Хороший слух за решеткой спасет арестанта от многих неприятностей.
В неволе никогда не бывает тихо. С первых минут ареста уголовник начинает больше полагаться на слух, чем на зрение. Да и что можно увидеть, например, в тесной камере ИВС или СИЗО? Только четыре стены и надоевших соседей, если они вообще есть. Другое дело - звук, он может сказать очень многое.
«Музыка» ИВС
Изолятор временного содержания. Часто сидишь один. Скучно, читать не дают, да и лампочка за решеткой такая тусклая, что никакие буквы не рассмотришь. Спать тоже не хочется. Нервы на пределе и голые доски нар натерли бока. Даже походить невозможно - от настила до двери и параши всего метр.
Зато в коридоре кипит жизнь. В соседней «хате» беснуется наркоман. У него ломки. Сначала он орет, потом скулит, потом просит дежурного позвать следователя или оперов. Когда становится совсем невмоготу, наркот начинает прямо на галеру кричать, что знает про крупных дилеров и про закопанное оружие. Через час наркомана уводят опера. Остальное додумываешь сам. В таком состоянии беседовать с наркоманом невозможно. Значит, сотрудники милиции, чтобы получить информацию, нарушат закон и дадут торчку уколоться изъятым герычем. Забегая вперед, скажу, что все так и получилось.
Позже наркота приводят успокоенного и умиротворенного.
Недолгую тишину разрывает пронзительный звонок. Он здесь такой же противный, как в советской школе. Дежурный открывает скрипучую дверь. Приводят пьяного дебошира. Он начинает обзывать сотрудников. Те снова нарушают закон - вместо того чтобы просто посадить алкаша в камеру, его долго бьют и матерят. Сначала дебошир орет, потом скулит, наконец, замолкает. Финиш. Его закидывают в «хату».
Еще один пронзительный звонок. С коридора доносится моя фамилия. Вызывают на допрос. Пока конвоируют на третий этаж, успеваю посмотреть в окно. Какое развлечение - увидеть кусочек улицы. В уголовном розыске запираемая дверь, поэтому меня оставляют в коридоре перед кабинетом, из которого раздается мужской голос, явно принадлежащий оперативнику.
Эх, записать бы его и в Интернет выложить на сайт Президенту или премьеру. Опер орет, как припадочный: «Говори, пидораска, куда твой сожитель ворованные кресла дел!» Судя по голосу, пожилая женщина оправдывается тем, что она не знает. Опер надрывается: «Сейчас закину тебя, мразь, в камеру к девочкам, они тебе твои костыли в зад засунут!»
Слушать это противно, да и в камере застоялся. Начинаю ходить по коридору. Несколько шагов до глухой стены и обратно к двери, закрытой на замок. Дохожу до стены первый раз. Из крайнего кабинета раздаются звуки ударов, и пацанский голос визжит: «Хоть убейте, гады, ничего не скажу!» Дохожу до двери, слышу прежнего опера: «Ну, не одумалась, пидораска!» Иду к стене. Звуки ударов еще громче, голос паренька уже хрипит: «А-а-а, не бейте, все скажу... »
Наконец и меня дергают в кабинет. Там два опера, которые с ходу начинают хамить. Им мое признание нужно. Грозят, что будут бить. На окне кабинета нет решетки. За окном оживленная улица. Спокойно поясняю, что как только они начнут беспредельничать, то я разобью окно или сам в него брошусь. Интересно, что десятки прохожих скажут? Опера еще грозят, но быстро теряют ко мне интерес и отправляют обратно в камеру.
Это страшное слово «скобарь»
В ИВС снова нет тишины. В какой-то «хате» проснулся очередной буйный. Он колотит в дверь и обзывает дежурного последними словами. Мат так и сыплется. Дежурный терпит и изредка огрызается. Буйный все больше напирает на нетрадиционную сексуальную ориентацию самого дежурного и всех его предков. А также рассказывает, что он вступал с этими предками в половой акт, в основном в извращенной форме. Дежурный терпит. Как последний аргумент буян устало произносит: «Скобарь». Охранника прорывает. Он ревет: «Кто скобарь?!!» Открывает камеру и бьет буйного. Странно, вообще-то скобарь - это житель Псковской области. По-моему, «педераст» и «трахнутая мать» звучит намного обидней. Но дежурному видней.
Еще звонок. Принимают мужчину и женщину. Из разговоров становится ясна их делюга. Сожитель обворовал мать женщины. Мамаша подала на него заявление. Менты забрали и дочку, так как она кричит, что сожитель не виноват, а воровала она. Обоих кидают в разные камеры. Это делается для того, чтобы арестованные не сговорились. Но дежурному наплевать, он не обращает внимания на то, что явно ранее судимый мужчина учит молодую женщину брать все на себя. Собственно, она так и делает. Еще она клянется в вечной любви к сожителю. Он тоже орет, что любит ее. Так продолжается пару часов. Дежурный громко включает радио. Влюбленные надрываются и орут о своих чувствах. Пронзительный звонок. Радио смолкает. Слышно, как сотрудник сообщает, что потерпевшая мамаша, чтобы не сажать дочку, написала встречное заявление о том, что оговорила дочкиного сожителя. Обоих влюбленных отпускают.
Потом, судя по звукам, дергают на суд суточников. Их несколько человек. Зачитывают фамилии. Алкашам плохо, они скандалят, один падает. У него эпилепсия. Когда проходит приступ, дежурный быстро решает с начальством и припадочного отпускают от греха подальше.
Снова звонок. Меня дергают к следователю. Становится ясно, что ареста не избежать. На следующий день я уезжаю на автозаке в «Кресты».
Язык твой - враг мой
Это СИЗО бурлит круглые сутки. Арестанту важно из всех криков и шумов определять те, которые для него наиболее опасны. Да и просто послушать тюрьму интересно и забавно.
Вот на набережной надрывается девушка. Она называет номер камеры. Сиделец быстро кричит в ответ, что не может сегодня говорить. Девушка орет: почему он не может говорит? Мужчина резко кричит, что сегодня смена плохая. Действительно, дежурит Бульдозер - рыжий вертухай, скорый на расправу. Если заметит, что из камеры кричали, вызовет подмогу и изобьет нарушителя. Крикунья этих нюансов не знает. Она продолжает oрать Вадику, что любит его. Вадик резко кричит, что тоже любит и велит идти домой. Девушка верещит, что она не хочет, и объясняет Вадику, что не может без него жить. Вадик отвечает, что он тоже, и еще раз велит идти домой. Мы слышим, как снизу поднимается Бульдозер. Он тоже умеет слушать и уже определил одну из ста двадцати камер, откуда доносятся крики. Нарушитель понимает, что вот-вот спалится, и замолкает. Бульдозер замирает. Видимо, он не до конца понял, из какой именно камеры кричали. Девушка не успокаивается и еще раз называет номер камеры, вызывая любимого Вадика. Радостный Бульдозер подходит к нужной «хате» и командует, чтобы Вадик собирался с вещами. Это значит только одно - карцер и избиение. Вадику уже терять не чего, он вылезает на окно и орет, чтобы дура шла на хрен. Тюрьма ржет.
Следующая картинка случилась через пару месяцев. В «Крестах» усиление. Была какая-то голодовка протеста. Мы слышали, как спецы били соседние камеры, заставляя их есть. Так намного страшнее. Когда не видишь, но слышишь издевательства и садизм, воображение рисует самые мрачные картины. В общем, как всегда, зеки не выдержали пресса и сняли голодовку. Спецы на всякий случай остались в тюрьме на неделю. Арестанты притихли, но не совсем. Ту же нелегальную почту с помощью нитяных «дорог» как гоняли, так и продолжили гонять. Хотя если спалишься - мало не покажется. Со свободой тоже общались, посылая туда записки с помощью бумажных духовых ружей и конических бумажных «пуль». Некоторые малявы не долетали и приземлялись на решетку прогулочных двориков. Спецназовцам, видно, стало скучно или они очередную жертву искали. Вот и залезли двое в масках на решетку двориков собирать чужие записки. Остальные спецы внизу стояли и принимали их. Мы это слышали. Другие камеры тоже. Но ничего не поделаешь - если кто-то подписал в спаленной маляве номер «хаты», то найдут крайнего и пустят под молотки.
Над нами сидели какие-то первоходы. Они тоже услышали, как спецы шарятся на прогулке. Вот и решили поднять дешевый авторитет. Самый голосистый первоход залез ближе к окну и начал материть «маски-шоу». С улицы - кто кричит - не видно, и определить – откуда - невозможно. Мы как опытные арестанты разгадали хитрость спецов. Двое сотрудников на решетке дворика начали материть крикуна, называя его педиком. Тот завелся и не слышал, как внизу скрипнула калитка. Мы поняли, что спецы поднимаются по галере, чтобы поймать нарушителя. Рискуя, но желая предупредить крикуна, я подошел к окну и хотел его предупредить. Но молодой не понял, кто говорит, и продолжил орать.
Дальше разыгралась драма. В камере наверху резко распахнулась дверь. Спецы вытащили на галеру того, кто их оскорбил. Было слышно, как его проволокли на первый этаж. По-моему, голова билась об железные ступеньки. Почему-то парня не было жалко. Нечего озлоблять и провоцировать гоблинов в погонах. Еще нужно учиться слушать. От этого порой выживание зависит.
Сон вполглаза
В то же усиление мы продолжали жить, как и прежде, но более чутко. Так же играли в карты, не прятали заточку для резанья хлеба. В коридоре резиновый коврик, шаги приглушены. Но мы научились определять - кто идет. На баландера или спецчасть не обращали внимания. Когда крался корпусной или дежурный, напрягались и прятали карты под одеяло. Если слышали шаги спецов, убирали запрет в тайники.
Чтобы различать, кто идет, нужно посидеть не один месяц. Новичкам, даже с абсолютным слухом музыканта, тюрьма неведома. В карцере СИЗО очень слух пригождается. Шестнадцать часов на ногах провести трудно. Спишь сидя или ложишься на чистый деревянный пол. Но нужно спать и слушать. Если сотрудник подкрадется к камере и заглянет в глазок, то составит рапорт, и тебе выпишут дополнительные сутки или изобьют, если смена плохая.
Представьте, как обостряются чувства. Ты спишь, видишь сны. В первой камере открывается заслонка глазка. Звук настолько тихий и неуловимый, что, кажется, невозможно определить. Но он действует как сигнал тревоги. Доля секунды - и спящий на ногах. Хотя сон еще снится.
А как вам нравится встречное сверление стен? Арестанты решают сделать кабур - сквозное отверстие между камерами, что бы записки и грузы передавать. На прогулке,
когда, судя по шагам, вертухай наверху стоит спиной к нам, двое подсаживают третьего и он снимает сверху проволоку. Ею забрана решетка, закрывающая дворик. Проволоку проносят в камеру. Но она короткая. В соседней «хате» тоже есть проволока и тоже небольшой длины. Из нее делают что-то типа хлипкого бура. Все замолкают, и двое засиженных зеков в разных камерах несильно стучат по стене, толщина которой метр. Они по слуху определяют точку соединения и начинают сверлить. На работу
может уйти больше недели. Нельзя ошибиться в расчетах, иначе кабур не соединится. И ведь не ошибаются.
Одиночество в толпе
После суда я приехал в зону. Там тоже нужно держать ухо востро. Каждый арестант стремится уединиться. В отрядах зеки завешивают свои спальные места простынями и покрывалами. Получаются импровизированные купе. Сидишь внутри и ничего не видишь, хотя постоянно нарушаешь режим. Спать днем нельзя, но спишь, только не крепко. Нужно услышать далекий свист или возглас «ноль-два». После этого важно успеть резко подорваться - убрать занавески, скрывающие проход, и запрет типа ножа или электрической плитки спрятать. Проморгаешь появление сотрудников - загремишь в ШИЗО или лишишься пачки американских сигарет. Эту роскошь придется отдать инспекторам, чтобы не составляли рапорт. У начальника отряда такса больше, ему нужно дать несколько пачек. Дежурный берет финками и выкидухами. В общем, не услышишь - пострадаешь или разоришься.
Также нужно быть начеку, когда идешь в гости в чужой отряд. Там тоже музыка и гомон. Дневальный о том, что ты пришел, не знает. Если в это время по громкой связи тебя вызовут в штаб, а ты не услышишь, можешь пострадать. Громкая связь - это одно название. Висит на дежурке громкоговоритель. Объявят по нему фамилию в надежде, что нужный зек на улице гуляет. Если не приходит - звонят дневальному твоего отряда. А если ты в чужом, то сам слушай. Опытные осужденные различают в какофонии даже тихий голос по громкой связи.
В то же время с опытом отсидки приходит умение как бы отключать слух. В отряде от ста до двухсот осужденных. Иногда все обитают в одной спальной секции. У многих есть магнитофоны, телевизоры. Все галдят и гомонят. Если все это слушать - с ума сойдешь. Настраиваешься на публичное одиночество и улавливаешь только общий гул, а не отдельные звуки. Так сосредоточиться можно, почитать, написать письмо, уснуть. Но когда нужно, можно включить внимание и из сотен разговоров узнать многие новости. Новички думают, что они разговаривают тихо, но рецидивисты все слышат.
Информацию собираешь на всякий случай и от скуки. Например, сидишь у себя в «купе». Слышишь, как ночью в полной тишине кто-то прошел. Сразу понимаешь, что это крадется зек по кличке Людоед. Походка у него обычная, но при дыхании раздается тихий хрип. Вот он задел шконку перед дверью чем-то металлическим. Значит, прут от кровати в руках несет. Сверху раздается шум и тихий крик. Никто не проснулся, или не показывают вида. Людоед быстро возвращается на место. Через пять минут в барак врываются сотрудники дежурной смены.
Выясняется, что неизвестный в маске вошел в комнату дневального и оглушил его тяжелым предметом. Сотрудники знают, что искать и выяснять бесполезно, потому дежурный зло кричит, что кто это сделал, тот педераст. Людоед не отвечает. Сейчас промолчу. Но если в будущем у меня возникнет конфликт с Людоедом, я ему этого «съеденного пидора» припомню. Наверняка не я один все это услышал и понял.
Это еще ерунда. Раз сплю. Под утро угомонились даже те, кто долго блудит. Весь барак храпит, дышит, скрипит пружинами шконок, стонет. Вдруг слышу еле уловимые шаги. Напрягаюсь и понимаю, что это кот одного качка. Котяра тоже откормленный и ходит не так тихо, как остальные хвостатые. Скрипит тумбочка. Так открывается дверца только у зека Зеленого. Что-то увесистое и мягкое легко падает на пол. Кот идет тяжелее. Вот он останавливается. Раздается пищание. Это к нему подошел котенок Рыжего. Они возятся, кот уходит. Утром дневальный застает котенка на большом куске копченого мяса, вытащенного из тумбочки Зеленого.
По традиции, кошку, ворующую у зеков, ждет смерть. Но нужна справедливость. Пришлось вступиться за котенка и сказать, что его вина не доказана. Его всего лишь застали с мясом, но не ворующего. Может, продукт стащил кто-то другой. Я-то знал, кто, но не стал говорить. Мой слух не аргумент, но я ему верю.
Постепенно приходит умение понимать свой барак, не видя его обитателей. Сидишь у себя в проходе за занавесками и делаешь выводы. Вот в соседний проход зашел знакомый. Тащит груз и теранул целлофаном по углу. Значит, передачу получил. Потом можно в гости на чай зайти. Еще шаги. Незнакомые. Знакомый голос спрашивает марку. Ясно, это спекулянт зашел в отряд, продает конверты, курево, чай, продукты, шмотки. Свист. Я не лежу, потому не спешу убирать занавески. Голос сотрудника материт «петуха». Это прапорщик Михалыч. Он безвредный. У меня с ним нормальные отношения. Даже иногда по душам разговариваем. Можно не подрываться. Соседи зашебуршились. Один говорит, что в каптерку очередь. Значит, Килька пришла. Это рабочий «петух» с туберкулезного барака. Здоровые и озабоченные осужденные не боятся заразиться и пользуют его, не предохраняясь. Оказывающих секс-услуги «петухов» мало. Килька идет нарасхват.
И так постоянно слушаешь и делаешь выводы. Благодаря такому опыту понимаешь, как обостряется слух у незрячих. Зеки в изоляции тоже на слепых похожи.
Андрей Бутырин .
