28/03/24 - 14:37 pm


Автор Тема: Смогул (Мурадов) Александр.  (Прочитано 464 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн valius5

  • Глобальный модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 27470
  • Пол: Мужской
  • Осторожно! ПенЬсионЭр на Перекрёстке!!!
Смогул (Мурадов) Александр.
« : 24 Февраль 2020, 15:59:23 »

21 мая 2004.Александр Смогул на концерте в Натании


Май 2004.Домашний концерт Александра Смогула в Иерусалиме


Александр Смогул Юбилейный вечер "Первый круг" - 20 лет (Центральный Дом журналиста, Москва, 15 октября 2008)


Надежда Сосновская, Владимир Капгер,Михаил Кочетков, Александр Мирзаян,Александр Смогул,Владимир Бережков, Андрей Анпилов Юбилейный вечер "Первый круг" - 20 лет (Центральный Дом журналиста, Москва, 15 октября 2008)


Надежда Сосновская, Владимир Капгер, Александр Мирзаян,Владимир Бережков,Михаил Кочетков,Александр Смогул, Андрей Анпилов Юбилейный вечер "Первый круг" - 20 лет (Центральный Дом журналиста, Москва, 15 октября 2008)

Александр Смогул-Домашний концерт, РЕН ТВ 1998


Александр Владимирович Смогул (Мурадов) (16 октября 1946, Загорский район, Московская область, СССР — 1 января 2015, Москва, Россия) — советский и российский поэт, бард и импровизатор.

Родился в селе Звягино (ныне не существующем) под Загорском 16 октября 1946 г. Мать – Зоя Борисовна Симон, жила в Москве, умерла в середине 2000-х. Точных сведений об отце нет. Как сын военнослужащего, Александр учился в Суворовском училище, которое не окончил, однако надолго сохранил дружбу с соучениками – в день рождения Саши Симона они, подобно лицеистам, ежегодно отмечали «день кадетки». Высшего и специального литературного образования не получил, окончил медицинское училище, работал санитаром на «скорой помощи».

По его словам, с 13 лет стал играть на гитаре и писать первые песни. В 1964 году познакомился с Владимиром Бережковым и с этого момента считал себя приобщённым к творческим кругам Москвы. Очевидно, что свой псевдоним взял под влиянием СМОГа (Самое Молодое Общество Гениев, которое объединяло Л. Губанова, В. Алейникова, Ю. Кублановского и др.), хоть сам Смогул это отрицал. Своими литературными учителями называл Евгения Рейна и Владимира Корнилова, с которыми познакомился в зрелые годы.

В 1968 году (уже под псевдонимом Смогул) стал одним из героев знаменитого научно-популярного фильма о безграничных людских возможностях «7 шагов за горизонт» (Киевская КСНПФ), о чём напоминал всякий раз, когда возникали проблемы с отсутствием постоянной работы. В 70-80-е жил случайными заработками и частными концертами. В те же годы стал членом объединения «Первый круг», в которое входили Александр Мирзаян, Михаил Кочетков, Владимир Бережков, Виктор Луферов, Надежда Сосновская, Евгений Бачурин, Владимир Капгер, Андрей Анпилов.

С начала 90-х сотрудничал с композитором Вячеславом Малежиком, писал тексты песен для Александра Кальянова, Виктора Попова, Михаила Муромова, Александра Косенкова, Илоны Броневицкой. Вступил в Союз писателей России.

В июне 2002 года А. Смогул участвовал в 8-м слёте КСП Восточного побережья США (в числе приглашённых на этом слёте были Владимир Туриянский, Дмитрий Кимельфельд, Наталья Дудкина, Тимур Шаов), гастролировал по 16 городам США. В мае 2003 г. был участником международного фестиваля «Русский акцент – 2003» в Берлине.

Имея постоянную немецкую визу, с правом проживания и работы в Германии, периодически читал для славистов лекции в университете Гамбурга на тему «Психосоциальные аспекты литературы». Сохраняя российское гражданство, в последние годы практически не выступал на родине как поэт и исполнитель, сторонился литературной среды. Скоропостижно умер в новогоднюю ночь 2015 года.

Личная жизнь
В своих интервью А. Смогул всячески избегал вопросов, касающихся его личной жизни.

Первая жена – гражданка ГДР, которая в середине 90-х помогла бывшему мужу оформить пенсию по инвалидности от немецких властей и получить постоянную рабочую визу. От А.В. Симона у неё остался сын, проживающий с матерью в Германии.

Со второй женой Людмилой Мурадовой прожил десять лет, при регистрации брака Александр Симон взял фамилию жены.

Третья жена - Людмила Клементьева, литератор. Прожили 10 лет.

Четвертая жена А. Смогула (Мурадова) – Клавдия Гремяко.

Книги
Александр Смогул. «Ни ожидания, ни боли» Издательство: Вита Нова, СПб, 2002 (Серия: Варварская лира) / SBN 5-93898-022-4, Тираж: 1000 экз.

Александр Смогул «В тупиках простора», Книга стихов. Издательство Academia, Москва, 2003 / ISBN 5-875341-39-4, Тираж: 500 экз.

Александр Смогул, «Одна десятая. Книга стихов, посвящений, воспоминаний» Издательство «Водолей», Москва, 2016 / ISBN 978-5-91763-309-1


Александр Смогул: «Однажды осенью» / компакт-диски и компакт-кассеты © Фирма «Остров», 1997 г.
................
Александр Смогул (Мурадов) родился 16 октября 1946 года в селе Звягино в Подмосковье. Жил в Москве.

Занимался преподавательской деятельностью в области русской литературы в Германии.

Поэт, профессиональный литератор. Песни писал с 1960 г. на свои стихи.

Участник творческого объединения "Первый круг", имеющего более, чем 25-ти летнюю историю.

Очень много ездил, очень много работал. Человек, обладающий уникальными способностями, А. Смогул стал одним из героев знаменитого научно-популярного фильма о безграничных возможностях людей "7 шагов . за горизонт".

Фирмой "Остров" выпущен компакт-диск и компакт-кассета А.Смогула "Однажды осенью".

В 2002 году переиздана книга стихов "Не ожидания, ни боли". Песни на его стихи пишет Вячеслав Малежик.

Его песни исполняют Виктор Попов, Александр Косенков.

"...Села, в котором родился, больше нет, как, впрочем, и страны, где родился. В силу ряда обстоятельств вырос вне семьи, что многое предопределило в характере, мировоззрении и написанном мною в течение прожитого куска жизни.

В 1964 году в Москве судьба подарила встречу с космическим Володей Бережковым и кругом, в который он меня ввел: Леонид Губанов, Юрий Аделунг, Делоне и др. Рад, что сердечные отношения с ним удалось сохранить до сего дня. Во многом эта встреча довершила личностное становление.

Знал, приятельствовал или был дружен со многими людьми, ставшими настолько знаковыми фигурами русскоязычной культуры, что перечень их имен был бы не тактичен в контексте предисловия к данной книжице. В 1968 году с легкой руки Вадима Егорова (теплоту и любовь к которому тоже пронес через три с половиной десятилетия) снялся в нашумевшем тогда научно-популярном фильме Киевской КСНПФ "Семь шагов . за горизонт" в качестве импровизатора. До 1986 года жил и пытался делать это достойно.

С 1986 года входил в творческое объединение "Первый круг". Много концертировал, изредка печатался. Вот, собственно, и все, что хотел бы сообщить о себе..."
...................
К нам пришёл ... и нам спел Александр Смогул

С пригорка жизненного опыта

Многие из нас часто позволяют себе и даже любят порассуждать, предположить и, естественно, сделать какие-нибудь выводы. Но не каждый раз тема досконально нами изучена. Так, что мы знаем о ней всё. Или почти всё. И даже в теме о бардовской песни, теме так любимой нашими читателями, часто возникают вопросы, которые так и остаются риторическими. Надеемся, что беседа нашего журналиста с Александром Смогулом поможет вам открыть в авторской песне для себя нечто новое.

Корр.: Александр, что такое для Вас бард?

А. С.: В своё время ещё Булат Шалвович Окуджава сказал, что он не понимает, что такое бард. Есть в той или иной степени одарённые поющие поэты. Добавлю, что бард – это когда музыка неотделима от слов, а слова от музыки; причём первое и второе неотделимо от исполнителя.

Корр.: Кто по Вашему внёс в авторскую песню наибольший вклад?

А. С.: То, что авторская песня представляет из себя в настоящее время по гитарной структурологии и ритмике, по расширенным горизонтам и уходам от вальсиков и маршиков – заслуга Владимира Бережкова. До него это не делал никто.

Корр.: Вы часто бываете и живёте за границей. Есть ли в западной культуре некое подобие жанра бардовской песни?

А. С.: В немецкой культуре есть кое-какие шансоны, но это всё-таки не бардовское искусство.

Корр.: Почему?

А. С.: У нас в силу жёсткого режима непечатная параллельная андеграундная литература приобретает другое значение. Тогда это был единственный момент выплеска. Почему сейчас не интересен Галич? Потому что всё прочли в "Огоньке". Будет время, о нём ещё вспомнят. Но не как о художественном, а как о этически-нравственном, социальном явлении. Высоцкий продержится дольше. И о нём, наоборот, вспомнят, как о явлении художественном, а не социальном.

Корр.: Но ведь у Высоцкого много социальных песен?..

А. С.: Прожить ту жизнь и не писать о ней?! Одна только коммуналка – тема отдельного разговора.

Корр.: Но сейчас это во многом прошедшее явление.

А. С.: Дело не в прошедшем явлении. Если моё поколение выросло на волне людей, вернувшихся с большой войны, то молодое поколение выросло ни на чём. Это два совершенно чужих мира, яркий пример того, как люди могут одними и теми же словами разговаривать на разных языках. Те проблемы, которые волновали нас, людей от 40 до 50-ти, молодым людям совершенно незнакомы.

Корр.: В чём же, по-Вашему, причина такого очевидного разрыва между поколениями?

А.С. Это, видимо, наша вина. Не привили вовремя хорошую авторскую песню. Есть люди, которые собираются вместе со своими детьми в лесу на поляне и поют те же самые песни, что и тридцать лет назад. Даже если перед ними выйдет самый гениальный бард эпохи, они его не услышат. Им это просто не надо будет. Почему Орфея забили? Потому что его не слушали: уши были залиты воском. То же самое происходит и у нас сейчас. Кого бы на сцену не выпускай – не нужно это. Да и не все песни можно петь. А вот великая фраза Юрия Визбора "Песня – образ жизни" была подхвачена. Митяев схватил эту ноту и написал песню "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались". И сразу стал Митяевым. Публике это нравится в силу привычки. Но поколение шестидесятых не сформировало вкус у большинства людей. Собирались на концерты по пятнадцать-двадцать человек, а когда освободилась площадка, на неё вылезла вся чума современной эстрады. А должны были выйти совсем другие. Но не вышли, и не только потому, что не дали, а потому, что отчасти были сами не готовы. Писали для узкого круга.

Корр.: Но ведь были ими поняты?..

А. С.: Дело не в этом. В настоящее искусство входить надо долго. В истоке любой популярности, как писал Нагибин, лежит низкопробность. Это удивительно, но закономерно. Если бы Булат Шалвович сначала написал "Молитву Франсуа Вийона" или "За Красной рекой, моя радость", то его бы не поняли. Но он нашёл ту ноту, которая нужна была эпохе, и написал "Ваньку Морозова". Его гениальность в том, что он почувствовал ноту эпохи; это дано не каждому. Что бы ни говорили о Розенбауме, но он тоже схватил эту ноту, хотя выше своего одесского цикла он не сделал ничего, не считая тех вещей, которые я отношу к чистой попсе. В частности "Вальс "Бостон". Это – хит.

Корр.: А как Вы лично относитесь к творчеству Розенбаума?

А.С.: Как бы я к нему не относился – оно есть. Я с удовольствием слушаю его произведения, особенно из старого репертуара. Зачем его обсуждать?.. Есть целый ряд имён, творчество которых обсуждать просто смешно.

Корр.: Как Вы относитесь к КСП?

А.С.: Ужасно, потому что КСП – типичное ярчайшее порождение "совка" со своими "кустами" и командирами.

Александр ни слова не сказал о себе. Он убеждён, что вся его жизнь отражена в песнях. Поэтому мы уведомляем наших читателей о выходе в свет книги барда, которая называется "Ни ожидания, ни боли".

Станислав Чекунков
.............
Мир ужасен, а жизнь – замечательна
– Я знаю, что Вы начали писать песни где-то с года шестидесятого, а взяли в руки гитару в лет 13.

– Да, где-то в лет 13-14. Мне тогда по случаю подарили гитару, потом потихоньку заиграл, но и сам что-то писал.

Профессионально я стал писать достаточно поздно, я думаю, к 28-30 годам, а до этого больше импровизировал. Потом уже в Москве мне повезло, я познакомился со многими интересными людьми.

– У Вас есть профессиональное литературное образование?

– Нет.

– Писать стихи можно научиться или это дано от природы?

– Я думаю, неуместно говорить о написании стихов как о профессии. Поэтом человек либо бывает изначально, либо не бывает вообще, как и литератором. Так получилось, что гуманитарного образования у меня нет. То образование, которое у меня есть, очень трудно назвать образованием. Поэтому я больше добирал сам: ходил в "Ленинку" (прим.: бывшая Государственная библиотека Ленина), читал книжки, общался с неглупыми людьми. Они мне кое-что подсказывали. А потом я дошёл до того уровня, что сам стал читать лекции.

– В 1964 году Вы познакомились с Бережковым, и с этого всё началось...

– Да. Дело в том, что Володя Бережков – это личность совершенно уникальная, и по этим временам, а по тем – вообще говорить нечего. Это был "ключ" к Москве, потому что в Москве можно прожить всю жизнь, как и впрочем, и в любом другом городе, и никогда не знать, что здесь происходит. В Париже, например, если ты приехал в гости к шофёру такси, ты никогда не выберешься из этого уровня. А если ты приехал к какому-нибудь актёру, вполне возможно, что в этот вечер ты будешь выпивать с президентом республики. Это вполне может быть, потому что эта обозначенность кругов, их непересекаемость – она на Западе всегда была. Она и у нас была, несмотря на эту дерзкую идею, что все равны, потому что была Москва в Москве. Была Москва со всеми её делами, с Райкомами и Горкомами, а были и подвальчики, где работали художники, которые теперь уже являются достоянием мировой культуры, например: Рабин, Кандауров, Стейсин, Калинин и т. д. То же самое было и в поэтах. Вот эту Москву в какой-то мере открыл для меня Володя Бережков.

– Бережков ввёл Вас в круг. Тогда он назывался "Союз молодых гениев".

– Нет. Дело в том, что я не был членом "СМОГа", но я их всех, конечно, знал, больше Губанова, Бережкова, Володю Бадшева, Володю Олейникова.

– Считается, что ваш псевдоним оттуда.

– Нет, псевдоним пошёл не оттуда. Псевдоним – это самое обыкновенное имя, которое встречается у казахов, татар, башкиров. На самом деле, Смогуловых очень много, с –ов на конце. Я, так получилось, стал Смогулом, и так как-то привык, хотя на самом деле, я – Мурадов.

– А Ваша личная жизнь как-то повлияла на ваше творчество?

– О личной жизни рассказывать не люблю. Да, и ничего это в творчестве не определяет. А насчёт писания стихов: писал плохо. Я, повторяюсь, начал писать профессионально к годам 28. Я очень рад, что мне удалось отработать те авансы, которые мне выдавали мои старшие товарищи тогда, когда я был совсем юным, и я рад, что из меня что-то получилось, не столько за себя, сколько за то, что я их не обманул, что они во мне смогли рассмотреть, а я смог это как-то сделать. Потому что я импровизировал просто запредельно, а писал плохо, мало, Поэтому я о ранних стихах не говорю, и свои старые стихи не очень люблю, даже те, которые написаны во времена "совка", хотя там есть хорошие вещи. Но время изменилось. В 73-м году написать "За предательский выстрел "Авроры"..." было смело и интересно, а теперь уже никто не знает, кто такая "Аврора".

Я всегда писал и говорил, что жизнь любого художника, независимо от масштаба, а я в известном смысле всё-таки могу назвать себя мастером, его личная жизнь не должна никого касаться, о ней надо молчать. Вот сейчас выходят передачи про Бунина, про Блока. Это настолько две непересекающиеся вещи, и я не знаю, как это у прозаиков, но нормальный поэт в стихах не описывает собственную судьбу. Какие-то отправные точки, может быть, и есть, но они весьма отдаленны. Тогда надо писать дневник, а дневник никогда не будет литературой. Хотя теперь и это делают.

– В каком году Вы стали членом Союза литераторов?

– Где-то в конце 80-х. А в Союз Писателей даже не вступил, хотя была возможность. Но я считаю, что это мне уже не нужно. Может лет 20-30 назад, а теперь... Какой я не есть, я уже Смогул, и мне совершенно безразлично, какой процент людей меня знает. Я никогда не буду популярен так, как, например, Олег Митяев, хотя я отношусь к нему с большим уважением. И я вообще против построений по поводу того, что я пишу элитарные вещи, поэтому у меня узкая публика. Каждый делает своё дело. Надо уметь написать так, как написал Митяев, надо сделать, чтобы публика тебя полюбила.

– Если уж мы заговорили о Митяеве. Сам я прекрасно отношусь к его творчеству. Хотелось бы услышать Ваше мнение о том, что некоторые обвиняют Митяева в том, что он в последнее время пишет попсу.

– Ну, и что, и попса нужна. Меня эта невинность жанра (авторской песни) всегда раздражала. Дело в том, что сама авторская песня реформируется, потому что она была создана, прежде всего, как момент исповедальности. Сейчас исповедальность совершенно не нужна. Например, есть гениальные ребята Миша Цитриняк и Боря Кинер. Они блестяще работают, прекрасная гитара, гениальная режиссура песен, актёрское мастерство, а слов нет. Уходят слова... Даже свои любимые песни в их исполнении я не слышу, они не доходят до меня. Потому что изменилось время, и надо с этим считаться. Розенбаум, Митяев, Сергеев... А почему Иващенко и Васильев – не попса?

– Их поэтому раньше не принимали в ряды бардов?

– Дело вовсе не в этом. Дело в том, кого считать бардами? Володю Бережкова, который – единственный бард, потому что все остальные, как говорил Окуджава, в той или иной степени, поющие поэты. Ещё – Витя Луферов, совершенно гениальный, запредельный Бачурин. А всё остальное – это песни узкого круга, лесного братства, разгуляя.

– Тем не менее, авторская песня стала вновь популярна, сейчас вторая волна пошла. Вы не согласны?

– У кого это стало популярным? Ни у кого это особо популярным не стало. Есть какой-то круг людей, которые "варятся в этом котле" лет тридцать, и приводят туда своих детей, потому что некуда больше вести. Конечно, выпивать портвейн на поляне всё-таки лучше, чем колоть морфий на дискотеке, так уж лучше детей в лес водить.

Время изменилось, поднялся профессиональный уровень, артистический уровень. Вот Окуджава Булат Шалвович всю жизнь играл на четырёх струнах, и больше ему и не надо было, и всё равно был популярен, потому что слушали слова. Сейчас не слушают. Время изменилось. Может быть, это и хорошо, потому что литература не должна быть выходом из социального тупика, как это было раньше.

Сейчас люди разучились слушать. На вечерах поэзии они не приходят получить удовольствие, а они приходят сказать своё мнение. И фестивали этим отличаются.

– Вы считаете, что фестивали авторской песни – это не повод для того, чтобы людей, не известных широкой публике, вывести в свет?

– Всё равно публика выберет того, кого она хочет выбирать, к кому она готова, для кого она "сделана", а уровень у неё, увы, не высокий. Это не плохо, это нормально на сегодняшний день. Это лучше, чем то, что сейчас творится на профессиональной эстраде, в шоу-бизнесе. Другое дело, что меня всегда раздражала – это система фестивалей. Где эти весы, как они измеряют, кто талантливее, также как и в профессиональной поэзии есть турниры поэтов. Есть одна закономерность: на фестивале никогда не побеждает сильнейший в любом конкурсе, и никогда не победит. Более того, нормальный человек, если он не талантливый, то способный, обладает тремя качествами: во-первых, он читает коротко, и немного, во-вторых, никогда не пишет эпических полотен, и не участвует во всех этих унизительных фестивалях.

– Что же сделать, чтобы тебя заметили?

– Сейчас нужны деньги – тогда тебя заметят.

Я иногда пишу тексты на заказ для "эстрадников". И я естественно должен знать, как и что делает профессионал на этой площадке. И возникают такие ребята как Семён Канада. Неужели они такие талантливые, пишут такие удивительные вещи, или обладают голосовыми данными? Если уж нужна будет определённая нота, определённая личность – то она сама появится над этой толпой, толпа его сама определит, а профессионально элитарные люди никогда не были достоянием народа. Да и что такое народ – я никогда не понимал. Ленин понимал, а я – нет.

– Вы в советские времена начали писать для "эстрадников". Кроме Малежика, Вы писали ещё, например, для Апиной.

– Я писал также для Кальянова, Броневицкой, Муромова, Косенкова. Это был уже конец "совка", где-то после 83-го года. Я выступал тогда на профессиональной эстраде довольно много, вместе с ними, кстати. Это нормально. Я зарабатывал деньги тем, что я умел неплохо делать, и мне за это не стыдно.

–Когда Вы начали писать песни для Вячеслава Малежика?

– В начале 80-х, где-то в 85-ом.

– Первыми совместными песнями были песни "Больше, чем любовь", "Улочки-переулочки"?

– Да, кажется.

– А как сейчас происходит ваше сотрудничество?

– Я с ним постоянно сотрудничаю.

– В последний альбом Малежика "Антология ненавязчивых наблюдений артиста" вошло примерно половина песен на ваши стихи.

– Слава вообще работает с узким кругом соавторов, и это, наверное, хорошо. В основном, для него пишут Юрий Петрович Ремесник, и я, писал ушедший от нас Миша Журкин, С ним работал прекрасный человек Павел Хмара. Собственно с этого Слава и начался – песня "200 лет". Вообще, мы со Славой близки по жизни.

– Что для Вас означает понятие "писать на заказ", как Вы к этому относитесь?

– Я думаю, что в зрелые годы профессионал, если он таковым является, обязан сесть за стол и "выжить из себя" тот продукт, за который платят деньги. Потому, что такое профессионал? – это человек, которому платят за то, что он делает. Начинать с этого – плохо, это "портит руку". Удивительно талантливый человек Лёша Дидуров, блестящий поэт, и автор бессмертной песни "Когда уйдём со школьного двора", которая написана тридцать с лишним лет тому назад, а кажется, что она написана послезавтра. Так вот, он в то время работал с Паладом Бюль-Бюль Аглы, который заказывал ему много песен. Но Дидуров от этого ушёл. Почему? – Потому что молоды мы были. Тогда было рано, потому что если ты что-то в молодости делаешь, и думаешь, что сейчас я заработаю денег, потом сяду, и буду писать, что я хочу. А потом садишься за стол, и рука начинает "мстить". А когда ты уже сложился, писать "на заказ" – это нормально. Не надо прогибаться, не надо писать Гимн Советского Союза, или какую-нибудь пошлятину.

– А как Вы считаете, сейчас социальные песни нужны?

– Социальные песни сейчас не нужны.

– Ну, у Вас они тоже появляются.

– Они у меня появлялись тогда, когда они появлялись и у всех, и тоже не потому, что я хотел, а потому что некоторым из нас было просто трудно терпеть такую жизнь. Бумага и гитара были единственным выходом. Прекрасно, что литература перестала быть социальной. Теперь стихи будут читать те, кому это интересно, и они там сами выберут. Время расставит всё по своим местам. Кстати, здесь играет роль не талант, а только везение. Мне повезло, я вроде состоялся. А может быть, в это время сидит в каком-нибудь Урюпинске совершенно гениальный поэт, но ему не повезло, он не попал в этот круг, он живет в другом городе.

– Кстати, Ремесник тоже не был известен.

– Да, тоже. Не сведи его судьба с Малежиком, сейчас может сидел бы у себя на подъемном кране. То есть тут момент везения очень много значит.

– А сейчас Вы выступаете с концертами?

– Почти не выступаю, и стихи не читаю со сцены. Это не моё время. Я себя не люблю, но я себя уважаю. Мне всё равно, как кто ко мне относится, но мне важно, чтобы ни кто-то там, а я сам относился к себе с достаточным уважением, потому что страшнее страха и страшнее смерти – это потерять лицо, не для других, а для себя. Потому что обо мне и так ходит много всяких баек и сплетен, и это нормально. Это то, что входит в судьбу любого поэта, в том числе и московского. Незачем кокетничать. Я – достаточно заметная фигура для тех, кто понимает, и для тех, кто не понимает, кстати говоря тоже. Какие-то критерии есть. Я сам для себя — какая-то нравственная шкала, и для меня лучше всего в это время, чтобы ощущать человеком приличным, не участвовать ни в чём. Мне неприятно, что сейчас происходит на телевидении и на экране. Я хожу к своим милым, замечательным друзьям в "Нашу гавань...", хотя считаю, что радоваться там нечему – передача грустная.

– Вы не согласны со мной, что она стала с неким блатным привкусом?

– Дело ни в этом, она всегда была таковой, но, к сожалению, это наша культура. Мы же там не поём Женю Бачурина. Кстати, Бачурин не станет так популярен как Олег Митяев, хотя его песня "Дерева" будет жить всегда. Митяев же несёт на себе большую плюсовую нагрузку, потому что у Бачурина узкий круг слушателей, а Митяева слушают намного больше людей. Может быть, когда-нибудь люди пойдут от песен Митяева к Бачурину. У Олега ведь намного лучший уровень по сравнению с выступающими на современной эстраде, хотя у них есть большие деньги, и они не вылезают из эфира.

– Я хотел бы перейти к вашим стихам, и спросить о том, что почему-то на первый взгляд в них есть некое отсутствие жизнерадостности?

– А чему особенно радоваться? Есть одна формула, и для меня она непреложна: "Мир ужасен, а жизнь замечательна". Как можно радоваться, когда кругом война. Это не значит, что здесь, где мы сидим, пока ещё не убивают, кстати, могут и убить. Кругом творятся жуткие вещи – взрываются дома... Не надо плакаться об этом, и не надо считать, что тебе крепко не повезло, потому что жизнь действительно замечательная штука – друзья, женщины, гитара, какие-то встречи с людьми. А сам мир ужасен, он сделан не для жизни. Я уже не говорю о том, что мы все рождаемся, и что рано или поздно умрём. Я к этому отношусь спокойно, потому что мне нравится жизнь, сам процесс жизни. На самом деле, правда всегда жестока, всегда неприглядна и всегда груба, но это не значит, что человек должен об этом плакаться.

Я по жизни не пессимист, как это может показаться на первый взгляд. Более того, я очень весёлый, и на самом деле – резкий человек. Поэтому я произвожу такое впечатление. Я резковат, и достаточно желчен, как каждый человек с гипертрофированным юмором. Я очень большой жизнелюб, я совершенно лишён истерик, трагедий, комплексов, так же как и по поводу зрения. Мало кто знает, что я не вижу настолько, насколько я не вижу. Потому что я не то, чтобы стал хорошо видеть, но я просто научился не бояться ходить. В этой подслеповатости тоже есть свой кайф. И так можно научиться жить, и не считать себя убогим. Выбор есть всегда. Но то, что сам мир не вызывает радости – это точно. Какая может быть радость, когда, например, я шёл с Володей Капгером, и оказался ровно чрез полминуты на месте взрыва на Пушкинской площади тем летом 2001-го. И я ничего не могу изменить, и я ничего не могу в этот мир добавить хорошего. Я только могу не делать плохого. И вот эти призывы: Давайте смотреть на жизнь веселее, не надо комплексовать, а надо радоваться каждой мелочи: поздоровался с человеком – хорошо, улыбнулся – замечательно, съел пирожок, жив сегодня – "Всем отдельное спасибо" – как говорил Жванецкий. Но что мир страшен – это без вопросов.

– На ваши стихи ещё кто-то пишет песни, как, например, Виктор Попов, Александр Косенков?

– С Косенковым я уже давно не сотрудничаю, да и мне это не интересно. Денег это не даёт, да и особой известности тоже. Меня больше радует то, что, например, жизнь подарила мне такой подарок как близкое общение с Евгением Борисовичем Рейном, которого я могу назвать Женей, хотя я понимаю уровни. Человек должен знать своё место, без унижений, без раболепства. Потому что в 1963 году я прочёл подпольный вариант перепечатки стихов Бродского, и там был этот божественный "Рождественский романс", уже посвященный Евгению Рейну. Когда Рейн говорит мне, что у тебя блестящая книжка – вот тут большое спасибо. Тут я понимаю, что я не зря пил водку и делал глупости в этой жизни, мучался – вот это оценка. А делать из себя гуру? Я только начинаю понимать, насколько я не знаю многого в этой жизни. И я лекции, кстати, начинаю с этого. Единственное, чего я могу добиться посредством этих наших бесед, что мы, может быть, начнём вместе к чему-то приближаться.

– За границей Вы читаете лекции в институте?

– В университете в Гамбурге. Тематика – "Психосоциальные аспекты литературы", для факультета русской славистики. Безусловно, это средство к жизни. Я бы с удовольствием это делал здесь, но здесь это невозможно. Я тогда никуда бы не выезжал.

– Сейчас у Вас германское гражданство?

– У меня постоянная немецкая виза, т.е. я имею право проживания в этой стране. Гражданство у меня российское, и я с этим гражданством помру. Но для получения немецкого гражданства надо отказаться от российского, там нет двойного гражданства. А я российский гражданин, и, несмотря на то, что я не чистокровный русский, я – русее многих чистокровных. Хотя основная беда России в том, что русская часть России живёт так, как будто кроме них здесь никто не живёт, а здесь живут и другие национальности. Единственное самое главное, что есть, например, в Америке то, что каждый живет "в своём огороде", но они чувствуют себя гражданами этой страны, а у нас так не получается. Такова, увы, наша страна.

С Александром Смогулом беседовал Александр ШАН

26 мая 2002 года.

Оффлайн valius5

  • Глобальный модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 27470
  • Пол: Мужской
  • Осторожно! ПенЬсионЭр на Перекрёстке!!!
Re: Смогул (Мурадов) Александр.
« Ответ #1 : 25 Июль 2020, 15:14:07 »
Занесено в каталог.

 

Яндекс.Метрика