28/03/24 - 13:20 pm


Автор Тема: Всемирная история поножовщины: народные дуэли на ножах в XVІІ-ХХ вв.Ч-31  (Прочитано 696 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн valius5

  • Глобальный модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 27470
  • Пол: Мужской
  • Осторожно! ПенЬсионЭр на Перекрёстке!!!
Однако более реалистичной мне кажется версия, опубликованная 23 января 1910 года в журнале «Le Petite Journal illustre». В статье под названием «Как избавить Париж от апашей» журналист Эрнест Лаут приводит историю о том, как парижские бандиты получили своё имя. Согласно Лауту, как-то раз, после успешного рейда стражей порядка, в полицейский участок Бельвилля в полном составе была доставлена молодёжная банда. Молодые люди долгое время промышляли грабежами и терроризировали всю округу. Наконец полиции после мастерски проведённой операции удалось арестовать всю банду в количестве около десятка человек. На допросе главарь группировки, восемнадцати лет от роду, вёл себя высокомерно и цинично. Он охотно рассказывал полицейским обо всех деяниях своей банды и с плохо скрытой гордостью описывал, как они грабили магазины, нападали на запоздалых прохожих, избавляя их от кошельков, и какие военные хитрости они применяли в борьбе с конкурирующей бандой. О своих подвигах он рассказывал настолько эмоционально и с таким куражом, что полицейский, который вёл допрос, не выдержал и воскликнул: «Да вы просто какие-то апачи!» Юноше, который, как и большинство мальчишек начала XX века, был хорошо знаком с книжками об индейцах Майн Рида, Густава Эмара и Габриэля Ферри, это название пришлось по душе. Буйная и свирепая натура этих воинов Дикого Запада как нельзя лучше соответствовала нраву парней из его банды. Когда вскоре все бандиты благодаря обычной снисходительности суда покинули тюремные ворота, банда была восстановлена в прежнем составе уже под новым именем — «Бельвилльские апачи». Вскоре это название распространилось на все парижские банды. Как иронично заметил Лаут, «об апашах пишут ежедневно, и осталось только дождаться появления этого термина в академических словарях».

Основными занятиями апашей были мошенничество, сутенёрство и уличные грабежи, иногда заканчивавшиеся убийствами. Средний возраст членов этих банд, как правило, не превышал двадцати лет. Существовало несколько характерных аксессуаров, выделяющих апашей из толпы. В первую очередь это была обувь — пара франтовских туфель должна была сверкать в любую погоду. Далее шли фуражка или кепка, небрежно повязанный шейный платок, рубашка с отложным воротником и пиджак. Некоторые апаши делали себе татуировку с изображением гильотины. Этот мрачный сюжет сопровождался философскими сентенциями в стиле «Моя последняя прогулка» или «Вот как я закончу свои дни». На спине одного безжалостного убийцы была трогательная татуировка: «Вспыльчивый, но добродушный». У некоторых апашей были татуировки в виде кольца из точек вокруг шеи, сопровождаемые инструкцией: «Палач, руби по пунктирной линии».


Рис. 3.4. Татуировки, наносившиеся заключёнными бириби — французских военных тюрем в Северной Африке.


Рис. 5. Татуировки, наносившиеся заключёнными бириби — французских военных тюрем в Северной Африке.

Рис. 6. Гротескное изображение апаша с кинжалом и бутылкой абсента. Из цикла открыток «Конференция апашей», начало XX в.

Апаши бесчинствовали в парижских районах Бельвилль, Бастилия, Ла Вийет и Монмартр, где находился известный ночной клуб «Мулен Руж». Во время расцвета этой субкультуры страх подвергнуться нападению апашей и ограблению ни днём, ни ночью не давал покоя формировавшемуся среднему классу буржуазии. Некоторые банды использовали специфический тип универсального оружия, известный как «револьвер апашей»: небольшой револьвер без ствола с кастетом-рукояткой и складным клинком под барабаном, напоминавшим штык.

Апаши также разработали целый набор уловок, используемых ими в уличных ограблениях. Одним из самых известных «хрестоматийных» трюков, или, как говорили советские бандиты 30-х годов, «подходов», был так называемый «coup du рёге François» — «метод папаши Франсуа». «Папашин» метод заключался в следующем: один из апашей сзади накидывал на горло жертвы удавку, разворачивался и подтягивал за шею к себе на спину, в то время как второй его сотоварищ спокойно обшаривал карманы беспомощной жертвы, а третий стоял на стрёме. Излишне трепыхающийся клиент, мешавший апашу в этой тяжёлой работе, мог получить удар ножом.


Рис. 7. Перстни апашей. 1911 г.

Апаши в буквальном смысле терроризировали Париж начала века. Вот что 21 октября 1905 года о них писала «National Police Gazette»: «Самые ужасные головорезы мира. Мастера воровства. Они ожесточённо дерутся на ножах в общественных местах среди бела дня. Не боятся и презирают полицию. Они преданны друг другу в любых обстоятельствах, живут по своим законам и объединены против общества. В Париже, этом образцовом городе, надёжно охраняемом жандармами, есть улицы более опасные, чем улицы какого бы то ни было другого города. И всё это из-за отчаянных парижских бандитов. 15 лет назад песни парижских хулиганов были для публики в новинку и стали популярны. Тогда они ещё жили мало кому известной жизнью в своих «странных» кварталах; парижане, жившие в пригородах за полицейскими бастионами, были так далеки от всего этого. Сегодня эти головорезы уже в центре столицы. Они чувствуют себя как дома в самом сердце старого города, рядом с собором Нотр-Дам. Не проходит и дня без того, чтобы они появились на улице Сен-Мартен, в районе Монмартра, в Газетном ряду; Севастопольский бульвар и улочки вокруг Центрального рынка также становятся свидетелями каждодневного насилия; и площадь Бастилии превращается в настоящее поле битвы между апашами и полицией, что переходит все рамки».

Широкий резонанс получил инцидент, имевший место осенью 1905 года, когда на рю де ла Рокетт столкнулись две банды апашей в количестве около двадцати человек. Перепуганные владельцы находившихся по соседству магазинчиков вызвали полицию. Вскоре к месту драки прибыли восемь жандармов. При виде полиции апаши мгновенно забыли о своих разногласиях и, объединившись, напали на «фликов». В то время как нападавшие пускали в ход ножи и другое оружие, полицейские только защищались. В большей степени это было обусловлено страхом вызвать гнев либеральных газет и левых членов палаты депутатов, которые не преминули бы поднять вой в связи с «варварской жестокостью» полиции. В результате в самом центре Парижа, на площади Бастилии, почти час шёл бой, в котором полиция истекала кровью. Вскоре из дюжины близлежащих баров к апашам подтянулось подкрепление. Они дрались кастетами, называемыми «американский удар», дубинками, залитыми свинцом палками, тростями-шпагами и даже палили из револьверов. Но их самым любимым оружием, как писали газеты, «был длинный, узкий, острый нож, называемый «зарин», которым они ловко владеют».


Рис. 8. Револьвер апашей с кастетом и клинком.

О презрительном отношении апашей к полиции лучше всего говорит обложка журнала «Petit Journal» от 20 октября 1907 года. На иллюстрации под надписью «Апаши, чума Парижа» изображён хрестоматийный франт-апаш в кепке, начищенных туфлях, с широким красным кушаком вокруг талии, с ножом в руке и небрежно повязанным шейным платком, презрительно поглядывающий сверху вниз на крохотную трагикомичную фигурку жандарма. Очевидно, эта аллегория была призвана символизировать полную беспомощность полиции.

Кроме оригинального оружия стиля одежды и татуировок апаши подарили Европе свой танец, быстро завоевавший бешеную популярность в парижских салонах. Танец этот представлял собой хореографические этюды, или скорее пантомиму, символизировавшую отношения сутенёра и проститутки. Среди основных фигур танца было таскание партнёрши за волосы по полу, пощёчины, пускание сигаретного дыма в лицо, угрозы ножом, а одним из самых эффектных и любимых публикой было выбрасывание дамы в окно или в дверь. Из-за подобных бросков женщины во время этого жестокого перформанса нередко получали переломы шеи и позвоночника, а порой эти дикие танцы даже заканчивались смертью. По словам Ирен Кастл, первая жена известного танцора Мориса Мове погибла именно во время исполнения этого танца. Как писал о танце апашей сам Мове: «Я считаю его крайне жёстким танцем, но в нём нет демонстративной вульгарности. Этот танец отражает реализм примитивных страстей, и, как отражение жизненных реалий, он обладает красотой и художественной мощью».

Когда танец апашей вошёл в моду, дамы из парижского высшего света нанимали самых отъявленных бандитов для того, чтобы те учили их танцам. И чем кровожадней был апаш, тем больше ему платили. В октябре 1908 года российская газета «Раннее утро» писала об этом танце: «Танец апашей — этих подонков современного Парижа, был недавно впервые исполнен в одном из обозрений какого-то монмартрского театра-шантана. Любой новый танец влияет на парижан с силой эпидемической. Танец апашей был подхвачен широкими кругами общества, и теперь в самых светских домах он завоевал себе почетное место в списке излюбленных танцев падких до острых ощущений парижан».

Некоторые элементы субкультуры апашей не только вошли в моду во многих странах, но вскоре стали и частью мировой культуры. Подобная судьба, например, постигла и «танец апашей», и легендарные рубашки «апаш» с отложными воротниками. Так и сегодня, многие из этого символического танца-конфликта сутенёра и проститутки, апофеоза доминирования над женщиной, можно увидеть и в аргентинском танго, которое приобрело в Париже французский акцент, и в элементах фигурного катания.

Огромную роль в популяризации и героизации этой субкультуры, несомненно, сыграли французские массмедиа. Так, самый популярный иллюстрированный французский журнал конца XIX — начала XX столетия «Le Petite Journal» — «Маленький журнал» смело можно назвать главным печатным органом, рупором и апологетом апашей. Редкий выпуск этого издания обходился без красочных изображений романтичных красавцев со злодейскими усиками и описания их очередных подвигов. Экзальтированная парижская публика знала многих сумрачных рыцарей ножа и удавки по именам и внимательно следила за описанием их романтических похождений. Каждому парижанину времён «бель эпок» были знакомы имена таких прославленных апашей, как Теофил ле Бонте, более известный как Тео-Монпарнасец, Жюль Жак по кличке Тигр, Крошка Скарлип, Луи Душитель, Рауль Мясник, Доминик Лека, Жозеф Пленьер, или Морис Пату.


Рис. 9. Апаш Антон Отто Краузер. Criminal Man. Чезаре Ломброзо, 1911 г.

Рис. 10. Амели Эли по прозвищу Золотой шлем, за сердце которой сражались предводители банд апашей Жозеф Пленьер и Доминик Лека. (Около 1900 г).


Рис. 11. Известный апаш и лидер банды Орту, Жозеф Пленьер. (1876–1922).


Рис. 12. Король Бельвильских апашей, лидер банды Пупанкур, корсиканский сутенёр, Доминик Франсуа Эжен Лека (1874-около 1907).

Несмотря на мрачную репутацию головорезов, апашам, как и всем благородным бандитам Франции начиная ещё с легендарного Картуша, по закону жанра не чужды были понятия о чести. Как писал автор «Комиссара Мегрэ» Жорж Сименон: «А ещё были апаши. Повелась такая мода — шалить с ножом у тёмных фортов, и не обязательно ради выгоды, не всегда ради бумажника или часов прохожего. Видимо, просто хотелось доказать самому себе, что ты мужчина, гроза здешних мест, покуражиться перед потаскушками, которые в черных плиссированных юбках с пышными прическами поджидали клиентов на панели под газовым фонарем» .

Прекрасной иллюстрацией к этой цитате из Сименона может служить классическая дуэль чести уже упомянутого апаша Мориса Пату, проходившая летом 1922 года. Пату по кличке Ужасный Шарль не поделил с другим апашем, Шарлем Аллеманжем по кличке Шарль Мокрушник, некую Луизу Расти, известную как Очаровашка Лулу. В июне 1922 года в газете «Нью-Йорк таймс» вышла посвящённая этому поединку заметка под заголовком «Осуждён за дуэль на ножах»: «Смертельная дуэль из-за женщины принесла тюремные сроки победителю, парижскому апашу Морису Пату и свидетелям поединка. Суд отверг доводы защиты, утверждавшей, что дуэли на ножах в преступном мире так же уважаемы, как шпага или пистолет в высших кругах».

Согласно показаниям свидетелей этой дуэли, поединок проходил согласно правилам, в соответствии с кодексом чести и с соблюдением всех дуэльных норм. Секунданты на месте заточили и раздали противникам одинаковые ножи.

Какое-то время после начала боя никто из дуэлянтов не имел преимущества, пока Аллеманж не совершил роковую ошибку, попытавшись ударить своего противника ногой в живот. Опытный боец Пату тут же воспользовался этой оплошностью, налетел на соперника и нанёс ему несколько ударов ножом, ставших для Аллеманжа фатальными. Все участники этой дуэли были арестованы. И хотя адвокаты Пату пригласили на суд немало уважаемых людей, потвердивших, что поединок проходил согласно классическим дуэльным правилам, и сам апаш, и секунданты этой дуэли были приговорены к двум годам заключения каждый. Организатор поединка также не избежал наказания и получил шесть месяцев тюрьмы. Столь мягкие наказания участникам дуэли объясняются тем, что этот процесс вызвал широкий резонанс и привлёк внимание всей Франции. В результате на суд было оказано давление, аргументированное тем, что оба апаша дрались согласно древним кодексам чести и оба соблюдали дуэльные нормы и правила.

Из газет мы узнаём и о другой «дуэли чести», произошедшей в июле 1933 года. В одном из баров в парижском районе Лес Аль повздорили двое апашей — Гюстав Уаю двадцати пяти лет и его одногодок Альфред Лиссе. Они пару раз заехали друг другу в лицо кулаками и разошлись. Вскоре, этим же вечером, Уаю оправил к Лиссе товарища, который передал ему формальный вызов на дуэль на ножах и приглашение прибыть для урегулирования вопроса чести на площадь Невинных. Уже вскоре после начала поединка «чести» оба были тяжело ранены. У Уаю была перебита яремная вена, а Лиссе получил два удара ножом в бедро, рядом с бедренной артерией. Уаю в тяжёлом состоянии доставили в госпиталь Ларибузьер, а истекавшего кровью Лиссе — в старейшую парижскую больницу «Hôtel-Dieu de Paris».

Человеком чести был и другой прославленный апаш, Теофил ле Бонте, более известный в узких кругах как Тео-Монпарнасец. Сутенёр Тео был хрестоматийным апашем и считался душой и идеологом движения. Также Тео был известен как автор «Марсельезы» апашей, в которой были следующие слова: «Наши предки взяли Бастилию — так давайте же штурмовать тюрьму Сайте и Сент-Лазар, и станцию, и Сюрте; давайте разобьём наши цепи; конец рабству; давайте перевернём это общество; общество назвало нас апачами, так давайте же и мстить ему как дикари». И припев звучал как: «К оружию, отважные воры, анархисты и сутенёры».

Какое-то время Тео жил в Лондоне, где занимался привычным ремеслом сутенёра в районе Ковентри-стрит и Лестер-сквера. В июне 1907 года парижский суд приговорил его к пожизненному заключению за убийство стукача, выдавшего полиции шестерых апашей, среди которых оказался и приятель Монпарнасца по имени Лукас. Когда Тео дали последнее слово, он сказал: «Если передо мной стоит выбор убить стукача или провести двадцать лет в тюрьме, я выбираю двадцать лет». Приговор Тео воспринял спокойно, как и приличествовало настоящему апашу. Когда его уводил конвой, он повернулся к суду и сказал: «До встречи», при этом взмахнув рукой, как будто наносил удар ножом.

Мстительность апашей была притчей во языцех. Так, «Petit Journal» от 19 мая 1907 года описывает месть апаша по имени Марше давнему обидчику, некоему стукачу по имени Бергер. Бергера долго искали, пока наконец до Марше не донеслось, что его видели на бульваре Ла Виллет. Апаши организовали за ним слежку, и в конце концов он оказался у них в руках. Информатора притащили на пустырь у бульвара де ла Шапель, связали и засунули ему в рот кляп. Апаши достали свои ножи, и каждый из них нанёс Бергеру «piqua» — предназначенный для предателей и стукачей порез на лице, напоминающий неаполитанский «сфреджо». И наконец последним ударом ножа Марше отсёк ему нос. После этого апаши бросили свою жертву и скрылись.


Рис. 13. Ограбление с использованием метода папаши Франсуа. Comment Se Defendre. Жорж Дюпа, 1922 г.


Рис. 14. Французский апаш с татуировкой ножа кра-кра на левом предплечье.

Как отметила в 1905 году процитированная выше «Полицейская газета», любимым оружием апашей был нож «зарин». Первые упоминания об этом оружии мы встречаем ещё в 1837 году в книге Эжена Видока, легендарного французского сыщика, основателя и первого директора уголовного сыска Франции — Сюрте «Воры. Их нравы и язык». Наряду с другими сленговыми названиями ножа, такими как «двадцать два», что на арго означало «шухер», «косарь», «лингр» и «лингриот», получивших имя от города Лангр, известного производством ножей, Видок также упоминает термины «чурин» и «зурин».

А через несколько лет, в начале 1840-х, «чурин» уже фигурирует в «Парижских тайнах» известного французского романиста Эжена Сю. Более того, один из самых зловещих персонажей романа — убийца, славящийся искусностью в обращении с ножом, носит прозвище Чуринер, что не может не напомнить об аналогии с римскими «сикариями» — убийцами, получившими своё имя от кривого кинжала — «сики».

Это жаргонное название ножа из французских трущоб нам уже знакомо по созвучным терминам, бытовавшим в Англии, Испании, Италии и Аргентине. И корни его, несомненно, следует искать в цыганском языке романи. Открыв словарь простонародного французского языка 1929 года, мы читаем: «Surin — нож. Жаргон апашей. Деформация цыганского chourin. Suriner — от chouri-ner, поножовщик, убийца». Упоминает о «зурине» устами персонажа «Отверженных», Жавера, и Виктор Гюго: «Твоя взяла», — ответил Жавер. Жан Вальжан вытащил из жилетного кармана складной нож и раскрыл его. «Ага, перо! — воскликнул Жавер. — Правильно. Тебе это больше подходит».

В оригинальном издании 1862 года у Гюго это звучало так: «Javert repondit: — Prends ta revanche, Jean Valjean tira de son gousset un couteau, et l'ouvrit. - Un surin! s'ecria Javert. Tu as raison, Cela te convient mieux».

Таким образом, в кармане Жан Вальжан носил не что иное, как цыганский «зурин». Трудно сказать, что называли «зурином» французские работники ножа и топора в первой четверти XIX столетия. Видок скупо упоминает, что это был «petit couteau», то есть небольшой нож, что ситуацию особо не проясняет. С любимцами же парижских апашей конца XIX — начала XX столетий всё значительно проще. Существует множество повествовательных и иконографических источников, немало этих ножей можно встретить в музеях и частных коллекциях.

На большей части рисунков, дагерротипов и фотографий эры апашей в руках у этих франтов мы можем увидеть два основных типа ножей. Первый из них — это различные вариации на тему складных стилетов, называемых «Couteau a cran d'arret» — пружинный нож. Как правило, этот тип ножей имел рудиментарную крестовину, одностороннюю заточку, а иногда ещё и заточенную первую треть обуха. Характерной чертой этих стилетов, отличающей их, например, от итальянских аналогов, являлось навершие рукоятки, стилизованное в форме рыбьего хвоста. Большая часть этих «couteau de defense» — ножей для самообороны была произведена во французском местечке Шательро. Вторым по популярности «зурином» апашей являлись многочисленные копии и клоны каталонских навах, как правило, снабжённые «ятаганными» клинками. Часть этих навах носила имя «Solognot» по названию региона Солонь. Навершие рукоятки нередко изготавливалось в форме стилизованного хвоста гремучей змеи, а накладки украшались вытравленным флоральным орнаментом. Хотя случались и отступления от «правил». Так например, на обложке журнала «Lyon-Républicain» от 31 мая 1903 года в руке у апаша мы можем увидеть традиционный крестьянский нож «нонтрон».


Рис. 15. Ножи изготовленные в Шательро в 1830–1850. La Coutellerie, Камиль Паж, 1896–1904.

Апаши, пойманные военными патрулями на пустырях Бельвилля, насильно мобилизованные и отправленные в теплушках на Западный фронт, везли с собой свои неразлучные «зарины» и навыки, полученные в уличных поединках Лейтенант ирландской гвардии Валентин Вильямс — кавалер Военного креста принимавший участие в боевых действиях на Сомме, писал в 1915 году, что французы славились тем, что в немецких траншеях отбрасывали в сторону винтовки и бросались на бошей со складными ножами или с самодельными заточками. В коллекции Люсьена Перрона хранится большая каталонская наваха с выгравированным на лезвии мотто «Mort aux boches» — «Смерть немцам». Хотя не исключено, что это всего лишь послевоенный сувенир.

Особенно ввести у солдат были французские вариации на тему испанской навахи с таким же, как у «испанцев», храповым механизмом, издающим при открывании характерный трещащий звук, за что эти ножи и получили прозвище «кра-кра». Как правило, это были недорогие крестьянские ножи с деревянными рукоятками и кольцом для продевания пальца, облегчающим закрывание. Нередко этот вид складных ножей считают типичным для Корсики и даже гравируют на клинках патетические надписи в стиле «корсиканская вендетта». Позже эти популярные ножи долгое время выпускали в Германии и Африке под названием «Окапи», а также как «Агути» во Франции. В 80-е годы их копию производила советская Белоруссия, а недавно этот бессмертный нож запустила в серию компания «Колд Стил» под именем «Куду», продолжив старую традицию называть эти ножи в честь представителей африканской фауны.







 
Рис. 20. «Аутентичное оружие апашей». Эжен Вильод, 1912 г.

Изображениями подобных копий каталонских навах изобилуют и многочисленные пособия по самообороне, издававшиеся во Франции перед Второй мировой войной. Не только Париж, но и многие другие города Европы и США начала XX столетия задыхались от уличной преступности. Я не буду подробно анализировать социальные, культурные и экономические причины, породившие это явление, так как этот феномен выходит за рамки нашего исследования, но нам он интересен тем, что породил новый жанр — литературу по самообороне. Если в середине XIX века подобные издания были достаточно редки, то уже в первой четверти XX столетия на читателя обрушилась целая лавина пособий, в большинстве своём крайне сомнительного качества, дающих обывателям глубокомысленные советы по самообороне. Например, в России прилавки книжных магазинов были завалены всевозможными рекомендациями для «господ офицеров» по владению вошедшим в моду джиу-джитсу. Не отставали и французские книготорговцы, предлагавшие покупателям несколько десятков подобных опусов, изобилующих советами, с помощью которых почтенный буржуа средних лет должен был легко обратить в бегство десяток вооружённых апашей.


Рис. 21. Парижские апаши учатся защищаться от ножа с помощью трости. Начало XX в.

В 1898 году вышла работа Жоржа Армори «Treatise on the French Method of the Noble Art Of Self Defence». Вскоре, в 1912 году, за ней последовали «La Defence Dans La Rue» Жозефа Рено, «Comment Se Defendre» Жоржа Дюбуа, вышедшая в 1922 году, и многие другие пособия. В качестве иллюстрации приведу один из советов по самообороне для женщин из книги «Comment Se Defendre» — «Как себя защитить». В этом пособии учитель фехтования, некий господин Дюбуа, рекомендовал женщинам, поздно вечером пересекающим неблагополучный район, держать в руке открытый складной нож, который он предложил целомудренно завернуть в газету, чтобы не пугать прохожих и не привлекать излишнего внимания блюстителей порядка. При встрече же с гипотетическим злодеем маэстро при первых признаках опасности рекомендовал парижским дамам не колеблясь нанести потенциальному насильнику-грабителю удар ножом в область желудка.

На фото, призванном иллюстрировать этот кровожадный совет, изображена хрупкая мадмуазель Мадлен Дюбуа, доходчиво демонстрирующая дамам, как именно нужно прятать нож в газетку. При этом в руке у неё, как, собственно, и на всех остальных иллюстрациях к пособию Дюбуа, мы видим большую каталонскую наваху. Что также следует и из подписи к фото, где нож именуется «couteau catalan» — каталонский нож.




Рис. 23. Оборона от ножа с помощью трости. Comment Se Defendre. Жорж Дюбуа, 1922 г.


Рис. 24. Мадлен Дюбуа с ножом спрятанным в газете. Comment Se Defendre.  Жорж Дюбуа, 1922 г.

А это уже рекомендации по использованию ножа в драке от автора «La Defence Dans La Rue» месье Рено. Его концепция ножевого боя выглядела следующим образом. Оружие мэтр рекомендовал удерживать в руке, уперев навершие рукоятки в основание ладони. Нож предпочтительней должен быть остроконечным и наточенным до бритвенной остроты. Также приветствовалась и заточенная часть первой трети обуха клинка — для лучшего проникновения в цель при колющих ударах. Нож было необходимо уметь держать в любой руке, не испытывая дискомфорта. Правшам автор пособия рекомендовал следующие удары и комбинации: показать атаку в верхнюю часть тела и нанести удар в живот; показать атаку в живот, нанести удар в горло; нанести удар в кисть или предплечье противника; показать укол в живот и ударом справа или слева нанести порез в лицо. Клинок при этом Рено советовал держать горизонтально, чтобы при ударе в грудь лезвие проскользнуло между рёбрами. Также автор пособия рекомендовал наносить резкие уколы и порезы в кисть и предплечья противника. С помощью пары финтов нужно было убедить соперника в намерении атаковать грудь или живот и при этом нанести колющий удар в руку. А уже следующим ударом должен стать укол в грудь. На упрёки и обвинения в том, что его рекомендации скорее приличествуют апашам, месье Рено резонно заметил, что каждый защищает себя как умеет и что не подобает джентльмену быть униженным или убитым.

Сегодня во Франции не существует явления, подобного волне поножовщин, захлестнувшей Англию, и отчёты британских газет о так называемой «culture du poignard» ножевой культуре, царящей в Лондоне и других крупных городах Англии, читают здесь со священным ужасом. Но тем не менее эксперты предупреждают, что успокаиваться рано и Франция может легко последовать за Британией. По словам Алена Бауэра, ведущего французского криминолога, ношение ножей и другого оружия несовершеннолетними широко распространено сегодня во многих бедных районах французских городов. И если количество убийств по стране остаётся относительно низким — в среднем около тысячи в год, из которых только тридцать пять совершается несовершеннолетними, — то в последнее время наблюдается значительный рост насилия среди подростков. «Главное отличие в том, что наша «культура банд» в большей степени противостоит представителям властей. В Британии же эта культура скорее ориентирована на междоусобные разборки», — говорит месье Бауэр.

Собственно говоря, противостояние маргинальных субкультур и властей, это типичная и традиционная тенденция для всех стран Средиземноморья. Однако, во Франции, в отличие, скажем, от Италии, не существовало могущественных и закрытых преступных сообществ, которые обычно и выполняют роль своеобразных «консервантов», неких «заповедников», в течение длительного времени способствующих выживанию и сохранению различных кровавых традиций. В сегодняшней Франции ножи, это прерогатива этнических преступных группировок, преимущественно выходцев из стран Северной Африки — бывших колоний. Об апашах — этих романтичных рыцарях без страха и упрёка, оставшихся в тех далёких кафе-шантанах Бель Эпок, нам напоминают лишь парни в рубахах с отложными воротниками на пляжах Ниццы, и надтреснутый звук старого аккордеона, исполняющего шансон Серебряного века в Монмартрском дворике.

Глава IX ДУЭЛИ НА ВЫВОЗ
Экспорт ножевой культуры

Началась эта история пять столетий назад, в XVII веке, когда высадившиеся на побережье Северной Америки голландские переселенцы основали на континенте колонии — Новые Нидерланды и Новый Амстердам. Как и в любой эмиграции, первыми к берегам земли Обетованной прибыли пассионарии. Вместе со своими фарфоровыми курительными трубками, кафтанами, чулками, башмаками с пряжками и войлочными шляпами они привезли на берега Гудзона голландскую манеру пить без меры и модную в то время в Голландии традицию поединков на ножах.

Правительство голландских поселений полностью отдавало себе отчёт в опасности злоупотребления алкоголем и кровавых последствиях этой пагубной привычки и заблаговременно попыталось принять превентивные меры. Так, в 1638 году губернатор Новых Нидерландов Кифт и городской совет постановили: «Ежедневное питьё вызывает множество бед и пороков и потому с этого момента всем лицам запрещается продавать и держать дома какое-либо вино под угрозой штрафа в 25 гульденов, за исключением лавок, где вино может покупаться по справедливой цене и разливаться в умеренных количествах».

Но, видимо, это не возымело должного действия и особо не сократило незаконный оборот алкоголя, так как спустя несколько лет, 11 июля 1642 года, государственный совет в назначении наказаний за драки в тавернах последовал примеру Генеральных штатов. В преамбуле к закону в мрачных тонах была обрисована сложившаяся ситуация: «Каждый день мы в избытке слышим о несчастных случаях, по большей части вызванных ссорами, выхваченными ножами и драками, а также множеством таверн и дешёвых баров. Никто не может использовать нож, а тем более наносить ранения другому лицу под угрозой штрафа в 50 гульденов или каторжных работ в цепях с неграми».

Судя по дошедшим до нас документам, поединки на ножах были типичным явлением для всех голландских поселений. Так, например, упоминания о подобных дуэлях нередко встречаются в судебных делах Форта Нассау, предшественника современного городка Олбани. Согласно архивным записям, во время случавшихся там поединков на ножах человека признавали виновным в умышленном убийство только в том случае, если смерть наступала в результате колющего удара ножом. Но если же речь шла лишь о порезах, то всё ограничивалось обвинением в убийстве по неосторожности. Легендарный губернатор Петер Стайвесант, правивший Новыми Нидерландами с 1647 года, за участие в поединках на ножах обычно приговаривал дуэлянтов к шести месяцам тюрьмы.

В это же время на другом континенте, в далёкой Африке, появилась ещё одна голландская колония. В 1652 году мореплаватель Ян ван Рибек под патронажем Голландской Ост-Индской компании, в Столовой бухте, вблизи от мыса Доброй Надежды, основал Капскую колонию. Столицей её стал город Капстад, позже переименованный в Кейптаун. К сожалению, единственным свидетельством о дуэлях на ножах в этой голландской колонии, которое мне удалось найти, стала гравюра известного датского художника XVIII столетия Йоханнеса Рача, являющаяся одной из иллюстраций к известному Атласу ван Столка. На этой гравюре с видом Кейптауна, датированной 1762 годом, на переднем плане мы видим дуэль на ножах с участием двух голландцев. Один из дуэлянтов, одетый как матрос, высоко поднятой в типично испанской манере рукой защищает лицо и голову, в то время как его противник левой рукой прикрывает живот и сердце.


Рис. 1. Вид Кейптауна. Иоханнес Рах. 1762 г. (Атлас ван Стояка).

Ещё одним косвенным свидетельством существования поединков на ножах в Капском месте может послужить следующая история. В 2006 году на одном из уважаемых оружейных форумов обсуждалась классическая испанская наваха XIX века, привезённая из Южной Африки. На клинок ножа была нанесена гравировка на африкаанс — диалекте нидерландского, на котором говорили голландские переселенцы в Капской колонии. Надпись гласила: «Van aboor in varen», что можно перевести как «От настоящего бура». Бурами (от голландского «Ьоегеп» — крестьяне), или африканерами, называли себя потомки этих голландских колонистов.

Валерий Петрович Полозов, анализируя в своей работе «Оружие в гражданском обществе» законодательство США, регулирующее скрытое ношение оружия, отмечая его ярко выраженную ксенофобскую и расистскую направленность, а также тенденциозность по отношению к эмигрантам, задаётся вопросом: чем это могло быть обусловлено? Очевидно, автор имел в виду принятый в штате Нью-Йорк в 1911 году и до сих пор не потерявший силы пресловутый закон Салливана, названный так в честь его инициатора сенатора Тимоти Салливана. Закон ввёл лицензирование огнестрельного оружия и, кроме этого, запрещал всевозможные виды скрытого оружия, такие как кастеты, кистени, дубинки, а также ножи, кинжалы и бритвы при условии, что их собирались использовать в преступных целях. Главной мишенью для закона и в самом деле являлись иностранцы, вернее, итальянцы. Первым обвинённым на основании закона Салливана, а также около 70 % всех задержанных в течение трёх лет после его принятия, были итальянцами. Сам Полозов в качестве одного из объяснений приводит версию моральной компенсации после проигранной гражданской войны — очевидно, как некую форму своеобразного универсального ответа сообщества. Но в действительности причины, побудившие американских законодателей предпринять суровые меры по разоружению эмигрантов, были значительно более прозаичными, и способствовал этому целый ряд на первый взгляд не связанных событий. Для этого нам придётся совершить небольшой исторический экскурс в Италию середины XIX столетия.

Ещё со школьной скамьи всем нам знаком образ итальянского героя и пламенного революционера, ярого и непримиримого «борца с итальянским царизмом» Джузеппе Гарибальди, в непременной красной, как предполагалось, революционной рубашке, столь близкой, понятной и чётко вписывающейся в концепцию этой агитки, заботливо созданной советской историографией. Ну кто же не слышал о легендарном объединителе Италии, в силу исторически сложившейся несправедливости жестоко страдавшей от невозможности воссоединения своего народа. Согласно этой лубочной и значительно упрощённой интерпретации истории, Гарибальди реализовал вековые чаяния апеннинского пролетариата, и братские народы севера и юга, рыдая, рухнули друг другу в объятия. Пасторальные сицилийские, неаполитанские, апулийские и калабрийские пастушки осыпают смущённого Джузеппе цветами. В общем, апофеоз добра.

Вот вкратце преамбула традиционной трактовки объединения севера Италии с югом. Однако растиражированный в голливудских фильмах и в патриотической официальной версии итальянской истории сценарий объединения страны, мягко говоря, несколько не соответствует истинному положению дел. Вернее, следовало бы сказать, что подобная идеалистическая трактовка событий существует в некой параллельной реальности, созданной ура-патриотическими романами Алессандро Мандзони и работами поэта и драматурга, Сильвио Пеллико.

Ещё более ста лет назад Ричард Бёртон отметил, что Италию населяют два разительно отличающихся друг от друга народа, разделённые рекой По, — греко-латиняне юга и галло-франки севера, под которыми он подразумевал пьемонтцев и миланцев. Любой читатель, хотя бы раз в жизни посетивший современную Италию, не мог не заметить, что и сегодня даже ещё более явно, чем сто пятьдесят лет назад, страна разделена на два антагонистических лагеря и дифференциация эта не только территориальная, этническая или экономическая. Есть ещё один ключевой фактор, и имя ему — ненависть.

No comments for this topic.
 

Яндекс.Метрика