29/03/24 - 13:50 pm


Автор Тема: Лопато Людмила  (Прочитано 421 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн valius5

  • Глобальный модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 27470
  • Пол: Мужской
  • Осторожно! ПенЬсионЭр на Перекрёстке!!!
Лопато Людмила
« : 16 Февраль 2020, 10:03:37 »





















Людмила Лопато - Василёчки



Людмила Ильинична Лопато (5 августа 1914, Харбин — 10 июня 2004, Канны)


Людмила Ильинична Лопато родилась в Харбине в 1914 году, в семье генеральской дочери З.М.Шпаковской и табачного магната И.А.Лопато.
В 1929 году из Манчьжурии они переезжают Францию.
В Париже Людмила поступает в Русскую консерваторию, учится вместе с дочерью Ф.И.Шаляпина вокалу у легендарной Медеи Фигнер, которой в свое время сам П.И.Чайковский давал наставления, как петь в “Пиковой даме”.
Искусству цыганской песни Людмила учат Володя Поляков и Анна Массальская.
В ту пору начинающая артистка постоянная гостья и участница «русских вечеров». На одном из приемов она исполняет песенку «Кирпичики» под гитарный перебор князя Феликса Юсупова.
В 1938 году Л.Лопато выходит замуж за кино-торговца Н.Гурвича.
Надвигающиеся на Европу события, заставляют «молодых» «сесть на пароход, отплывающий в Нью-Йорк». На этом же судне искали спасения от фашизма актриса Ингрид Бергман, физик Альберт Энштейн. Недолго пробыв на северо-востоке США, пара отправляется в Голливуд*, где проводит семь счастливых лет. Под теплым калифорнийским солнцем весной 1941 года Людмила Лопато родила сына Делоне.
Всю войну совместно со многими американскими «звездами» русская певица участвует в благотворительных концертах для военных.
Заканчивается контракт мужа с киностудией и их путь вновь лежит к берегам Гудзона. В Нью-Йорке Людмила Ильинична получает приглашение на работу в ночной клуб «Русская Чайная». За элегантность и красоту исполнения критики называют ее «русской Марлен Дитрих».
Неожиданное знакомство на курорте с неким молодым человеком и вспыхнувшая «безумная страсть» толкают ее на резкие, сумасбродные поступки: Людмила порывает с недоумевающим супругом, проводит время с новым возлюбленным, но вскоре расстается и с ним, предпочитая остаться в гордом одиночестве.
Свободной от всяческих обязательств женщиной, она возвращается в Париж. Несколько сезонов поет в шикарном заведении “Динарзад”, куда любят заглянуть «сливки» высшего европейского общества. «После того как хозяева этого легендарного кабаре разорились, я стала петь в «кабаре для королей» - «Казанова».
Популярная актриса, она часто устраивает благотворительные вечера «В гостях у Людмилы Лопато». Сценарий одного из таких мероприятий пишет эмигрантская поэтесса Мария Вега – «автор многочисленных комических песенок и жестоких романсов из репертуара русских кабаре тех лет. Самый ее знаменитый надрывный романс «Не смотрите вы так сквозь прищуренный глаз…» В 60-х она вернулась в СССР и жила, кажется, в Сибири…»**
В 1982 году, в Нью-Йорке этот романс запишет на своем первом диске «Синее небо России» Михаил Гулько. Примерно в это же время он увидится с нашей героиней в ее фешенебельном «Русском Павильоне» в центре Парижа. На память о встрече останется пластинка с автографом «Михаилу от Людмилы» - наглядная преемственность поколений.
В начале 1950-х, в Ницце, на коктельной вечеринке, куда ее затащила подруга Лида Гулеску***, Людмила встречает Джонни – свою последнюю любовь.
В 1961 году они вместе открывают ресторан «Русский павильон». Новое роскошное место притягивает богатых и знаменитых: князья, магнаты, «звезды» театра и кино первой величины частые гости «У Людмилы». Вечерами хозяйка сама садится за рояль и исполняет любимые романсы. В 60-х на сцене «Павильона» «проездом из Бухареста» недолго выступает Алла Баянова, приезжает попеть из Германии Иван Ребров.
В обновленном «Русском Павильоне» Мстислав Растропович с купеческим размахом отпразднует падение Берлинской стены, очень удивившись размерам выставленного под утро счета, но не обидится. Может себе позволить…
Газетчики печатают лестные отзывы о «клубе»: «Самое роскошное, самое боярское из русских кабаре – «Распутин», заведение Елены Мартини, с его двумя оркестрами и увеселениями. Самое камерное и прелестное – «Русский Павильон», где царствует Людмила Лопато, самая русская из всех парижанок, самая очаровательная парижанка из всех русских…» Через двадцать лет супруги продали ресторан бывшему советскому артисту Жану Татляну. Он назвал приобретение «Две гитары» и начал новый бизнес на старом месте, но три месяца спустя, разорился.
В 60-е – 80-е годы Людмила Лопато записывает ряд сольных проектов со старинными и авторскими романсами. Одна из этих пластинок, совершив два перелета через океан и путь длинной в четверть века, чудом оказалась в моей скромной коллекции.
В 2000 году смерть разлучает ее с мужем Джонни. Сорок счастливых лет они провели, практически не разлучаясь. «Окончен путь…» «Королева» покидает Париж, удаляется на покой, в уютную квартиру на Лазурном берегу, где тихо покинет сколь яркий, столь и скоротечный «карнавал жизни» в 2004 году.

Лопато Людмила 1996 - Вечера в Париже у Людмилы Лопато (320)
..................................
Беседа с великой певицей кабаре русского Парижа


Канны. Жаркий августовский вечер. Площадь перед знаменитым дворцом фестивалей полна народу – только что закончился очередной вечер Фестиваля Русского искусства. Бережно поддерживаемая под руки, по знаменитой лестнице сходит женщина. Ей очень много лет, но она остается поразительно красивой в каждом движении. Великая певица кабаре русского Парижа и американских ресторанов, королева эмиграции. Людмила Ильинична Лопато.


Ей поклонялись Юсупов и Вертинский, она помнит Шаляпина и была знакома с Гретой Гарбо и Марлен Дитрих, дружила с Матильдой Кшесинской, Александром Галичем и Рудольфом Нуриевым. В ее ресторане "Русский Павильон" в Париже бывали все знаменитости российской эмиграции и те из тогда еще советских политиков и мастеров культуры, которые могли выезжать за железный занавес.


Недавно в России вышла книга ее воспоминаний, увидевшая свет благодаря упорству знаменитого художника-сценографа и историка моды Александра Васильева.


И вот мы в гостях у Людмилы Лопато в ее небольшой квартире на окраине Канн. Людмила – она категорически против, чтобы ее называли по отчеству – садится за рояль и поет. А потом мы пьем красное вино на балконе и она для читателей "Новой Юности" рассказывает о своей удивительной жизни.


– Людмила, кто Вы? Русская, француженка, американка?


– Я видела столько стран, выступала на стольких сценах, что иногда мне самой трудно поверить, что все это было именно со мной. По происхождению я – караимка. Я родилась в Маньчжурии, в Харбине, русском городе, и весь уклад нашей семьи всегда был русским. Этой страны давно уже нет на карте, да и от того Харбина, где прошло мое детство, ничего не осталось.


– Кто были Ваши родители?


– Мать – дочь генерала, в первую мировую – сестра милосердия, Зинаида Михайловна Шпаковская. Отец – Илья Аронович Лопато, знаменитый табачный промышленник. Причем он был человеком необычайной щепетильности и честности и старался всегда заботиться о людях.


– Какие Ваши впечатления остались о Харбине?


– Это был во многом русский город. Я бы сказала, город в стиле модерн, где Россия смешивалась с экзотикой китайского Востока. Мы, дети, ходили в гимназию, я пела свои первые романсы, когда отец с мамой устраивали приемы. В 1929 году мы переехали во Францию.


– С Францией, Парижем, связана вся Ваша жизнь?


– Да, конечно. Мы, сразу, помню, отправились на Лазурный Берег. Там я познакомилась со многими "звездами" русского Парижа – кинозвездой Натальей Кованько, открытки, с фотографиями которой выходили в Париже огромными тиражами, балериной Ниной Вершининой, впоследствии уехавшей в Южную Америку и основавшей в Бразилии свою студию, другой звездой балета Тамарой Тумановой. Там я впервые увидела своего будущего мужа Никиту Гурвича, сына владельца кинофирмы "Луна-фильм". Там несколько раз к нам приезжал Константин Коровин, но я так и не согласилась, чтобы он написал мой портрет, о чем сейчас очень жалею.


В Париже я поступила в Русскую консерваторию, училась вместе с дочерью Шаляпина и хорошо знала всю их семью. А уроки пения я брала у легендарной Медеи Фигнер – ей в свое время сам Чайковский давал указания, как петь в "Пиковой Даме". А Николай II подарил ей диадему и брошь с рубином. До сих пор жалею, что не записала ее потрясающие рассказы. Я часто выступала на русских вечерах и знала очень многих. Особенно запомнились мне вечера у Альмы Поляковой, жены знаменитого хозяина российских железных дорог. Там я познакомилась с Феликсом Юсуповым – под его гитару пела на вечерах "Кирпичики", Надеждой Плевицкой, впоследствии арестованной по делу похищения генерала Миллера, брала уроки танца у солистки труппы Анны Павловой Алисы Вронской. Юсупов был очень красив, курил сигареты из черного портсигара и часто пудрил лицо.


В Париже было очень много русских ресторанов – "Яр", "Корнилов", "Доминик".


– А кто еще помог Вам стать "звездой" русского Парижа?


– Цыганские романсы меня учил петь Володя Поляков, а аккомпанировал его брат Сергей, ставший потом великим абстрактным художником. В Париже вообще тогда блистал шансонье Юрий Морфесси.


– И как дальше у Вас складывалось?


– На многих балах я получала призы за элегантность. В Париже было много домов моды, помню, знаменитой манекенщицей была Натали Палей, младшая дочь Великого князя Павла Александровича. Впоследствии она стала прототипом героини романа Ремарка "Тени в раю". В 1938 мы обвенчались с Никитой Гурвичем и уехали с ним в свадебное путешествие в Италию. Помню, каждый раз, когда завтракали в отеле на острове Палаццо, слышали игру на фортепьяно Владимира Горовица, доносившиеся из соседней виллы – он там жил с женой. Потом была Америка.


– Вас там ждал успех?


– Мы уехали в США на пароходе, отплывающем в Нью-Йорк, в 1939 году. Вместе с нами на пароходе плыл Альберт Эйнштейн и знаменитая актриса Ингрид Бергман, впоследствии не раз рассказывавшей мне об их неудачном союзе с Роберто Росселини. Там мы подружились с Гретой Гарбо и часто встречались с крестным моего мужа, великим дирижером Сергеем Кусевицким. Потом мы отправились в Голливуд, где Никита работал в "Уорнер Бразерс" и делал французские версии американских фильмов. Там родился мой сын Делано.


Потом мы вернулись в Нью-Йорк, где снимали квартиру у Мстислава Добужинского. Меня действительно ждал успех во время выступлений в ресторанах "Русская чайная" и "Самовар" в Монреале. Особенно хорошо принимали песню "Что за хор певал у "Яра".


– А дальше?


– А дальше, разойдясь с мужем, я вернулась в Париж. Меня снова закружил прежний вихрь. Я много пела в знаменитом ресторане "Динарзад". Там такая изысканная публика была – королева Голландии Юлиана с мужем, принцем Бернардом, бывший король Сербии Карагеоргиевич. В ресторане были темные залы, свечи в позолоченных подсвечниках, а из окон был изумительный вид на ночной сад. После того, как хозяева этого легендарного кабаре разорились, я стала петь в "Казанове" – иногда выходила на сцену с борзой собакой.


– А какие песни Вы там пели?


– Ну, "Мы никогда друг друга не любили", конечно, "Василечки". Ну, а потом было участие в знаменитом фильме Клода Буассоля "Распутин", где я пела цыганские песни. Затем последовал мой новый брак, который оказался очень счастливым – мой муж Джонни ушел из жизни лишь совсем недавно, в 2000 году.


– Расскажите, пожалуйста, о Вашей легендарной постановке пьесы Льва Толстого "Живой труп".


– Да, я стала, как сейчас говорят, продюсером спектакля, который действительно стал событием в жизни Парижа. Там играли Вера Греч и Поликарп Павлов, оставшиеся за границей во время гастролей Художественного театра в начале двадцатых. В эту постановку мы включили также отрывки из пьесы "Власть тьмы". Протасова сыграл Константин Непо – легенда русского Парижа, сын цыганской певицы Нюры Массальской и хана Нахичеванского. Он писал акварели в псевдорусском стиле. Был женат на Иветт Шовире, прима-балерине Гранд-Опера, затем на грузинской княжне Джаваре. Еще в спектакле принимали участие внучка Льва Толстого и Ксения Куприна, дочь замечательного писателя. Роль матери Маши играла бывшая звезда частной оперы Зимина Мария Давыдова. Нам аккомпанировал настоящий русский оркестр, а цыган представляла семья Дмитриевичей. Вы представляете, что стоило все это собрать, всех примирить и довести до премьеры! Но мечты создать большой русский театр на постоянной основе таки не воплотились в жизнь.


– Расскажите, пожалуйста, о "Русском Павильоне".


– Этот ресторан еще часто называли "У Людмилы". Мы нашли место на авеню Гюго, в двух шагах от Триумфальной Арки. Голубые стены, красный бархат, на них – картины русских художников. Часть картин перешла из семьи Великого князя Бориса Владимировича. Княгиня Марина Далиани, урожденная Амилахвари, занималась гардеробом гостей. Старый барон Леонид Ламсдорф ведал шампанским. Князь Миша Шервашидзе был метрдотелем, а я встречала каждого гостя. Поваром стал бывший царский повар Сергей Залогин. Его кулебяки, блины и пирожки были неподражаемы. И кто только у нас не бывал! И Феликс Юсупов, и Рудольф Нуриев, и Азнавур, и Фурцева, и Сергей Михалков, и будущий король Марокко. Были Жан Маре и Софи Лорен. Я, в отличие от многих старых эмигрантов, очень ценила песни Александра Галича – он также часто приходил к нам. Я, к слову, в те годы много пела по различным телеканалам и записывала пластинки. Я была очень рада встретить на фестивале в Канне Никиту Михалкова. Он также бывал в моем ресторане, и мы с ним много беседовали.


Я всегда считала, что надо наряжаться и носила вечерние платья, любила золотые ткани, шали с кистями. В моем ресторане Ростропович праздновал падение Берлинской стены. А сейчас я живу здесь, в Каннах. Мне было трудно после кончины Джонни, но меня буквально спас Александр Васильев. Он расспрашивал меня, записывал воспоминания, и благодаря ему увидела свет в России моя книга "Волшебное зеркало воспоминаний".


– Что Вы бы могли пожелать читателям из России?


– Никогда не терять надежды.


Беседу вел Виктор Леонидов, историк, поэт, который работает в архиве в Российском Фонде Культуры в Москве .
..................................
Из воспоминаний Людмилы Лопато


Когда я вспоминаю маму и отца, всегда приходит в голову определение: «люди стиля модерн». Не только потому, что в стиле модерн, в духе 1900-х был обставлен родительский дом в Харбине, элегантный и многолюдный дом моего детства с роялем, огромной залой для приемов, концертами, музыкальными вечерами! И не только потому, что в этом доме встречались харбинские коммерсанты, актеры и музыканты, немцы и англичане, приезжавшие в Маньчжурию, служащие КВДЖ (на моей памяти, в конце двадцатых годов, многие из них были уже «советскими»). Слуги-китайцы и восточные вещицы делали дом в Харбине отчасти экзотическим. Рождественским праздникам (а у нас бывали замечательные елки!) это придавало почти сказочный колорит.


 В стиле модерн одевалась мама, когда я была ребенком. Она очень любила нарядные платья: помню, сколько сундуков семья Лопато погрузила на пароход «Рашпутана» летом 1929 года, покидая Харбин. (И это при том, что основные вещи оставались в доме!)


Но и в этих струящихся шелках лиловых, зеленых, оливковых и палевых тонов, в широкополых шляпах, в хитонах, в драгоценных вещицах тонкой работы, подражающих ветвям, цветам, струящимся листьям, бабочкам и стрекозам (как было принято в ту пору), мама оставалась весьма энергична, полна жизни, отличалась необычными для дам той поры взглядами. Хозяйка большого дома и мать троих детей, она считала, что у женщины должно быть и какое-то свое дело. И сумела найти его (что, впрочем, было нетрудно – при ее медицинском образовании и опыте сестры милосердия военно-полевого лазарета). Сам союз моих родителей – слияние в генах и семейных воспоминаниях духа псковской усадьбы семьи Шпаковских, мягкого уюта, обаятельного здравомыслия дворянской интеллигенции и личной предприимчивости, энергии, опыта моего отца – был очень в стиле России начала ХХ века.


 "Я и моя контесса"


Моя приятельница, эксцентричная Лилиан д'Алефельд, как-то сказала мне: «Ты всех моих египтян покоряешь, познакомь и меня с русским князем». Я позвонила Владимиру Кшесинскому-Романову, и на следующий день мы пошли ужинать в «Динарзад». Роман начался моментально. На следующий день взволнованная Лилиан сказала: «Людмила, наряжайся в пух и прах! Мой лимузин повезет нас к Кшесинской ужинать».


С Матильдой Кшесинской я встречалась многократно. Великий князь Андрей Владимирович, ее муж, был милейший человек. У них был небогатый, но зато очаровательный дом с террасой в саду возле улицы Пасси (Вилла Молитор, дом 10) в 16-м аррондисмане Парижа. Несмотря на свой возраст, прима-балерина ассолюта продолжала учить искусству танца в своей студии, основанной еще в 1929 году. Вместе с ней жила ее сестра, балерина Кшесинская-вторая, которая редко спускалась вниз из своей спальни, так как была стара, больна и плохо ходила. Ее сын Вова жил вместе с родителями, в том же доме. Он был красивый, милый молодой человек и нашел себя в эмиграции следующим образом: сделался коммивояжером, ездил на велосипеде, продавал вина своим приятелям и знакомым. Мне тоже. Мы были друзья.


Помнится, Вова держал в доме ручную черепаху, ухаживал за ней, кормил капустными листьями, которые черепаха очень любила, уделял ей на удивление много душевного пыла. Но вот – у черепахи появилась серьезная соперница...


Мы приехали. Разодетая Лилиан сделала глубокий реверанс и склонила голову перед княгиней и князем. Андрей Владимирович улыбнулся и, чмокнув меня в щеку, спросил: «Как жизнь?» Ужин был превкусный, княгиня оставалась умной и приятной собеседницей, Лилиан не спускала глаз с Вовы... А через неделю сняла у них комнату, очень уютно ее устроила и – переехала. Там были зеркала, дамский уют – и все благодаря энергии Лилиан.


Прошло некоторое время. Лилиан как-то разочаровалась в Вовиной элегантности и заскучала. Вскоре, на Пасху, как-то вечером к ним пришел Сергей Лифарь – и тут моя Лилиан действительно влюбилась... Лифарь был с конца сороковых не в фаворе у Парижской оперы. После немецкой оккупации Парижа ему постоянно ставили в вину встречу с Гитлером, которому он якобы показывал здание Гранд-опера. Он сумел найти работу только в Финском национальном балете в Хельсинки, потом танцевал в Сан-Морице, в Швейцарии, а позднее в Лиссабоне поставил «Жар-птицу» в оформлении Дмитрия Бушена.
И только Кшесинская была очень расстроена этим романом – потому что знала, как сильно ее сын любил Лилиан... Так расстроена, что однажды плеснула в Лилиан кипятком.


Pavillon Russe


Мой ресторан «Русский павильон» открылся 5 ноября 1961 года на рю Лористан, 4, на углу авеню Виктор Гюго. Два шага от Триумфальной арки, очень удобная квартира наверху, над рестораном. И к тому же – место, уже отмеченное и судьбой, и парижанами: раньше там находилось ателье очень известного фотографа.


Второе, расхожее название ресторана было – «У Людмилы». Голубые стены, красный бархат, розовые лампочки на каждом столике (столиков было двадцать три или двадцать четыре, не помню точно). Вокруг всей залы – удобные диваны, на стенах – картины русских художников. Часть картин перешла ко мне из семьи Великого князя Бориса Владимировича. И оформлять зал отчасти помогал Рашевский, брат княгини Зинаиды Сергеевны, жены Бориса Владимировича.


На потолке была шкура белого медведя (мой брат привез ее из Сибири и рассказывал, что он сам этого медведя убил, но я всегда думала, что это чистая фантазия). На самом видном месте – картина Лапшина «Москва». (Я увидела впервые это полотно еще девочкой, когда мы с мамой были в Биаррице, в гостях у архитектора Минаша – отца художницы-графика Жени Минаш. И еще тогда влюбилась в картину. А много лет спустя мне позвонили и спросили, не хочу ли я ее купить. Мы с реставратором князем Эристовым немедленно отправились за ней. Глебушка Эристов потом привел полотно в полный порядок.)


Посетители входили. Оглядывались, удивлялись, восхищались. Тут же выпивали рюмку водки, которую предлагала всем входящим прелестная барышня в русском костюме с кокошником.


Персонал был большой. Княгиня Марина Дадиани, урожденная Амилохвари, занималась гардеробом гостей. Старый барон Леонид Ламсдорф ведал шампанским. (У него дрожали руки, но клиенты его обожали!) Князь Миша Шервашидзе был метрдотелем, я принимала гостей.


 (Женою Шервашидзе стала Анна Сорина – бывшая жена художника. Она была богатейшей женщиной, но с тяжелейшим характером.) Были еще пять или шесть русских гарсонов, все носили русские голубые рубашки с темно-бордовыми поясами (а в первый вечер, не сговариваясь, крестились перед тем, как выйти в зал, – потому что зал был переполнен). Свечи горели на столиках, и мы каждый вечер были готовы.


Первое меню нам составил и стал у нас шефом Сергей Сергеевич Залогин, бывший царский и лучший русский повар в Европе тех лет. Он помогал нам выбирать посуду и оборудование, был очень культурный и милый человек, и изумительный мастер. Делал неподражаемые кулебяки, блины и пирожки! Он сам был знаменитостью, знатоки шли ужинать «на Залогина», как ходят в театр на спектакль с ведеттой. Конечно, он был очень дорогой «ведеттой». Не только из-за стоимости его труда. Он был весьма строг к поставщикам, к выбору продуктов. Телячьи котлеты? Только из самого лучшего мяса! И так – во всем.


Увы, Залогин работал у нас недолго. Теперь я жалею об этом: он любил ресторан, он его создавал... Впоследствии я двадцать лет мучилась, выбирая поваров, – и ни один француз не готовил так, как Сергей Сергеевич. Он ушел от нас в результате одного недоразумения – одна клиентка ресторана пожаловалась вечером, что мясные пирожки были сладковаты. А Залогин страшно обиделся. Бросил меня и ресторан на пять дней, затем вернулся, попросил расчет – и оставил нас навсегда. Никогда уже нам не удавалось предложить такую кухню, как тогда. И Сергей Сергеевич после этого совсем перестал работать (он был уже очень немолод). А уйдя на покой, – вскоре умер.


Перед открытием я страшно волновалась. Все служащие прислали корзину цветов: «Бон шанс, Людмила!» Рашевский сказал: «Не бойтесь, я устрою вам премьеру!» – и привез весь Париж: Бурбонов, Полиньяков, русских князей, знаменитостей. У нас бывали все: Юсупов, Голицын, Шереметевы, княгиня Зинаида Романова.


Каждый, кто пришел в «Русский павильон», получал тарелочку с мягкими, еще теплыми пирожками – небольшими, на один укус, шедеврами «залогинской ручной работы». Водка уже стояла на столе, в деревянной матрешке. Шампанским занимался барон Ламсдорф.


В то время, сорок лет назад, стоимость франка была совершенно другой. И цены были смешные. Какие-то 30—50 «тех» франков стоил обед, за который сегодня платят 500.


Оркестр Валентина Билинского был очень хорош. Солировали Шарль Шалян и Марк Лючек. Потом – пела я.


Люди иногда танцевали. Иногда на эстраду выходили известные артисты из публики: в «Русском павильоне» выяснилось, например, что главный редактор Times чудесно поет венгерские песни. Однажды вышел из-за столика и играл для нас знаменитый скрипач Иври Гитлис.


В шестидесятые годы из Бухареста ко мне в ресторан приезжала известная русская певица Алла Баянова и выступала у нас несколько вечеров.


Силой «Русского павильона» был его домашний дух (но – домашний в изысканном, старорусском смысле), уют гостиной или музыкального салона, где у каждого, знаменитого или неизвестного, была возможность показать свои таланты и принять участие в общей радости. И это нравилось всем! Ночи шли, полные романтизма. И, как говорят, – незабываемые.


Фредерик Кастет, очень известный в Париже той поры дизайнер мехов, устраивал у нас вечера Дома Диора на семьдесят-восемьдесят человек. Он сам занимался залом «Русского павильона» перед такими приемами: завешивал стены распластанными соболями, норками, шиншиллами, лисами и расставлял везде цветы – было очень красиво. Гостей встречали, как юные хозяйки, манекенщицы Диора, одетые в лучшие вечерние платья своей фирмы. И много знаменитых клиенток Кастета – и София Лорен, и графиня Парижская, супруга графа де Бурбон, потомка свергнутых королей, местоблюстителя французского престола, и мадам Помпиду – бывали на этих вечерах, где все старались затмить друг друга (общий блеск не буду и описывать)... Фредерик Кастет был точно весь сотворен из искусства, был одним из самых любимых людей – и в Париже, и у меня. А главный парфюмер Дома Диора всегда говорил своим манекенщицам: «Учитесь у Людмилы шарму и умению принимать гостей». Много вечеров устраивали у нас Дом Магги Руфф, Жан-Луи Шерер, Дом Ланвен, Жак Хейм, m-me Сизмек, владеющая теперь Домом Валентино.


Каждый из банкетов был по-своему украшен. И все осыпаны цветами.


В один из первых вечеров я пригласила господина Христиана Мило (а он был серьезный и известный кулинарный критик, автор «Кулинарного гида» по Парижу, а это было очень важно для рестораторов: если попадешь в "Кулинарный гид" – то все к тебе приходят!).


В тот вечер зал был переполнен, но я ему оставила столик. Вот уже десять часов... Одиннадцать... А грозного критика все нет. Ко мне подошла какая-то дама, спросила, почему пустует этот стол. Я была вынуждена объяснить, что жду одного журналиста (до сих пор помню, ка-ак она на меня посмотрела!). Вдруг из угла мне помахал незнакомый господин. Я подошла. «Позвольте спросить, кого Вы ждете?» – «Такого-то», – отвечаю. А он говорит: «Это я. Уже час сижу здесь». Я обмерла: о Боже...


Я подошла к нему, как ко всякому новому посетителю, когда он только появился. И спросила: «Хотите селедки?» Он удивился, но сказал: «Да». – «Может быть, куриные котлеты?». – «Да, да, пожалуйста». Когда же я узнала, что этот скромный незнакомец и есть Мило, то пришла в ужас – потому что кулинарным критикам все всегда стараются предложить самое роскошное и дорогое (икру, например). Но после этого он написал о ресторане замечательную статью: «Можете спокойно идти в «Русский павильон» – вас никто не будет «нагревать». Это было веское мнение и отличная реклама – я до сих пор ему благодарна.


 "Господа, начинайте с тихого вальса, чтобы людям не приходилось сразу есть с невероятной быстротой, – говорила я своим музыкантам. – Под медленную музыку ужинают с удовольствием, неспешно разговаривают. Ритмичная – вынуждает быстрее есть, и вечер заканчивается после десерта». К тому же люди давятся едой. А это скучновато и не так уж приятно. Так что медленная музыка в ресторане была одним из наших секретов. У меня был свой столик (всегда кто-то был приглашен, было приятно видеть по вечерам друзей рядом). Но заниматься клиентами это не мешало. Когда я выходила петь, всегда говорила (совершенно искренне): «Quel public! Какая публика!»


Я гордилась тем, что к нам не раз приходил Феликс Юсупов. Он и в начале шестидесятых был изумительно красив, всегда изысканно одет. (И никогда больше я не встречала такой мужской фигуры и осанки.) Однажды, когда он был у нас, пришла после гастрольного спектакля труппа Кировского балета. Их привел очень известный импресарио, Томази. Не знаю, он ли сказал артистам, кто этот господин, или узнали сами – но у всех танцоров загорелись глаза.


Я подошла к нему, спросила: «Князь, можно молодым людям подойти к вам, попросить автограф?» – «Конечно, графинюшка», – так он меня в шутку называл.


Боже, как они смотрели на Юсупова! Точно какой-нибудь легендарный, мифический «гений места» старого Петербурга возник из сумерек у них на глазах, чтоб неспешно поужинать за столиком «Русского павильона».


К нам приходил и знаменитый французский писатель Кессель, автор романа «Великокняжеские ночи», живший с цыганами. (От них он научился есть – медленно, с хрустом – стеклянные стаканы – но, к счастью, у меня в ресторане их никогда не ел.)


Бывал у нас Эрте, такой талантливый декоратор (помню, он носил прозвище Бабушка). Эрте ходил в парике, пудрил нос, украшал галстук элегантной заколкой и носил костюмы-тройки, застегнутые на все пуговицы, – благо позволяли рост и талия. Он прожил в Париже около восьмидесяти лет, приехав из Петербурга еще до начала Первой мировой войны, и его настоящее имя было Роман Тыртов, а Эрте лишь псевдонимом, составленным из первых букв имени. Я купила несколько его рисунков, это были работы сороковых-пятидесятых годов, – но не у него, а у своего друга, коллекционера Володи Хоффмана. (Володин отец Ростислав, директор «Женес музикаль» и известный историк, выпустил в свет мою первую пластинку.)


В 1961 году в Париже остался Рудольф Нуреев. Он стал очень дружен с Наташей, сестрой Никиты, моего первого мужа. И тоже приходил к нам в течение долгих лет.


В мой ресторан часто приходили новые русские парижане из артистической эмиграции семидесятых годов – художники Борис Зеленин, Николай Дронников, Вильям Бруй, Иван Путелин, Олег Целков.


Я очень люблю семью Целкова, они очаровательные люди. А мать актрисы Тони Целковой, жены художника, Лидия Федоровна Пипчук когда-то делала для «Русского павильона» изумительные пельмени. Она сама пришла с ними ко мне, принесла на пробу, и я немедленно попросила ее лепить для нас эти «равиоли сибирьен» (так они значились в меню). При этом я знаю, что в молодости, в России, Лидия Федоровна была авиатором в Сибири, а затем воспитательницей в детском саду в Полтаве. Замечательная дама! Она никогда не овладела французским языком, объяснялась с бакалейщиками с помощью мимики и жестов, но пельмени и песни под русскую гитару стали символом ее жизни в Париже...


Хорошо помню мать Михаила Шемякина, Юлию Николаевну Предтеченскую, бывшую актрису Ленинградского театра Акимова и советскую кинозвезду тридцатых годов. Муж ее был полковником, после войны они жили в Германии и в Риге. Позже она руководила кукольным театром в Воркуте – и когда ее сын Миша оказался за границей, мама поехала к нему, за что ее очень корили военные, сослуживцы покойного мужа. Ее пугали тем, что она никогда больше не увидит «шестую часть суши». Однако, естественно, после перестройки она возвращалась. И недавно скончалась в Нью-Йорке, в гостях у собственного сына.


Шемякин дружил и еще с одной моей посетительницей, Диной Верни, знаменитой галеристкой и моделью Аристида Майоля и Анри Матисса. (Дина Верни основала музей в Париже, сейчас он хорошо известен.)


Однажды в ресторан ко мне пришла советский министр культуры Екатерина Фурцева с ее приятелем, французским импресарио и мужем балерины Ирины Бароновой, сыном Станиславского (Фурцева этого импресарио обожала). Я предложила министерше семгу. А Фурцева ответила: «Нет, мне лососину». В тот вечер у меня пела певица Ольга Потемкина – Фурцевой очень понравилась ее длинная русая коса. Но меня госпожа министерша явно невзлюбила! Очевидно, из-за семги.


В разные вечера, в разные годы бывали: Джина Лоллобриджида, Софи Лорен, Вирна Лизи, Анна Маньяни, Людмила Черина, Сергей Лифарь, Наталья Макарова, хореографы Валерий Панов и Владимир Деревянко, мексиканская кинозвезда Мария Феликс, Роми Шнайдер, Мишель Морган, Марина Влади и ее сестры, Шон О'Коннери, Майкл Кейн, Питер О'Тул, Питер Устинов и его сын, писатели Ромен Гари и Жозеф Кессель, Ален Делон, Роман Полански, Жан Маре, Теренс Янг, Хьюстон, Жорж Шеко, югославская певица Вука, Витторио Де Сика, Жан Поль Бельмондо, скульптор Сезар, шахиня Сорайя, композитор Косма, Арман Хаммер, испанская певица и актриса Надя Лопез, известный французский киноактер Лоран Терзиефф, Шарль Азнавур, Сергей Михалков, Илья Глазунов, Мстислав Ростропович, многие театральные режиссеры и кинопродюсеры. Частым гостем был наследник престола Марокко, будущий король Хасан Второй. Eго сестра Айша, посол Марокко в Лондоне, приходила с мужем, а то и со всей своей свитой. И брат, и сестра любили мое пение и мои пластинки.


«Две гитары»


Время шло. Из России приехал приятный молодой армянин по имени Жан Татлян. (Говорили, что он был большой звездой в Ленинграде.) Приходил к нам, спрашивал: «Хотите, спою под гитару?» И пел он чудно, голос дивно звучал. Со временем он начал приходить все чаще и однажды сказал: «Я хотел бы купить ваш ресторан». Я ответила: «Жанушка, не старайтесь, у вас не выйдет...» Он стал возражать: «Я моложе, я красивей, я не менее известен, чем вы». «Но насчет ума не знаю, – сказала я, – мне все-таки кажется, что у вас не получится». Он продолжал приходить и предлагать. Так прошло два сезона. Я рассказала наконец об этом Джонни, он подумал и сказал: «В общем – почему нет? Мы здесь уже двадцать лет, пора отдохнуть и освободиться». Я долго колебалась, но решила, что, может быть, он прав... Татлян привел к нам иранского магната Абзадэ. Они осмотрели ресторан. Я назвала цену. Татляну она показалась высокой, но Абзадэ понял, что торговаться я не буду – просто откажу. Они сказали: «Покупаем».


Так кончился наш первый Pavillon Russe. Продали все – и ресторан, и обстановку, и картины, и квартиру над рестораном со всем, что в ней было. Пресса провожала нас ностальгическими вздохами: «Людмила... но с этим покончено! Не предупредив об опасности, она покинула свой волшебный «Русский павильон» на рю Лористон. С ней это была одна из лучших, истинно русских ночных «шкатулок» – но вот все исчезло. И завсегдатаи не очень надеются на то, что это волшебство можно воссоздать. Ресторан отныне называется «Две гитары» – и на сегодня это все, что можно о нем сказать».


Увы, три месяца спустя «Две гитары» разорились.


«Белогвардейское гнездо»


Все спрашивали нас время от времени: «Когда же вы снова откроете ресторан? Скучно без вас...» (…) И вот «Русский павильон» вновь открылся для моих милых клиентов. Зала была больше, чем раньше, но мы постарались все устроить в том же стиле, отделать тем же красным бархатом. Повесили картины, стали искать служащих.


Был еще один щекотливый вопрос, с которым в реальности сталкивается каждый ресторатор. Я сказала с самого начала: "Не хочу иметь путан ни в баре, ни в ресторане. Это нехорошо, хотя они могут быть хорошими клиентами. Но если вы приходите в ресторан, как дом, то путан там быть не должно! Это другая атмосфера». И просила их нас не посещать. Они умоляли: "Ну, Людмила, путаны в русском баре – это так романтично!" – "Я к вам тоже очень хорошо отношусь, но это не годится для нас", – твердо говорила я делегаткам этих дам. Они еще несколько раз пришли, но потом решили, что не стоит, если так встречают. И исчезли. Это было очень удачно, потому что в противном случае обязательно происходили бы скандалы...


Путан было шестеро. Я запомнила красивую, броскую Ольгу Морозову и их атаманшу Василису. Погибшие, но милые созданья из числа наших соотечественниц не относились к числу трагических фигур городского «дна» – они просили по 4000 франков за ночь. Мне говорили, что для некоторых жриц вторая древнейшая профессия была действительно второй. Якобы служили они как пороку, так и родине, – а Василиса носила под броским декольте незримые миру погоны офицера КГБ. Впрочем, по более расхожей, их собственной версии, то были советские женщины, которые приехали в Париж в шестидесятые-семидесятые годы и разошлись со своими французскими мужьями. Многие из них выбрали эту древнюю профессию как средство пропитания. И до сих пор в Париже есть места, где работают ис

Оффлайн valius5

  • Глобальный модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 27470
  • Пол: Мужской
  • Осторожно! ПенЬсионЭр на Перекрёстке!!!
Re: Лопато Людмила
« Ответ #1 : 16 Июнь 2020, 16:18:28 »
Занесено в каталог.

 

Яндекс.Метрика