В чем российские госслужащие специалисты, так это пускать пыль в глаза проверяющим. Исправительные колонии - не исключение. Перед приездом любых комиссий сотрудники носятся как реактивно-наскипидаренные и достают осужденных ценными указаниями. Здесь важно - кто приезжает. Начальство знает привычки и придирки важных шишек и в зависимости от этого наводит кипиш.
Например, начальник местного Управления исполнения наказаний требует соблюдения формы одежды - как от сотрудников, так и от зеков. Перед его визитом проводят шмоны в отрядах. Изымают вольные шмотки, на поверках отбирают вязаные шапочки. Более того, вертухаи признаются, что они такие же шапки проносят в зону нелегально, чтобы после шести вечера снять нелепые фуражки и, когда уйдет «хозяин», надеть приличные и практичные головные уборы.
Также для сотрудников устраивают учебную тревогу. Все цирики в выходной день обязаны в течение короткого времени прибыть к зоне со специальными чемоданчиками. Начальник проверяет их комплектацию и форму одежды. Даже заставляет маршировать подчиненных. Оперативники перед приездом делегаций по очереди вызывают смотрящих и «активистов», «накачивают» их требованиями дисциплины.
Потом смотрящие устраивают сходняки и приказывают народу быть тише. Если в бараках холодно, то говорить проверяющим, что это только сегодня так. Ни на что не жаловаться, не занавешивать спальные проходы, не выходить из локалок, особенно в цивильной одежде. Все это для того, чтобы ментов не провоцировать и чтобы не страдало общее движение.
У «активистов» тоже аврал. Нужно нашить на рукава «косяки» - отличительные знаки (всякие там ромбики, треугольники, квадраты). В них написано: «бригадир», «дневальный», «член самодеятельной организации». На швейке шьют красные повязки. Рисуют на них» «дневальный жилзоны», «комендант», «СДП» и прочее.
Комендант психует и орет, что у него кончается краска.
Замполит, или как их сейчас обзывают - зам по КиВР, закрепляет «козлов» запроверка в тюрьме объектами - типа у столовой, локалок и на жилке. Художник и его помощники не спят и не отдыхают, обновляют наглядную агитацию на территории.
В каждой колонии до сих пор много огромных плакатов с выписками из законов и цитатами из книг. Типа: «Жизнь нужно прожить так, чтобы, оглядываясь назад, не было мучительно больно за бесцельно потраченные годы». Или просто тематические рисунки. Убого намалеванный зек и надпись: «Найди нужную тебе дорогу». Старушка и призыв: «Возвращайся домой поскорее, сынок». Перед выходом на промзону: «Работа - обязанность, план - достоинство, перевыполнение - честь». И еще много прочих «шедевров». На них уходят огромные средства. Можно, конечно, в колонии ремонт заделать. Но, видно, агитки важнее.
В отрядах рисуют стенгазеты, обличающие нарушителей режима и восхваляющие «активистов». Еще осужденные пишут в них - какие у нас чуткие и думающие сотрудники. Тискают свои стихи и выписки из кодексов. Сотрудники действительно чуткие - бегают по отрядам и ищут грязнуль, требуя, чтобы те побрились и помылись. Даже прикрепляют к ним провожатых, чтобы «черти» не сбежали из бани. «Черти» все равно сбегают, за что их бьют. Работяги красят бордюры, убирают с куцых газонов хабарики и фантики. «Петухи» драят туалеты и пытаются придать красивый вид помойке или хотя бы прикрыть свалку старыми щитами с агитацией.
Вкалывают все
Самое поганое, если зона бардачная. Требования дисциплины на один день очень болезненны. Одна заправка по-белому чего стоит! Это чтобы простыня лежала сверху одеяла. Но у блатных цветное постельное белье. Им выдают белые простынки. Шныри запариваются одинаково заправлять кучу шконок. Во время проверок на них нельзя сидеть.
Совсем маразм случается, если комиссия приезжает в четверг. По распорядку - это парко-хозяйственный день. Замполит где-то вычитал, как проводить генеральную уборку. Нужно выносить на улицу тумбочки и постельные принадлежности. Как сейчас помню, шел ледяной дождь, и мы ругались, что матрасы с подушками за много часов промокнут. Не помогло - мало ли, проверяющие заглянут в распорядок и заметят нарушения. В итоге наши постели насквозь вымокли. После отъезда делегации мы пытались сушить свое имущество, но в отрядах мало места. Пришлось спать на ватниках. Некоторые легли на сырое, из-за чего потом заболели - вплоть до воспаления легких и туберкулеза. Даже два сотрудника заразились ТБЦ в открытой форме.
Особенно накануне визитов тяжко ширпотребщикам - это осужденные, изготавливающие сувениры и всякие поделки. Обычно они работают нелегально под «крышей» смотрящих, но обязаны за верховную ментовскую «крышу» изготавливать для начальства несколько изделий в месяц. Или много, но для проверяющих. Вот и режут они без сна и отдыха подарки: нарды, шахматы, шкатулки и кухонные наборы.
Самый прикол начинается на утренней поверке-построении. Блатные арестанты и порядочные мужики похожи на беспризорников Гражданской войны. У некоторых действительно отшмонали вольные вещи, другие их надежно спрятали. Робы у них вообще нет. Обычно положняковой спецодежды нет и на складе. Вот и стоят осужденные не поймешь в чем. Главное, что у всех бирки с фамилией и номером отряда имеются, но прилеплены они на рубашки и темные майки.
Начальник сатанеет, наезжает на подчиненных. Те оправдываются и требуют от нас соблюсти форму одежды установленного образца. Их не волнует - где мы ее возьмем. Для устрашения совсем нелепо наряженных сажают в штрафной изолятор, чтобы они комиссии на глаза не попались.
Вояж в столовую
Единственный положительный момент в таких мероприятиях - это то, что в день приезда делегаций не нужно думать о пропитании. Вместо сечки или перловки на воде в обед подадут приличный суп с мясом и второе с курицей или рыбой. Но и здесь не обходится без ложки дегтя.
Нужно построиться по пятеркам, ждать начальника отряда, а он тоже не образец дисциплины, может надолго опоздать. Потом надо пройти строем и красиво по плацу, у пищеблока ждать команды и ровными шеренгами зайти вовнутрь.
Поев, нельзя сразу уходить. Все ждут последнего, а какой-нибудь гоблин без зубов будет жевать целый час. Или, наоборот, никто пожрать не успеет, всех выгонят на улицу, потому что приближается комиссия. Построят и так же дружно поведут в отряд.
Наконец настает священная минута. По колонии распространяется весть - «идут». Задолго до того начинают быстро и затравленно бегать вертухаи вплоть до замов начальника. Понять их невозможно: один кричит, чтобы мы ушли от турника в локалке - вдруг подумают, что зеки хорошо живут. И вообще нам лучше не мозолить глаза. Но в бараке находиться тоже нельзя. Телевизионка закрыта, из каптерок выселили дневальных, на спальное место не присесть. Куда деваться? Следом бежит другой офицер, он, наоборот, кричит, чтобы мы подошли к турнику и брусьям - тогда проверяющие подумают, что нас хорошо кормят, раз на спорт сил хватает. Третий примчавшийся цирик орет, чтобы не толпились в локальном участке.
Заходить в отряды высокие гости не намерены, так что лучше спрятаться. Мы скрываемся в помещении, но из интереса подглядываем.
На центряке появляются важные персоны, позади них лебезит начальник и свита, что-то показывают руками, заливаются соловьями. Гости едва смотрят по сторонам. Все доходят до столовой и возвращаются обратно - проверка закончена. Сотрудники ровно дышат и рассказывают, что комиссия бухает за зоной или парится в сауне, но тоже с водкой. Какие проверяющие мудрые - чуть заглянули в учреждение и сразу поняли, что в нем так и не так. Спрашивается, чего же мы тогда суетились? Ведь им до зеков дела нет.
«Пустить всех, даже инопланетян!»
Чего только не случается в жизни! Вскоре после освобождения я сам как бы оказался в роли проверяющего исправительное учреждение. Сначала немного предыстории. По моей книге начали снимать кино. Уровень высочайший, при поддержке Первого канала. Все двери открываются ногой, линейные продюсеры - местные депутаты. Любые разрешения от министерств.
Режиссер-постановщик и бригадиры съемочных цехов захотели проникнуться «духом зоны», так как половина действия фильма происходит на строгом режиме.
Продюсер позвонил в Москву. От главного генерала пришло разрешение зайти в ближайшую колонию. Мы, никого не предупредив, погрузились в машины и подъехали к нужному учреждению, начальник которого впал в ступор и не очень-то обрадовался нашему визиту. Погода стояла хорошая, полковник попросил посидеть нас в беседке у штаба. Сам он с нашим директором начал решать разные вопросы и тянуть время.
Сначала «хозяин» звонил в столицу и удостоверялся, что разрешения не фальшивые. Генерал, конечно, с ним даже разговаривать не стал, как и его замы. Наш директор дозвонился до пресс-секретаря ФСИНа. Она долго уточняла и наконец подтвердила, что мы настоящие. Полковник сказал, что ему мало подтверждения пресс-секретаря. Пришлось продюсеру звонить на канал. Тогда с «хозяином» связался нужный чиновник и дал ЦУ.
Так прошло полтора часа. Режиссер, оператор, продюсер, костюмер, гример, второй режиссер, замдиректора, реквизитор и я сидели в беседке и привлекали своим видом и поведением внимание окружающих. Небольшой поселок, кругом сотрудники и расконвойники, все в темном. И тут мы, такие все цветные и раскрепощенные, кричим об искусстве, перебиваем друг друга, обсуждаем мизансцены фильма. Явно придурки - подумали окружающие. Некоторые крутили пальцем у виска.
Еще час оформляли наши пропуска. Но тут заминка возникла. У оператора был американский паспорт. Сам он оказался уроженец Венесуэлы. Начальник начал снова звонить в Москву и сигнализировать, что в зону хочет пробраться иностранец. Мы сразу сказали Антуану, что в Штатах плохо готовят шпионов, раз их так легко вычислил провинциальный полковник.
Наш директор слышал, как из столицы по громкому телефону бдительного сотрудника обругали нецензурно и велели запустить всех, даже инопланетян. Прошел еще час. Нам вместе никогда не скучно. Мы обсуждали переделку сценария и как снимать отдельные сцены. Речь шла о комедии, поэтому много ржали, да так, что с нас чуть было справку о курении анаши не потребовали. Наконец документы оформили. К нам прикрепили провожатого - замполита. Майор извинился, типа, мы не можем пока зайти, так как через шлюз запускают машины. Автомобили действительно бесцельно ездили в зону и из нее. Но я-то знал, что шлюз здесь ни при чем. Пешеходы заходят через проходную.
Мне давно стало ясно, что сотрудники тянут время. Может, надеются, что нам надоест и свалим? Не дождались! Через четыре часа нас запустили в колонию. Перед этим долго инструктировали - как себя вести. Велели оставить сотовые. Фотоаппараты, по распоряжению из Москвы, разрешили, но запретили снимать забор и осужденных, а также включать видеозапись и звук.
Вся киногруппа с интересом смотрела на меня - типа, удручит ли неволя? Одного они не понимали - я в зоне большую часть сознательной жизни провел. Тем более что войти в нее на час или сесть на много лет - две разные вещи, хотя для некоторых и час срок.
«А где у вас блатные»
Так я подумал, глядя на испуганных и удрученных коллег. Как я и предполагал, пока мы там стояли, в зоне происходил аврал. Зеков со всех отрядов загнали в бараки и велели не показываться. В одном отряде, наоборот, всех выгнали в локальный участок и запретили заходить в помещение. На плацу стоял смирно комендант с повязкой. «Активисты» дежурили у калиток и тоже краснели нарукавниками. Они же патрулировали плац. И тишина, кругом ни соринки, ни дымка. Даже в отведенных местах никто не закурил.
Замполит, надеясь, что мы все посмотрели, поинтересовался, что мы еще хотели увидеть. Режиссер попросил показать, как живут блатные отряды. У меня в книге и сценарии описаны широкие спальные проходы, дорогое постельное белье, резные тумбочки, аквариумы, аппаратура. Как и ожидалось, нас повели в тот барак, обитателей которого выгнали на улицу и запретили разговаривать даже друг с другом. Я сразу определил, что это работяги. Им не дали выспаться с ночной смены и еще заставили убираться и переодеваться. До кучи и курить не разрешили. Потому смотрели мужики на гостей, как коммунисты на классовых врагов.
Перед входом в локалку я автоматически проявил вежливость. Хотел пропустить вперед дам (второго режиссера, костюмера, реквизитора). Они, как лошади, затоптались у калитки и попросили меня быть первым и держаться поближе. Такие же пожелания высказали и наши мужчины. Они не знали, что работяги в воровской зоне - самый безобидный народ, хотя и выглядят жутко. Почти все страшные наружно, сверлят взглядом. Сто человек молчат и не двигаются, столпившись на маленьком пятачке.
В пустом отряде мои коллеги вздохнули свободней. Нас встречал завхоз с новой повязкой. Он даже пробовал отдать рапорт замполиту, но сбился, не выучив в спешке слова. Большая спальная секция сверкала белизной. Все кровати заправлены по-белому, простыни только что принесли со склада. Пол еще не просох. Мужицкую вонь заглушал запах шампуня (с ним мыли пол) и дешевого одеколона (его пожертвовал «отрядник», вылив целый флакон в коридоре). Режиссер разочарованно спросил: а где блатные? Майор задумался и на свой страх и риск показал каптерку дневального, где стояла кровать. До поры я молчал.
Потом нас повели в столовую учреждения. В общем зале - чистота. За столами для «обиженных» и «активистов» (это я тоже сразу определил) сидят несколько зеков, склонных от природы к полноте, и переодетых поваров-обжор. Они типа обедают на общем основании. У всех большие шлемки (меня в такой мама до пяти лет мыла). Суп с мясом, на второе рис и почти целая бройлерная курица на каждого (насчет бройлерной я немного преувеличил, но куски положили приличные).
Реквизитор начал фотографировать еду. Замполит, сглатывая голодную слюну, правдиво заметил, что у них зеки всегда так питаются, Тут я добавил, что осужденным еще готовят кошерное, мусульманское без свинины и вегетарианское для любителей здорового образа жизни. Майор начал на меня нехорошо и подозрительно коситься. Он же не пустил нас в варочный цех якобы из-за отсутствия медицинских книжек. На самом деле обед принесли из столовой для сотрудников, а в варочном стряпали голимую баланду - это я по запаху понял.
Отозвав режиссера в сторону, я рассказал ему про показуху и спектакль. Он сам давно это понял и наехал на провожатого, пригрозив звонком в Москву, если нам не покажут блатных. Замполит долго совещался с начальником по внутреннему телефону. Потом сказал, что может взять с собой только режиссера и оператора, а остальных, дескать, брать опасно. После чего увел их в другой рабочий отряд и продемонстрировал там еще одну комнату дневального.
Тут реквизиторы вспомнили, что, по сценарию, у нас крупно показаны вылепленные заключенными сувениры из хлеба. Как раз вернулся замполит с разочарованными режиссером и оператором. На вопрос о сувенирах майор быстро ответил, что у них такого не мастерят. Еще бы он признался - на каждую небольшую поделку уходит несколько буханок хлеба. Его протирают через марлю и используют только малую часть подсушенной жижи. Расход материала огромный, а это чьи-то недоданные пайки.
Здесь я не выдержал и отвел замполита в сторону. Объяснил ему, сколько отсидел, и также уверил его, что среди нас нет засланных правозащитников. На зеков нам наплевать. Если нужно, я без захода в зону свяжусь с ее авторитетами и замучаю жалобами всех на самом высоком уровне. Но у нас другая цель - снять хорошее кино, а не те штампы, что показывают про места лишения свободы.
Майор проникся и обещал помочь с хлебными фигурками. Обещание он выполнил и даже плату за помощь не взял. Потом у нас в эпизодах снимались сотрудники этой колонии. С некоторыми из них мы подружились и даже вместе пишем статьи и сценарии. Из-за того, что визит в колонию ничему не научил киногруппу, пришлось мне с самого подготовительного периода торчать на съемочной площадке. Рассказывать и показывать, как живут в зоне на самом деле, когда нет посторонних.
Трудное это оказалось дело - объяснить несудимым людям уклад жизни за решеткой.
Федор Крестовый .
