Не секрет, что наши соотечественники, наводнившие в последнее десятилетие труднодоступные прежде страны Запада и Востока, зачастую игнорируют их законы по привычке - в силу крайней нужды или крайней жадности. А уважать чужие законы не мешает хотя бы потому, что даже за пустяковые по нашим меркам проступки уголовные кодексы манящих стран обещают сроки, соизмеримые с нашей мимолетной жизнью.
Мотают сроки скитальцы морей за навигационные ошибки в каналах и узкостях. Сажают нелегалов-остарбайтеров, вкалывающих по-черному, стриптизерш с мягким малороссийским выговором, очаровашек, пригревшихся при гаштетах, биргарденах и бузуках. Отлавливают лиц кавказских национальностей, последних особенно не жалуют в Греции, но, несмотря на это, в Элладе их намного больше, чем где-либо. Реже попадают за решетку торговцы крадеными автомобилями. Покупателя после сделки могут угостить керном с клофелином, чтобы вернуть выторгованную разницу. Садятся заготовители пчелиного яда, разбавленного скипидаром, настройщики-реставраторы, сбытчики в Израиль под маркой «Беккер» возвращенных к жизни пианино Одесской фабрики музыкальных инструментов.
Как там сидится? По-разному.
Дурной славой пользуются турецкие тюрьмы. В Ливии моряка, посаженного за нарушение сухого закона в зиндан, бетонированную яму, правда, с унитазом, выкупили... за ту же бутылку водки.
Не сахар сидеть и в Греции.
Подробности быта, разумеется, важны и интересны, но гораздо интереснее люди, соотечественники, хочется попристальнее взглянуть на них, пострадавших, у кого часть жизни прошла или проходит по чужим тюрьмам и зинданам. И не о мошенниках речь, не о сопливых рэкетирах, обирающих бабок на польских базарах, а о нормальных взрослых мужиках, мировоззрение которых сформировалось до распада государства и морали, которым легче переступить через закон, чем через свои принципы.
Мой товарищ по совместным греческим и германским скитаниям Валерий Денисенко знает о греческой тюрьме не понаслышке. Человек он мягкий, совестливый, правда, начисто лишенный чувства опасности. Прилично изъясняется на английском, пока еще не забыл новогреческий. Недолго плавал, закончил факультет общественного питания. Работал завпроизводством, заведующим столовой. В свое время не побоялся принять заведомо убыточную, по меркантильным общепитовским понятиям, столовую в порту. Пытался навести порядок, улучшил питание, кого-то уволил за кражу мясного фарша... Когда начался государственный развал, столовые и пельменные стали закрывать на бессрочный ремонт, закрыли и его детище. Сменил профессию, монтировал охранную сигнализацию, неплохо зарабатывал, пока не сократились заказы. Подался в Германию, потом в Грецию, одолжил деньги на визу...
На площади Омония в Афинах, где расположены посреднические бюро, искал место повара в отеле или пансионате. Не поваром, так зеленщиком пошел бы, кондитером, носильщиком чемоданов, понимая, что главное - зацепиться. В мае туристический сезон только начинался.
В посреднической шараге ему предложили Крит, место секонд-повара в пансионате «Калипсо» для нудистов.
В «Калипсо» работали двое земляков: мужчина мыл бассейн, ремонтировал сантехнику; женщина убирала номера. Они выглядели затравленными, сказали, что два месяца хозяин им не платит, отказались даже приглядеть за вещами. Управляющий отеля потребовал разрешение на работу, которого, понятное дело, не было, просветил, что в этом году спад туристического бума. Секонд-повар если и понадобится, то только в июле, не раньше.
Перекемарил у албанцев в кузове старого автобуса, на скалах спать опасно - обрыв метров сорок. Утром обошел окрестные деревни - все впустую. Правда, албанцы советовали обратиться к управляющему еще раз и величать его непременно «кирио», то есть господином. Искал работу в Ираклионе, остатка денег едва хватило на палубный билет до Пирея. Снова явился в графию на площади Омония к Василиосу, который его направил. Не слезал с Василиоса, требовал или новую работу, или вернуть деньги. Дошло до крайности, Валерий схватил компьютер и хотел выбросить его с восьмого этажа. Сторговались на $60, продал обручалку, еще кое-что и утром был на Родосе. С Родоса два раза в день ходил паромчик на Сими, маленький островок.
Кельи монастыря сдавали туристам, но их приехало мало. На этот раз хозяин не потребовал разрешение на работу. Ресторанчик небольшой, готовил сам хозяин с племянником. Посуду мыла забитая, молчаливая женщина, кажется, из Ростова. Он поднимался в шесть утра, мыл посуду, пол, расставлял столики, потом приходил к причалу, получал продукты. В три часа дня, когда последний пароходишко снимался, жизнь замирала до вечера. Но зато к вечеру начиналась беготня допоздна, закрывались с уходом последнего клиента, уставал зверски. По воскресеньям приезжали греки крестить младенцев, сразу высаживалась орава родственников - душ по пятьдесят. Становился у плиты рядом с хозяином. Жена у хозяина оказалась капризной, придиралась, попрекала куском хлеба.
Прошел месяц, но хозяин не спешил рассчитаться. Валерий переживал еще неделю, потом сказал, что увольняется. Хозяин рассчитался, к его чести, до драхмы, просил в день отъезда не выпивать. Потом советовал подумать, не уговаривал, а намекнул, что Валерий мог бы остаться. Отказался наотрез. Хозяин дал номер телефона свояка на Родосе, сказал: «Позвони ему, у него есть работа. Если вернешься в Афины, там погибнешь, в Афинах - мафия».
Свояк в Ираклионе держал небольшую овощную базу, вакансий не оказалось. Вернулся в Афины. «Русикос» и «украинос» стало больше, насилу унес ноги от облавы на русской бирже.
На этот раз компьютер в окно не бросал, деньги имелись, заплатил Василиосу за третье по счету трудоустройство и получил место зеленщика в ресторане Сарониды. Саронида - прибрежный курорт километрах в восьмидесяти от Афин. В отеле новые русские шиковали, хлопали шлепанцами, а не старая еще русскоговорящая прислуга подметала за новыми песок и потчевала сосисками.
Хозяин оказался наркоманом, редко выходил из депрессии. Русскоязычные «золушки» изъяснялись матом, недоливали спиртное, крали что придется, ссорились между собой, греки-метрдотели награждали зарвавшихся тумаками. Валерий готовил фаршированные перцы и помидоры, по 16 часов стоял у плиты, получая гораздо меньше, чем на Сими. Шеф-повар Костас, безобидный 70-летний грек, принял хорошо. На кухне работали албанец Филипп и индус со сложным именем. Филипп хуже, чем Валерий, говорил по-гречески, еще труднее понимал, несмотря на то, что года полтора прожил в Греции.
Вскоре Валерия назначили секонд-поваром вместо албанца. Хозяин обижал пожилого Костаса, Валерий заступался за грека, но Костаса все равно затравили, бедняга уехал, убитый горем, к себе в деревню.
Валерия назначали шеф-поваром с испытательным сроком и... сохранением прежнего оклада. Хозяину выгоднее было платить $350 бесправному «украинос», чем две тысячи греку. Валерий не выдержал, взорвался, поводов было предостаточно, Филипп ко всему еще и наушничал. Все опостылело, и он уехал, хлопнув дверью. Еще Достоевский подчеркивал, что у русского человека обострено чувство справедливости...
Поменял несколько мест, на последней работе обманули, не заплатив ни драхмы. Добрался до Лариссы, городка, что на полпути между Салониками и Афинами, прибился к румынским цыганам. У цыган трое россиян распускали отрытые ими же из земли кабели, полихлорвиниловую оплетку закапывали, а медные жилы рубили на куски, которые могли поместиться в тигель для переплавки. Работа была опасной, но выгодной, платили по пять «хиллариков» (5 тысяч драхм - примерно $20), но вакансий не оказалось.
Цыгане промышляли также перекупкой помидор и арендовали поле. Работа была адской: жара, нереальная норма, копеечная оплата. Ютились в самодельных шалашах - строительная арматура с натянутым полиэтиленом, цыгане дали рваные ковры, чтоб не лежать на земле. Провизией запасались по пятницам, когда в супермаркете выбрасывали продукты с просроченными сроками годности. В лагере свирепствовала дизентерия.
Верховодил на уборочной бывший уголовник из Сум, окруживший себя «шестерками». Жили по законам зоны: общак, один котел, круговая порука. Блатным доставались лучшие грядки, тара, в первую очередь вода для полива. Когда у Валерия пересыпали из ящика помидоры, он ударил наглеца и пошел искать работу.
Арестовали его с Игорем, «украиносом» из Ровно, у графии в центре Лариссы. Двое в штатском предъявили удостоверение. Полицейский с бородкой смахивал на бомжа - то ли маскировался, то ли просто был неопрятным. Пригласили к синей машине с мигалкой, защелкнули наручники. Самое обидное, что у Валерия уже лежало в кармане направление на работу, предложили ухаживать за лежачим больным.
В камере на цементных нарах валялось случайное рванье, ветхие одеяла. На прогулку выводили в тесный внутренний дворик, крытый шифером, там же находился и нужник. Тюрьма, видимо, была изолятором местного значения в три этажа. Глядевшие во двор окна кабинетов были открыты настежь, иногда в кабинете истошно кричали допрашиваемые. Ежедневно выдавали по тысяче драхм на питание (примерно $4). Узники аккуратно расписывались в ведомости и отдавали деньги полицейскому-астиномикосу, заказывая что-нибудь: булочку, сигареты, пиво или вино.
У Игоря паспорта не оказалось, повезли к «соцлагерю», как сами нелегалы прозвали бомжатник, где обитали. Проехать через цыганскую слободу было невозможно, цыганчата облепили машину. «Цыгане узнали нас, но полицейских к шалашу так и не допустили, не выдали», - рассказывал Валерий. С Игорем его разлучили, больше они не виделись.
Однажды, расписываясь в ведомости, Валерий увидел на столе золотой браслет, цепочки с крестиками, броши. К столу подводили греков опознавать вещи. Из обрывков разговоров - язык он уже понимал прилично - прояснилась картина происшедшего. В районе свирепствовала группа албанцев, крали в квартирах, в машинах на парковках.
Валерий догадывался, что его задержание, возможно, лишь одно из профилактических мероприятий. Ему на прогулке показали изловленных албанцев, совсем молодых ребят. Вскоре албанцев поместили в его камеру. Вели они себя корректно, главарь оказался благородным грабителем, всю вину взял на себя, чтобы меньше пострадали подельники. Мешок Валерию на голову не одевали, вообще обходились вежливо, но все-таки тюрьма есть тюрьма, и когда посадили в зеленый автобус-автозак, он почувствовал облегчение. Салон автобуса был поделен сеткой на клетки, посередине - проход для стража-астиномикоса. Привезли в Салоники на пересылку в громадный заплеванный зал-загон, где сидели или лежали на вещах люди, некоторые с детьми. Были и семьи в трех поколениях из Болгарии, Румынии, Албании. Кавказцы особенно не убивались, малевали на стене похабщину, приставали к девушкам.
Через двое суток уже с другой партией привезли к перрону станции Эвксинос. На узкоколейке стоял софийский поезд, несколько маленьких вагонов. Астиномикос расстегнул наручники и выдал билет до Чопа. В этот же поезд привезли депортированных стриптизерш. На первой болгарской станции Геагели неунывающие труженицы от секс-бизнеса сошли, окружили болгарского пограничника в синей форме, стали договариваться. Переход козьими тропами в Элладу стоит от $200 до $600.
...Через Чоп Валерий не поехал, добрался до Бухареста и купил жесткий билет до Унген, кассирша ему нагрубила. Одиссей вернулся в Итаку с четырьмя долларами в кармане. Мог ли он избежать депортации за просроченную визу? Думаю, что мог, мог даже получить греческий паспорт-дьяватирио (несколько месяцев назад в Греции был принят закон, согласно которому лицам, прожившим в стране нелегально свыше двух лет, предоставляется греческое гражданство). После принятия закона нелегалы в Греции живут с надеждой, стараются не хулиганить, не напиваться, не терять загранпаспорта. На случай непредвиденных осложнений с властями отзывчивые земляки переписывают друг у друга телефон в Афинах: 68-75-885, спросить Сергея Аркадьевича, район Нео Психико, улица Николо Патрициа,17-А. Это ж надо, даже район соответствующий: Психико! Сергею Аркадьевичу, думаю, от такой беспокойной работы неважно спится.
Валерий на Николо Патрициа не звонил. Конечно, случай, что отлавливали албанцев, неудачная накладка, невезение. Он мог избежать ареста, если бы остался на Сими или в какой другой медвежьей дыре. Но он не приспосабливался, он восстал, не принял унижений и обмана, не подчинился диктату блатных. По возвращении мыкался, терпел нужду, пугали долги с процентами. Перебивался случайными заработками, даже пек пирожки, пришлось переступить, но не через себя - через условности. Со временем все наладилось, даже с долгами рассчитался, появилась стабильная работа.
- Поехал бы еще? - спросил я его.
Он улыбнулся:
- Понимаешь, я же там сидел в тюрьме.
Владимир КАТКЕВИЧ.
