Осень в самом разгаре. Смеркаться начинает рано. На высоком бетонном ограждении СИЗО гирлянда фонарей загорается уже в пять часов вечера. Весь следственный изолятор по периметру обнесен огнями. Они чем-то напоминают мне красные флажки, за которые ступать нельзя. Нельзя под страхом смерти. Я снова, после десятилетнего перерыва, нахожусь под следствием. И пишу эти записки.
Прогресс и тренд
Все течет и все изменяется, как говорил один библейский персонаж. За то время, что я находился на воле, в тюрьме многое изменилось. Надзирающие за нами и карающие нас органы тоже не отстают от прогресса. Еще десять лет назад менты при задержании неугодным лицам с завидной регулярностью подбрасывали патроны (статья «три гуся» или 222-я УК - до четырех лет). Потом наступил еще более жесткий период подбрасывания наркотиков в особо крупном размере. То есть сразу по несколько граммов (статья «народная» или 228 УК - до десяти лет). Было время, когда чуть ли не две трети всех подследственных в СИЗО сидели за наркоту.
Но сейчас даже наркотики уже не в тренде. Слишком много топорной работы - засовывать «отраву» в карман, доказывать в открытом судебном процессе, что, мол, подсудимый - отпетый наркоман или барыга. А человек-то ни сном ни духом, да и свидетели из тех же правоохранительных органов выглядят смешно и неправдоподобно. Кого-то даже оправдывать начали.
Поэтому в последнее время все чаще стали применять статью 318 УК: «Применение насилия в отношении представителя власти» (до десяти лет лишения свободы). Действует безотказно. Хотя никакого насилия в отношении полицейских и близко не было. Менты сами себе оторвут погон, порвут рубашку и тут же стряпают протокол. В общем, голимый беспредел.
Следственный изолятор, надо признать, привели в божеский вид. Покрасили стены галерей, коридоры светлой бежевой краской. Починили душ и сантехнику. Некоторые камеры капитально отремонтировали.
Поначалу я сидел в одной такой современной «хате». Настоящий хай-тек. На окнах электронно-лучевая система сигнализации. Сунешь голову в форточку или руку с запиской - в дежурке мигом сработает сигнал и прибежит дежурный вертухай. Над дверью - камера круглосуточного видеонаблюдения. Нары - широкие и мягкие, побольше купейной полки будут. На такие после допроса плюхнешься как на перину.
А запах! Тот, кто сидел, знает - вонь в камере поначалу похлеще врежет, чем менты на допросе сапогом по почкам. А в новых «номерах» свежий воздух и слышно приятное урчание кондиционера.
Однако после того как я пошел в полный отказ и не стал сотрудничать со следствием, меня перевели в обычную общую камеру. Следак подсуетился. Там все по-прежнему: грязь, вонь, жесткие нары. Контингент тоже соответствующий - шпана, наркоманы, бомжи. Последних особенно много.
Первые бомжи в середине 1990-х годов, я это очень хорошо помню, были веселые, говорливые, активные. Вольная жизнь им нравилась. На работу ходить не надо, пить можно каждый день. А на прокорм легко можно было заработать. Бутылки собирали, макулатуру сдавали, ну и денежку просили. Потом был период, повсюду треск стоял: бомжи-алкаши алюминиевые банки собирали, топтали - сдавали. Весь цветной металл, какой только могли найти, тащили и сдавали в приемные пункты.
Теперь бутылки и банки не принимают, макулатуру тоже, металла нет, все кругом закрыто-перекрыто, везде охрана. Ничего нигде не своруешь. И денег никто не дает. Глухо. Точка. Особо не забомжуешь. Как говорится, ложись и помирай. Поэтому сейчас многие бомжи кантуются в тюрьме. Специально украдут что-нибудь мелкое в магазине или витрину камнем разобьют. И ждут, когда милиция, пардон, полиция приедет. Поэтому сейчас бомжей в каждой «хате» не меньше половины.
Де Тревиль
В советское время беспредельных тюрем, в смысле следственных изоляторов, было мало. Практически везде процветал «черный ход», все жили по понятиям. Традиции былые строго соблюдались и сохранялись в полной мере.
Сегодня же в следственных изоляторах творится черт знает что. Хотя в каждой «хате» имеется смотрящий, в каждом СИЗО как минимум положенец, а то и вор в законе.
Однако в общих камерах проделывают штучки будь здоров. Так, первоходу после «прописки» блатную кликуху надо выбрать. Раз и навсегда. Раньше этот вопрос решался следующим образом. Собирались авторитетные зеки, смотрящий и обсуждали все возможные варианты. Спрашивали даже, как первохода обзывали в школе и во дворе. Смотрели на внешность и характерные привычки. Затем смотрила предлагал новичку на выбор два-три пристойных варианта.
Сегодня дело происходит иначе. Новичка после отбоя загоняют на окно. Он сам должен просить кличку у тюрьмы. Поэтому поздно вечером первоход Дима, обитающий в нашей «хате», припав к решетке, голосит:
- Тюрьма, тюрьма, дай мне кличку!
А его сзади понукают: «Громче, кричи!»
Сыплются тычки, летят ботинки. Новичок опять орет дурным голосом:
- Тюрьма, тюрьма, дай мне кличку!
Тишины позднего вечера как не бывало.
Тюремный двор оглашается смехом и криками. Из соседних камер наперебой, ради хохмы, зеки выкрикивают:
- Муфел!
- Лунь!
- Отрыжка!
- Волк позорный!
Кликухи сыплются, как из рога изобилия. Однако ничего подходящего нет. Дима сконфужен, однако продолжает клянчить:
- Тюрьма, тюрьма, дай мне кличку! Не простую, а воровскую!
Но тюрьма глуха к его стенаниям. Ей бы только душу отвести, потешиться, позубоскалить. Постепенно арестанты входят в раж:
- Зимогор!
- Козел!
- Фуфлыжник!
- Гребень!
Обидные все это прозвища. Одно другого хуже. Дима тушуется, но их не принимает, отбивается как может.
- Не канает!.. Не канает!.. Не канает!.. - отвечает он отчаянно на каждый выкрик, как учили, но голос его становится хриплым, безнадежным и глухим.
Он уже почти убит таким напором. И выбирать-то не из чего. Ничего хоть маломальски подходящего. А сокамерники сзади напирают, палкой от швабры охаживают по спине и филейным частям, требуют, чтобы скорее выбрал что-нибудь. И тут, похоже, подфартило. В ночи слышится:
- Д'Артаньян!
На первый взгляд, как будто безобидно. Вроде бы вполне...
- Канает! - радостно соглашается новичок.
Как утопающий, хватается Дима за соломинку. Но не тут-то было, следом его ждет очень жесткое разочарование. Потому что откуда-то издалека, может быть, даже из другого корпуса, доносится приглушенно, но старательно и членораздельно, чуть ли не по слогам:
Не тот, который на шпагах дерется, а тот, который в жопу ...!
Сбитый с толку, Дима краснеет от стыда и от досады. Как ошпаренный, вопит он оглашенно, что есть мочи:
- Не канает!
Но уже поздно. Голос его тонет в общем безудержном смехе, в свисте, улюлюканье и многоголосой брани.
После непродолжительных обсуждений блатные в «хате» решают все-таки заменить д'Артаньяна на де Тревиля. Хотя восемнадцатилетний начинающий вор Дима никак не похож на умудренного жизнью капитана роты королевских мушкетеров. Плюс это очень нехорошее погоняло и больше подходит для какого-нибудь шныря. С такой «погремухой» у пацанчика обязательно будут проблемы по жизни. А если попадет в «хату» к беспредельщикам, вообще опустить могут. Но братве это глубоко по барабану, им главное повеселиться. Так Дима и остался де Тревилем.
Мутный хозяин
Сегодня к нам в «хату» заглянул сам начальник СИЗО. Он еще молод, нет и сорока лет, но в пенитенциарной системе давно. Сразу видно, что полюбилось ему вертухайское дело, прикипел он к нему душой. Карьеру сделал тут, заработал большие звезды на погоны и уже не мыслит себя без тюрьмы. Он даже в очередной отпуск не уходит годами, чтобы не лишать себя энергетической подпитки... от чужой беды. А на «хозяина» он, в общем-то, не тянет. Не станет настоящий «хозяин» ходить, и даже не ходить, а шнырять по камерам, как обычный вертухай, для того лишь, чтобы сдирать со стенок фотографии голых баб, которых зеки в камерах клеят везде - на шконках (кроватях), у параши, на тумбочках, в любом укромном месте.
Такое занятие не к лицу начальнику СИЗО. Во-первых, не «царское» это дело. А во-вторых, оно само по себе бесполезное, потому что сколько ни старайся, толку нет. На следующий день картинки опять появятся, мало ли журналов да газет в камере. И потом - кому мешают голые бабы, когда они бумажные? Даже смешно сказать.
Влад Суздалев .
