Лесоповал — злая судьба заключенного. Чем бы ни занимались лагеря, без лесоповала не обойтись. Угольный Инталаг рубил лес на рудостойки в Лем-ю, в Ухтижемлаге по речке Иэваиль были разбросаны лесопункты, Устьвымлаг и Локчимлаг были полностью лесными, Севжелдорлаг, Жешартстрой, Верхне-Чоповский ИТЛ заготавливали лес как для нужд ГУЛАГа, так и на экспорт.
Тяжело и опасно работать на угольной шахте, тяжело добывать нефть и прокладывать железнодорожные пути, но валить лес в сорокаградусный мороз — очень тяжело.
Зимнее утро. В зоне еще темно. Из бараков понуро выходят зэки на построение, недоспавшие и недоевшие. Бригадиры и нарядчики с фонарями, матерясь, бегают вдоль серой массы людей, сбивая колонну. Пересчитывают десятки, записывают отсутствующих — больных, посаженных в карцер, вызванных на следствие. На улице мороз с туманом. Зэки одеты в бушлаты, ватные брюки, обуты в стоптанные, прожженные кострами валенки, на головах матерчатые шапки-ушанки на тонкой ватной подкладке, шеи закутаны вафельными полотенцами или старыми портянками. В сильные морозы положено лицо закрывать маской — куском материи с прорезями для глаз, носа, рта. Фельдшер медпункта раздает вазелин для смазывания лица.
Вроде разобрались. Колонна двинулась к вахте. Здесь надзиратели передают работяг конвою. Опять пересчитывают, опять долгое стояние на морозе и ветру. В инструменталке разбирают пилы и топоры, иногда инструменты увозят на подводе. До делянки идти 4-5 километров. Колонна понуро плетется, подгоняемая конвоирами: "Не растягиваться, туды твою мать!" В лесу темно, работяги тащат сушняк, разводят два костра — маленький для конвоя, большой — для себя. Светает... Разомлевшие от тепла мужики, проваливаясь в глубоком снегу, бредут на делянку, границы которой обозначены флажками или натянутой проволокой.
Обычно работают парами — вальщик и его помощник. Помощник обтаптывает снег вокруг дерева, чтобы легче было пилить и не оставлять высоких пней. Определяют наклон дерева и направление ветра. В лагерях эта мера безопасности часто не соблюдалась и несчастных случаев было много. Стараются валить так, чтобы при падении дерево не зацепило другое, не повисло на его ветвях. Вальщик подрубает ствол со стороны падения и, согнувшись, быстрыми, уверенными движениями пилит. Чтобы пилу не зажало, помощник длинным шестом напирает на ствол в сторону его падения. Наконец раздается характерный треск и, поднимая снежное облако, сосна, пружиня верхушкой, как бы нехотя плюхается в снег.
Помощник обрубает сучья (эту работу иногда выполнял третий человек — сучкоруб), отпиливает вершину. Сучья складывают в кучу, которую потом сожжет кострожег. Как ни крутись, а руки, ноги мерзнут, силы покидают истощенное тело — пора передохнуть, если есть махорка — перекурить. В полдень привозят обед — жидкую баланду без единой жиринки и водянистую кашу. Короток зимний день, в три часа уже начинает темнеть. Бригадир обходит работяг, подсчитывает сваленные кубометры. Чтобы выполнить норму, необходимо свалить не менее двадцати спелых деревьев. Даже при хорошем лесном массиве опытным лесорубам трудно ее выполнить.
Темнеет, работать становится опасно, да и силы на исходе. Собираются мужики у костра, греются, ждут, когда конвой подаст команду строиться.
Горе новичку на лесоповале. Лучковая пила не слушается, гнется, полотно дрожит, дерево зажимает его. Наконец, как бы нехотя, валится и зацепляется за верхушки соседних елей. Новичок не знает, что делать, он бестолково суетится, утопая в снегу, пытается столкнуть окаянную лесину, попусту тратит остатки сил. Вместо положенных двадцати стволов с великим трудом валит только пять. Бригадир из блатных кроет отборным матом, бьет по голове мерной палкой: "Ты что подводишь бригаду, сука!" Страшнее усталости, холода и побоев — сознание своей неполноценности, никчемности и сознание того, что из-за тебя мужики не получат добавочного черпака супа и довеска хлеба, не запишут им зачетов. Конечно, новичок все преувеличивает, — без туфты мало кто в силах выполнить норму, но это он поймет потом, когда наберется опыта и постигнет премудрости лагерной жизни. А теперь нет никого, кто бы ободрил, пожалел, подучил, — все смотрят на тебя с презрением и злостью ("филонит, сука!"), хотя сами когда-то были такими же новичками. На работу идет он как на плаху, готов отрубить себе пальцы, обморозить ноги, лишь бы хоть недельку полежать в лазарете. А ведь по своей природе не лодырь он. Но до лагеря столько лесу и в глаза не видел. На своей далекой родине с восхода до захода солнца косил травы, ходил за плугом, выращивал хлеб. Что же тогда говорить об очкарике-интеллигенте, всю жизнь просидевшем за древними рукописями...
На лесоповале работали и женщины. В Лем-ю (Минлаг) приходившие им на смену лесорубы-мужики находили около деревьев нежные послания на русском, украинском, литовском языках... Бедные женщины-каторжанки, даже в таких адских условиях они не теряли романтических чувств...
Сыктывкар.
