Случилось это в 80-е годы, когда производство в колониях ещё не упало ниже уровня городской канализации и арестант мог срубить неплохие деньги - если имел хорошую профессию и вкалывал как лось. Один такой чалился на зоне строгого режима. Сорокалетний сварщик с рабоче-крестьянским «погонялом» Андрюха Лопата бомбанул ларёк по пьянке - и загремел за «колючку» по-новой. За Уралом осталась маманя, живущая на крохотную пенсию. Проку от старушки мало: на свиданку за тридевять земель не потащится, деньжат не пришлёт. Сама ждёт помощи. Сперва посылал ей Андрюха небольшие переводы, благо зарабатывал на промзоне не погано. Но дёрнула его нелёгкая как-то перекинуться в нарды с милым старичком-узбеком по прозвищу Шайтан-арба. Тот был майданником - поездным вором «на доверие»: никто из лоховатых пассажиров не мог заподозрить в простодушном азиате опытного «крадуна». Лопата нарды любил, но на деньги «шпилить» опасался. А тут вдруг решил покуражить, сел с бабаём сгонять фишку. И скоро оказался в долгах, как в шелках.
-Шеш-беш - это тибе не шахмат, - покачал головёнкой старичок. - Зидесь башка нужен. А ты сколко засадил - вай-ме...
-Я отдам, в натуре, - заверил Андрюха. - У меня на счёте бабки, ларёк каждый месяц...
- Щито ты, Андрюша? - успокоил Шайтан. – Я же не махновец. Пусть пока долг молчит. Зачем твой ларёк-хорёк, никто тибе за жабры не берёт. Будешь на мене месячный норма выработки записывать, пажилому чилавеку на чай...
Это значило, что Лопата должен давать в месяц две нормы: одну - за себя, другую - за Шайтана. А тому будет капать зарплата за «трудовые достижения». Короче, попал Лопата в рабство.
А тут ещё маманя со слёзными письмами: сестрёнка Любаня шибко приболела, пришли какую копейку, больше ждать неоткуда... Раз не ответил Андрей, другой. А старушка письмецо начальству зоны затележила: может, с сыночком беда приключилась? Отрядный – к Лопате: ты мать-то не забывай да сестру больную! Перечисли деньжат, я проверю. Ты ведь просился на поселение...
-Совсем оборзели! - вскипел Лопата, отстегнув-таки денег. - Волнуются! Мне ихние волнения дорого обходятся!
И решил арестант отбояриться от назойливой родни. Обратился за помощью к корифанам - Лёне Шуршавому, штукатуру Арменчику и фотографу зоны Мише Ашкенази.
-Тебя надо похоронить, - заявил мудрый Миша.
-Ты крышей двинулся?! - подскочил Лопата.
-Шо ты верещишь, как раввин на блудницу? - поморщился фотограф. - Надо ж понимать иронию судьбы. Ты уйдёшь из этой жизни, и друзья уронят скупую слезу на твоё остынувшее тело. Но это будет лишь красивый понт. Знаешь Хохла из второго отряда? Срок тянет за высокое искусство: «баксы» на тетрадном листке цветными карандашами так изображает - хоть в обменный пункт беги! Что ему какая-то «справила». А старушка дрожащей рукой вскроет казённый конверт и узнает, что её непуть шаркнул кони в далёкой донской степи...
-Так тебе цензор и пропустит эту «липу», - возразил Лёня.
-Не надо нас учить, с какого боку кушают мацу, - поморщился Ашкенази. - Через восемь дней отваливает на волю хороший пацан Сергуня Корольков. Выйдет - тусанёт малявку в почтовый ящик.
второе действие развернулось спустя полтора месяца. Замначальника зоны по воспитательной работе майор Ширко субботним утром сидел в своём кабинете и грустно размышлял о превратностях судьбы, которая заставляет его в выходной торчать на дежурстве. И тут раздался звонок с КПП.
-Товарищ майор, к вам две женщины...
-Какие женщины?
-Мать и сестра осуждённого Кубышко. Говорят, умер он недавно, хотят узнать...
- Кубышко умер? Стоит на месяц отлучиться – и вот тебе! Есть кто из прапорщиков? Пусть сопроводит.
Ширко вздохнул. Это был печальный майор. По жизни он пробирался, как по вражескому тылу, поминутно опасаясь подорваться на минных полях или попасть в застенки гестапо. От судьбы Ширко ожидал только пакостей, и она его ожидания оправдывала. Смерть сварщика Кубышко была очередной подлянкой. Таких специалистов на всё производство имелось лишь двое, причём второй через неделю освобождался.
-Алло! Второй отряд? Это кто? Старшина? Амором ко мне!
В дверь протиснулся прапорщик Пилипко.
-Товарищ майор, я тут вам женщин привёл...
-Зайди и закрой дверь!
Как только дверь за прапорщиком закрылась, Ширко прошипел:
-Мне женщин приводят в баню на блядки - а сюда посетители на приём приходят! Пригласи.
В кабинет вошли бодренькая пожилая женщина лет шестидесяти и другая - поникшая и измотанная. Возраст её колебался от тридцати семи до семидесяти трёх. Это была Любаня, младшая сестра Андрюхи Лопаты.
-Здравствуйте. Искренне сочувствую. Андрей был отличным сварщиком. Я сам только что узнал! Всего два дня как из отпуска...
В дверь тихо поскребли. Затем в щель протиснулась коротко стриженая головёнка на тонкой сморщенной шейке.
-Можно?
-А, Мусин! Рассказывай, как же вы Кубышку не уберегли.
- Какую кубышку, гражданин начальник? Это не у нас! Это в седьмом кумовья общак хлопнули!
-Дурочку не валяй. Я про Андрея Кубышко.
-А, Лопата... Так его опера выкупили, какие-то макли с Шайтаном. Незаконная передача объёмов работ. Чурку и нарядчика закрыли в ПКТ, а Андрюхе влепили ШИЗО.
-Так что, у него из-за этого разрыв сердца случился, что ли?!
-Почему? Сидит в изоляторе, как миленький.
-Как - сидит? Он же умер!
У Мусина отвисла челюсть:
-Ни х.. себе...
-Ты что - здесь женщины!
-Я извиняюсь... Ну вы ж поймите, гражданин начальник: три дня назад видел человека живым, и вдруг…
-Как же вы его видели, когда он два месяца уж мёртвый? - вопросила дрожащим голосом Любаня.
-Какие два месяца? В среду ещё был живее всех живых.
-Как же живой? - не унималась Любаня. - У нас и справка о смерти есть, и фотография с похорон.
Замполит насторожился.
-Фотография? Разрешите взглянуть.
За двадцать три года зоновского опыта Ширко ни разу не сталкивался со случаем, чтобы похороны зэка удостоись чести быть запечатлёнными на фотоплёнку. Разве что в Перми, на лесоповале, когда через три месяца после побега особо опасного рецидивиста Жоры Крокодила в лесу нашли окоченевший труп, криминалисты щёлкнули несколько раз место происшествия вместе с дубарем. Но родителям эти весёлые снимочки отослать не додумались.
Любаня, порывшись, протянула замполиту фотографию и аккуратно сложенный вчетверо листок. Они произвели на майора неизгладимое впечатление.
- Ни х.. себе... - тихо сказал майор.
Отхлебнул остывшего чайку, он откинулся в кресло и произнёс могильным голосом:
- Ну - будем воскрешать?
Дальше события развивались с калейдоскопической быстротой - встреча обалдевшего Лопаты с роднёй, вопли и сопли, громовые речи майора Ширко, разоблачение масонской троицы и прочее...
Но что это за фотография, ошеломившая майора? Чтобы ответить на это, перенесёмся назад и восстановим события.
Со справкой о смерти всё получилось удачно. Бланк нарисовал один талантливый «чернушник». Текст сочинил Миша, долго припоминая штрихи своей богатой криминальной биографии - «сообщаем вам», «спешим уведомить» и «доводим до вашего сведения». Получилось убедительно.
- Добавь, что после Лопаты не осталось личных вещей, - посоветовал Арменчик. - За вещами они могут припереться.
Миша добавил. Но главное оставил напоследок.
- Маманю надо пожалеть, - сказал сердобольный Миша. - Мать для жулика - это святое. Оставим ей память о беспутном шалопае.
Ашкенази решил послать за Уральский хребет фотографию с похорон Андрюхи. Для убедительности. Причём не с какими-то голимыми арестантами, а с высоким начальством.
-«Кума» позовёшь? - съязвил Шуршавый. - А гроб где взять?
-Гробик я присмотрел, когда щёлкал ударное возведение третьего цеха, - сообщил Миша. - Шикарное корыто, где раствор замешивают. Пролетарский кумач займём у «козлов» (у меня есть коны). Вот с ментами сложнее. Нужна форма...
-У нас инженер, капитан, всё время в кабинете на «промке» форму держит! - хлопнул себя по лбу Арменчик. - Приходит в зону - переодевается, уходит - опять переодевается. «Хозяин» его гоняет, а тому всё по фигу.
-Ты у нас домушник, тебе и фомка в руки, - подытожил Миша.
И вскоре вся компания собралась в помещении строящегося цеха: дрожащий Арменчик со шмотьём раззявы-капитана, Миша с кумачом и фотоаппаратом, Лопата с видом умирающего лебедя и Лёня – без ничего. Корыто с засохшим раствором взгромоздили на козлы, покрыли красной скатертью - и внутрь залез Лопата.
- Скатёрку подоткните! - режиссировал фотограф. - Придайте контуры! Ну, не прочитывается гроб, не прочитывается!
-Хуль его читать?! - зарычал Лопата. - Это ж гроб, а не «Мурзилка»! Щёлкай скорее, а то козлы трещат!
-Арменчик ещё форму не напялил! А где штаны, Арменчик?
-Какие штаны, слушай? Я пока фуражку нёс, чуть в свои штаны не наложил! Представляешь, что было бы, если б хлопнули с этим бутором! И так проканает.
-Да-а, видуха... Гусар, гребёна мать! Сховайся за козлы, чтоб по пояс не видно было!
-Из-за козлов от меня только фуражка высовывается...
-Лады, как-нибудь скатёркой прикройся. Лопата, шо ты разлёгся в корыте, как папа в винограднике? Мослы торчат!
-А куда мне их деть?
-Может, Арменчика в корыто положим? - предложил Лёня.
-Идиот! На хрен Андрюхиной мамане вместо её сына сын армянского народа?
Наконец, скрюченного Лопату кое-как удалось затолкать в корыто, Арменчик притулился с видом спившегося есаула, Лёня изобразил скорбящие массы - и Миша запечатлел это историческое положение во гроб. Позже эта икона, увеличенная и обрамлённая в шикарную рамку, долго висела в кабинете майора Ширко, скрашивая тяготы его опасного рейда по минным полям жизни.
