немного спит. Бьют его черствыми булками по голове, сажают в лягушку, ставят на колени. Но ничто не вечно, в том числе и жизнь под прессом. Хотя, с другой стороны...
Наконец, перевоспитавшегося и осознавшего переводят на новый корпус. В "обычную", с позволения сказать, камеру. В ней тоже есть бригадир и поддержка. Но условия жизни полегче. Зря, внезапно, по прихоти, бить не начнут. Кусочками мяса делиться не принято, как и обстирывать кого-нибудь. Отоваровка съедается сообща. Работать приходится много, но делится труд равномернее. Рай после пресса! Камера называется рабочей. Утром выводят в камеры производственного этажа. Работа разная. Протягивают и режут стальную проволоку (для "Кроны"), изготавливают пластмассовые формы элементов. Самая тяжелая работа - производство графитовых щеток для автомобилей "Жигули". Восемь часов зек дышит графитовой пылью. Прогулка - 1 час в день. Питание - жить будешь, но больше ничего! Новый корпус сырой. Зимой стены "плачут", сочится вода. И так, быть может, три года. ГУЛАГ - рассадник туберкулеза. Наверное каждый десятый зек болел или болен им. Особенно много чахоточных на крытой. А в Елецкой тюрьме основной вклад вносит графитовое производство. Иногда, глядя на "Жигули", я думаю: сколько жизней съели эти машины? Какому количеству каверн и туберкулем обязаны они своим созданием?
Нет, я не призываю владельцев машин теперь ходить пешком. Каждый живущий в стране, так или иначе, через цепочку общений, работу, покупку, - всего, что составляет каждодневное существование, - работает на пресса. А пресса работают на него.
Авторучка в моих руках, чернила в ней, вот эта бумага - в них тоже мука прессуемых. Нет, я не призываю Запад наложить эмбарго на импорт "Жигулей". Изменится разве что-нибудь? Любая продажа в СССР, джинсов или станков, любая покупка, водки или тракторов - тоже поддержка беспредела. Каждый телемост, каждый форум в Москве, каждое рукопожатие сияющим советским руководителям - работа на пресса. Да и сама страна - огромная пресс-камера. Есть в ией бригадир и поддержка, есть миллионы прессуемых.
Страх угодить в пресс- главный фактор исправного поведения зека в "нормальной" хате.. Вот Р, с которым я сидел. В качестве поддержки поехал к Москве. Пытался поднять против него бунт, попал под пресс. Купил освобождение из пресса согласием работать на Марончака, осведомлять обо всем и обо мне. Правда, просчитался кум. Получилось так, что Р. осведомлял не кума обо мне, а меня о куме. Вообще, невозможно в подобном повествовании не сказать немного о себе.
Прибыл я в Елец с Тобольской зоны в 1978 году. Разные были перепетии, с разным сидел народом. Но каждый раз это была действительно обычная камера, без бригадира и поддержки. Единственная на всю крытую. Конечно, сокамерники для меня подбирались, пусть даже и не все. Цель администрации понятна: контроль. Сажались ниседки и контрнаседки, некоторые - не по одному разу. Но Боже мой, как неумело действовала администрация! Привыкшая к силовым методам, - как беспомощна оказывалась без них. Как глупо запутывалась в собственных интригах! Например Катаев, с которым я сидел, наседка Пронина, работал на меня. Доходило до анекдота: мне через Катаева приходилось учить Пронина, как надо "без 'подозрений" вызывать Катаева на беседы. Кстати, оперативный псевдоним Катаева - Мурашкин, а оперативный псевдоним Р - Николай. За два дня до окончания срока меня крутили по статье 190-прим (распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй). Свидетелями были менты и часть бывших сокамерников, пошедших на это под угрозой пресса, за обещанные льготы. Но вот Анатолий Филимонов полностью подтвердил все мною сказанное о Елецкой крытой. Человек большого мужества, притворно согласившись быть осведомителем и свидетелем, он хорошо помог в разоблачении беспредела. Многое я узнал от Р, от других зеков. Сама администрация помогала своими хитрыми глупостями. Помогали разные люди, в разных камерах, хозобслуга и, даже, менты. Спасибо им всем: зекам и ментам, героям и подонкам, храбрым и трусливым! За переданную записку, за отправленное письмо, за смелое слово, за то, что не сдали лишний раз... Как ни сломлена крытая и люди, - остается надежда: порядочность не убита до конца. И в большой пресс-хате тоже!
За несколько месяцев до раскрутки администрация отдала приказ: не бить сильно. Пресса заработали в холостую. Цель понятна: не дать свежего, доказательного материала к предстоящему суду. И вот за непродолжительное время появилось уже несколько камер без бригадиров и поддержки. Показателен следующий случай. Сразу после подъема раздались крики избиваемого зека. Потом хлопнула дверь камеры. Дежурный по тюрьме вывел бригадира в коридор и, по случайности, остановился недалеко от моей камеры. "За что били? - Не работает, начальник! - Ты что, не мог подождать до вывода?" Все ясно. Немного позже за грохотом моторов крики не были бы слышны. В поведении администрации появилась осторожность.
Другой случай. Два зека наотрез отказались заходить в одну из камер. Прыгнули к окну в коридоре, разбили стекло и пригрозили вскрыться, если их попробуют в камеру запихнуть. В другое время - режтесь на здоровье! На этот раз администрация уступила.
Тайная война с администрацией, добыча информации и ее переправка, интриги и контринтриги могли бы составить отдельное повествование. Рисковал ли я? Лучше получить новый срок, чем прожить день в прессе. Конечно, как политический, я находился в привелигиpванном положении. Знал, что по своему усмотрению администрация в пресс не кинет. Все же полной уверенности не было. Давил и общий страх, пресса слева, пресса справа. А потом, кто знает, когда само КГБ даст санкцию на расправу?
Был суд, три года строгого режима. В Усьманской зоне удалось написать "Беспредел". Жаль, уже отправленная на свободу рукопись попала в руки КГБ. Повторить очерки не пришлось. Впереди ждали новые зоны. Тобольская крытая. В 1983 году я освободился, потом лечился от туберкулеза. В 1984 году подъехал к Елецкой тюрьме, нашел знакомого мента. Судя по всему, крытая осталась сломленной. Что там творится сейчас? Кто знает, извне не поймешь.
Меня не слишком мучила совесть за долгое неповторение "Беспредела".
Информацию о пресс-камерах я передавал из тюрьмы, говорил о них на суде. По этим и другим материалам моим отцом, Пинхосом Подрабинеком был написан "Суд над Кириллом Подрабинеком". Вещь издана.
Все же пришло время повторить "Беспредел". Конечно, через столько лет написано иначе. Почему так долго не уступал советам друзей и внутреннему голосу? Повторять всегда трудно. Но только сев писать, понял главное: надо снова окунуться в мир страха и мук крытой. Я не забывал ничего, но это была память ума. Теперь пришла память эмоций. Пусть она станет моей данью страдальцам Елецкой крытой. А в возможность изменить их судьбу публикациями я не очень-то верю...
ДЕСЯТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Отыскался след елецкий! В публикации газеты "Tpyд"(NN 285 - 287 за декабрь 1990 г. ). И. Травин, "В Елецком централе". Подзаголовок гласит: "30 дней корреспондент "Труда" пробыл в образцово-показательной тюрьме, оформившись на должность контролера".
Скептик ухмыльнется: "Ну что можно понять за месяц, да еще будучи не"внутри", а "снаружи"? И напрасно. Что-то можно понять, кое-что высказать. А самое главное - что-то недоговорить... Но недоговорить так, что оно, недосказанное, станет весьма ценным материалом. Попробуем заняться исследованием.
"Красная полоса" -так теперь на воровском жаргоне называется бывший Елецкий острог - опасное, стало быть, место. В основном всем заключенным здесь по 20-25 лет. Их направляют сюда на перевоспитание из 54 областей, краев и республик, где они в колониях нарушали режим. Зэк боится "Красной полосы", как грешник ода". '
Достаточно красноречиво. Итак, Елецкая крытая осталась "красной", образцово-показательной, боятся ее зэки по-прежнему. В этом И. Травин сомнений не оставляет.
"А так ли уж страшна "Красная полоса", как ее малюют зэки? В МВД СССР тюрьма считается образцово-показательной. Четыре года подряд занимает первые места во всесоюзном соревновании среди тюрем. Все заключенные как один работают, перевыполняют норму на 110 процентов. "
"Здесь они, как ангелы, хотя несколько месяцев были злее и коварнее сатаны. В колониях никто из них не работал. Они терроризировали слабых осужденных, заставляя их выполнять за себя норму... "
"Так почему же они так стремительно меняются в стенах бывшего заурядного острога, а ныне "Красной полосы" - самой лучшей тюрьмы страны?", - задается вопросом И. Травин. В ответе корреспондент подбирается к истине очень близко.
"Тюрьма поражает какой-то неестественной, вылизанной чистотой. В камерах (зэки называют их "хатами") отбитые по веревочке под прямым, углом белоснежные постели". "За цветными занавесками не видны решетки. Искусной росписью разукрашены тумбочки, шкафчики для посуды, хлеба, маргарина (зэки берегут его для тортов на дни рождения)."
"Нежно блестит коричневый бетонный пол, промытый кипятком с порошком. По "хате" ходит дежурный с красной повязкой и вытирает белой тряпочкой пыль...
Но тут же, напротив камер, в туалетных комнатах для офицеров и контролеров хлюпает под ногами грязная вода, валяются окурки, бумажки.. Офицеров же никто, как зэков, не заставляет насильно поддерживать порядок... Именно на насилии и держится весь уклад жизни "Красной полосы", и он лег в основу эксперимента, благодаря которому тюрьма стала образцово-показательной. И тюрьма, как и эксперимент, имеет разные стороны: та, которая видна из города, окрашена в ласковый салатный цвет, а задняя, за глухим забором-в кроваво-красный...
Его идея на удивление проста: перевоспитать зэков руками самих же заключенных. И каждый из них соревнуется еще со своими сокамерниками, кто быстрее "перевоспитается"...
Для заключенных такие соревнования, как игра, - считают работники тюрьмы. У них появляется стремление опередить друг друга, соседнюю камеру...
Только "играют" здесь не одни заключенные, а и администрацuя, и все делают вид, что играют честно...
В тюрьме, пожалуй, нет ни одного заключенного, который не написал бы хоть одно письмо с покаянием в нераскрытых преступлениях".
"Разгадка бурного " покаяния" несложна: повинные письма идут в зачет соревнований между камерами - чем их больше, тем весомее шанс занять "призовое" место в тюремном соревновании. И, значит, подучить звание "Коллектив отличного труда и примерного поведения, а с ним и право на внеочередную "отоварку" в ларьке, лишний просмотр кинофильма в тюремном кинотеатре, надежду на то. что поставят и телевизор... И горе побежденным! Не отстоявшие звание "Коллектив отличного труда и примерного поведения" не получают ничего...
Но все это лишь вступление к "игре". Самое интересное (и страшное) начинается на втором этапе эксперимента, когда возрастают ставки и на карту ставится ежегодная миллионная прибыль тюрьмы. Сами заключенные не заинтересованы в ее сохранении и приумножении. Их средний заработок в день составляет около шести рублей, из которых 60 процентов идут на налоги и всевозможные вычеты. К тому же работа на редкость монотонна и однообразна- зэки большей частью день-деньской шлифуют стекла для подсвечников, люстр. Администрация же очень даже заинтересована в такой прибыли- за выполнение плана набегают солидные квартальные премии и увеличиваются шансы в победе тюрьмы во всесоюзном соревновании (за что тоже даются немалые деньги). Как же тогда удается заставить заключенных ежедневно перевыполнять норму на 110 процентов? Самое удивительное то, что сами же зэки заставляют друг друга вкалывать, а администрация лишь подсчитывает барыши...
Все камеры разделены на "положительные" и "отрицательные". В первые (заключенные называют их "пресс-камеры") подбираются те, кому позарез нужно соблюдать все требования режима. В основном это заключенные, которым остался малый срок до выхода на свободу или отправку в колонию, и потому они хотят уйти "чистыми". У них появляется шанс добросовестной работой снять наказания, которые они получили ранее, по сути, за сопротивление этим же кабальным условиям труда... И вот к ним направляют на "исправление" по одному зэку из "отрицательных" камер, того, кто делает в "Красной полосе" первые шаги, но идет "не в ногу". За несколько дней пребывания в "пресс-камере" "путевый пацан" становится шелковым и уже с утра до вечера, включая один-единственный выходной - воскресенье, - корпит, согнувшись, над шлифовкой стекла...
Способы "шелковизации" просты: бригада (камера) имеет общий план выработки, и если "путевый пацан" не выполняет своей нормы, то бригада лишается права на внеочередную "отоварку" в ларьке и т.д... А у без пяти минут свободных заключенных возрастает угроза выхода на волю с административным надзором, что означает жизнь в условиях комендантского часа. Нельзя будет даже на улицу выйти после восьми вечера...
Конечно, зэки не читают "путевому пацану" лекции по психологии и искусству, чтобы пробудить в нем доброе, разумное. Они делают то, на что способны: угрозы, "разморозка" (простой мордобой)."
Казалось бы, описано весьма верно, пусть и с отдельными ошибками. Практически, чтобы картина приобрела законченность, остается сделать вывод о прямой ответственности администрации за целеустремленную организацию насилия в стенах "Красной полосы". Не тут-то было!
"Нельзя сказать, что оперотдел смотрит на это сквозь пальцы. Драки постоянно пресекаются, но стоит погаснуть одной, как вспыхивает другая, в соседней камере. Из-за взаимной вражды, от трения нервов вспыхивают искры, падая на скопившуюся в душе взрывчатку скрытой ненависти..."
Забавно получается! Администрация пресекает драки, сама же их провоцируя. Да и как поверить, что эти драки - просто спорадическое явление, вызванное расшатанными нервами зэков? Во-первых, драка, в которой один против нескольких - уже избиение. А что на "исправление" в "положительные" камеры направляют зэков по одному, подтверждает сам И. Травин. Во-вторых, разве настоящий зэк испугается просто периодических драк? Неужели их достаточно для "перевоспитания" 'закостеневшего в "отрицаловке" зэка? Самое любопытное, что корреспондент чуть ниже приводит пример, перечеркивающий его же пассаж о добродетельном оперотделе.
"Два зэка специально избивали друг друга: били ногами в голову, живот, лицо. Хотели, чтобы им дали за нанесение телесных повреждений любой срок и отправили бы из "Красной полосы" в какую угодно колонию".
Неужели люди, добровольно идущие на получение телесных повреждений так боятся заурядных драк, что готовы от них спасаться в "какую угодно колонию" любым новым сроком?
Вообще попытки И. Травина обелить администрацию выглядят весьма наивными.
"Ради чего же проводится такой эксперимент над живыми, людьми?", еще ниже спрашивает И. Травин.
Так ведь было уже им сказано: "Администрация же очень даже заинтересована в такой прибыли... "
Но нет. Пытаясь сгладить впечатление от описания тюремных порядков, автор конструирует некую схему о неудачном эксперименте.
"Так Елецкая тюрьма из заурядной превратилась в образцово-показательную, лучшую в стране. Начальник профилактического управления МВД СССР Н. Скрипников охарактеризовал ее "как отличный колхоз на руинах колхозно-совхозной системы". Да, благая идея эксперимента вырвать заключенных из ужаса "беспредела" и помочь им стать людьми воплотилась в страшный образ "Красной полосы". И все-таки, несмотря на это, администрация действительно хотела и хочет изменить нынешнюю тюремную систему. Они и сейчас пытаются сделать что-то хорошее, днюя и ночуя в тюрьме, забывая о семьях. И я не могу им бросить камень упрека за все, то, к чему привел эксперимент. Увы, коллектив попытался в одиночку штурмовать крепость отжившей пенитенциарной системы. Не их вина, что она стерла в пыль их благие намерения, но они все же бросил ей вызов, и отрицательный результат - тоже результат".
Удивительно циничный отрывок для знающего суть дела читателя. Лишь для неподготовленных он, может быть, и выглядит убедительным. Но даже такому читателю достаточно проанализировать пример из публикации, чтобы убедиться в несостоятельности выдвинутой схемы..
"Почему даже воры в законе боятся Елецкого централа? Весной в Златоуске состоялся их "внеочередной" съезд. Было решено: послать в тюрьму одного "дeлeгaта"', чтобы он там навел "шмон" и заставил заключенных жить по воровским законам". "Делегат" пошел на преступление, обменялся на этапе документами с зэком, который шел в Елецкую тюрьму, и отправился туда под его именем. В тюрьме сумел всех обвести вокруг пальца, да только подвели его. собственные пальцы. Перед отправкой в камеру протянул на прощание оперативнику руку, а опер, сжимая ладонь, увидел, что на ней нет двух пальцев. Тут и вспомнил его личное дело: там стояли отпечатки всей пятерни. Так "делегат" погорел.
А самое страшное ждало его впереди. Не прошло и месяца, как он стал работать, наравне со всеми мыть полы, надел самое ненавистное для "уважающего" себя зэка - красную повязку. И в конце выступил по тюремному радио с рассказом о своем "путешествии". Одним словом, "продался" и не выполнил наказ съезда: "творить добрые дела". Воры в законе, явно недооценили "Красную полосу". В этом признался и "делегат". "Здесь бы самого дьявола заставили молиться Богу".
Пускай описанная история имеет несколько мифический оттенок. Например, трудно представить рукопожатие опера и зэка. Но мифы выражают стереотипы коллективного сознания. В данном случае - убеждение в беспредельной ломающей силе Елецкой тюрьмы. В этой истории есть два существенных момента. "Делегат", выбранный ворами, не мог не быть стойким, опытным человеком. А сломали его "не прошло и месяца". Неужто несколькими драками, пресеченными оперотделом? Нет сомнений: "делегата" именно умышленно пытали, то бишь ломали. Оперативник, заподозрив, что зек "засухарился", т.е. выдает себя за другого, просто обязан был его изолировать до выяснения всех oбcтоятельств. А уж убедившись в этом, администрация ни в коем случае не должна была содержать "делегата" в общей камере. И если администрация пошла на такое грубое нарушение служебных обязанностей, то только с одной целью: сломать "делегата", упрочить страшную репутацию Елецкой крытой. Чего же стоят после этого все рассуждения И. Травина об эксперименте с благими намерениями, якобы неудавшемся в силу неподготовленности добронамеренной .администрации?
"Эксперимент почти ничего не изменил по сравнению со стартовыми условиями. Новый начальник тюрьмы сумел лишь укрепить в коллективе дисциплину, уволив добрый десяток людей. Но квалифицированные работники пока не рвутся в тюрьму. Ссылаясь на свой, хоть и очень малый, опыт работы контролером, даже врагу не желаю этой должности... "
"Могут ли такие кадры быть воспитателями, врачевателями больных человеческих душ? Вряд ли. Это все равно, что токарю доверять операцию. Потому, думается, коллектив, не зная, как это делается, так рьяно и осуществляет главную идею эксперимента - заставлять зэков перевоспитывать самих себя. "
Ведь признает же сам корреспондент именно роль НАСИЛИЯ в "эксперименте"!
"Картинную галерею" завершают звездочки на ногах: "Нe стану на колени". Кажется, вот эти наколки как нельзя беспристрастней выносят приговор нынешним методам перевоспитания заключенных, построенным преимущественно на насилии. "...Тот, со звездочками на ногах, заключенный все же станет на колени (а в атом нет сомнений - для того и возник эксперимент, чтобы новыми .методами сломить сопротивление зэков)"...
Но умудряться говорить о благих ЦЕЛЯХ... Сколько бы ни выстраивалась умозрительная схема (этому посвящена приблизительно треть публикации), ее перечеркивает хотя бы только одна такая строчка.
. "Есть тут "курятники", и сидят в них "опущенные" - те, кто перестал быть мужчиной, став "Люсей", "Маней"...
Откуда взялись ".петухи" в крытой? Подобный контингент в тюрьму из колоний ,.не привозят. Ясно, их опустили в крытой. Уж конечно не без способствования администрации.
Чем же заканчивается статья "В Елецком централе", к какому общественно .значимому выводу приходит автор?
"Рерих писал, что больницы и тюрьмы не должны уступать дворцам. Действительно, в больницах лечат тело, а в тюрьме, значит, надо вылечивать заразившуюся человеческими пороками душу. Но Рерих не учел одного: в какой эксперимент будет ввергнуто все общество. По сути "Красная полоса" - это зеркало нашей жизни. Только, право, не стоит обустраивать жизнь методами "Красней полосы": с них-то мы когда-то начинали...
- У нас не было иного выхода, - сказал начальник профилактического управления областного УВД В. Тарасов, долгие годы работавший начальником Елецкой тюрьмы. - Мы взяли идею эксперимента из общества. Потому-то он и был обречен на провал... "
Ну нет! Эксперимент блестяще удался как в Елецкой тюрьме, так и в обществе, 70 с лишним лет терроризируемом советской властью. Цель его состояла вовсе не в излечении душ, а в их растлении, в подавлении воли людей, в превращении их в послушных исполнителей, обслуживающих корыстные интересы власть предержащих. Если общество начинает вставать с колен, если елецкие зэки перестанут жить на коленях, то в этом будет их заслуга, а не всесоюзной и тюремной администраций.
Тут-то и возникает вопрос: очищают ли спертый воздух в "большой" и "малой" пресс-камерах публикации, подобные этой в "Труде"?
Не хотелось бы обвинять или оправдывать автора "В Елецком централе". В публикации, занимающей приблизительно газетную полосу, 96 раз проставлены многоточия! Авторские ли, редакторские ли - кто знает. Да и не столь уж его существенно. Можно понять автора. Его желание сказать правду и не договорить, высказав полуправду (то ли опасаясь обвинений в бездоказательности, то ли по другим причинам). Пусть судьей ему служит профессиональная совесть, да и не только профессиональная. Наверное, "В Елецком централе" - та же степень приближения к правде, что у гласности - к свободе печати. Но встающему с колен обществу нужна печать, вставшая с колен.
Май 1991 года
