28/03/24 - 17:50 pm


Автор Тема: «ЖИГАНЫ» ПРОТИВ «УРКАГАНОВ»-АЛЕКСАНДР СИДОРОВ(Продолжение)-10  (Прочитано 568 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Оффлайн valius5

  • Глобальный модератор
  • Ветеран
  • *****
  • Сообщений: 27470
  • Пол: Мужской
  • Осторожно! ПенЬсионЭр на Перекрёстке!!!
Разумеется, «благородный воровской мир», состоявший из «социально близких» Советской власти людей, поспешил откреститься от «контриков». «Хулигана и боксёра гони подальше от костёра» — так звучала возникшая в то время блатная поговорка. Презрение к «бакланам» стало одной из «традиций» «воров», «бродяг» и вообще всех «честных пацанов».

Современная им действительность вынудила «честных воров» и к созданию специального обряда-посвящения в криминальную «элиту».

Такой шаг был реакцией на вторжение в верхи криминального мира чужаков — как «белых» «жиганов», так и многочисленных «красных» отщепенцев, в результате чего здорово пошатнулись позиции уголовной «аристократии», которые пришлось восстанавливать при помощи кровавых разборок. Чтобы подобная ситуация не повторилась в дальнейшем, необходим был жёсткий отбор в ряды криминальной «воровской» «элиты» и чёткие принципы этого отбора. Для решения этих задач и была предназначена процедура «коронования».

Ни один преступник не мог считаться «вором», не пройдя обряда такого посвящения. Это был как бы вступительный экзамен для приёма в касту избранных. Причём здесь существовал режим наибольшего благоприятствования для «потомственных» преступников, то есть для тех, чьи отцы, матери, братья также были уголовниками либо окунулся в «блатную жизнь» с малых лет. (Любопытно, что уже здесь мы наблюдаем явное противоречие: если «блатному» запрещено иметь семью и детей, как же можно говорить о «потомственных» преступниках? Видимо, на первых порах этот пункт мыслился как временный: ведь в преступном сообществе старой России не было запрета на семью, и у многих «уркаганов» прежнего покроя дети имелись…).

Справедливо замечал по этому поводу Варлам Шаламов:
…Этим подземным миром правят потомственные воры — те, у которых старшие родственники — отцы, деды или хотя бы дяди, старшие братья были уркаганами: те, которые выросли с раннего детства в блатных традициях, в блатном ожесточении ко всему миру; те, которые не могут променять своего положения на другое по понятным причинам, те, чья «жульническая кровь» не вызывает сомнения в своей чистоте.

Потомственные воры и составляют правящее ядро уголовного мира, именно им принадлежит решающий голос во всех суждениях «правилок», этих «судов чести» блатарей…

Для того чтобы быть «хорошим», настоящим вором, нужно вором родиться; только тем, кто с самых юных лет связан с ворами, и притом с «хорошими, известными ворами», кто прошёл полностью многолетнюю науку тюрьмы, кражи и блатного воспитания, достаётся решать важные вопросы блатной жизни. («Жульническая кровь»).


Это утверждение прекрасно иллюстрирует эпизод из автобиографического романа Михаила Дёмина «Блатной», где молодой босяк Гундосый поучает сына репрессированного военного, как лучше втереться к «блатным»:
— Пошли на малину! Кстати, познакомлю тебя кое с кем… На всякий случай, давай договоримся заранее: ты из воровской семьи. Вырос в притоне. Мать — шлюха. Отец — босяк, из старорежимных, из тех, которых раньше звали «серыми»… Сын босяка — это красиво! Это звучит!

Тот же Дёмин коротко, но достаточно ясно описывает процедуру «возведения в закон»:
Так я вошёл в блатное общество!

Приняли меня здесь вполне благосклонно (сын босяка — это красиво!) и сходу зачислили в разряд «пацанов» — так на жаргоне именуется молодёжь, ещё не обретшая мастерства и не достигшая подобающего положения.

По сути дела «пацан» — то же самое, что и комсомолец. Перейти из этой категории в другую, высшую, не так-то просто. Необходимо иметь определённый стаж, незапятнанную репутацию, а также рекомендации от взрослых урок.

Процедура «возведения в закон» ничем почти не отличается от стандартных правил приёма в партию… Происходит это, как водится, на общем собрании (на толковище). Представший перед обществом «пацан» рассказывает вкратце свою биографию, перечисляет всевозможные дела и подвиги, причём каждое из этих дел подвергается коллективному обсуждению. И если блатные сходятся в оценке и оценка эта положительна — поднимается кто-нибудь из авторитетных урок, из членов ЦК. И завершает толковище ритуальной фразой:

— Смотрите, урки, хорошо смотрите! Помните — приговор обжалованию не подлежит.

Впоследствии это произошло и со мной (на Кавказе, в городе Грозном — среди местных майданников).


К рассказу Дёмина следует добавить несколько существенных штрихов. Первый: на «толковище» могут присутствовать и имеют право голоса только «воры», и никто другой! Здесь не место даже самым серьёзным уголовникам из «полуцвета» (так в прежнее время называлась «воровская пристяжь» — те, кого нынче именуют «козырными фраерами», или «жуликами»). Кроме того, если кто-то из присутствующих «законников» знает за претендентом на «воровское звание» какие-либо грешки («косяки») и промолчит, — позже с него за это спросят наряду с «пацаном», скрывшим своё неблаговидное прошлое.

Таких серьёзных экзаменов на звание старый преступный мир не знал. В них просто не было необходимости…

Свято место «клюквой» называют…

Обряд «коронования» в воровской среде называют также «крещением». На этом названии следует остановиться особо. А заодно и вообще на отношении касты «честных воров» к религии. По большому счёту, это тоже являлось существенной частью «воровского закона».

Почему процедура присвоения воровского звания называлась «коронованием», объяснить просто. После возведения в «воровскую масть» «уркагану» часто наносились разного рода татуировки с изображением короны как символа власти. А что же с «крещением»? Откуда такая религиозность у «блатарей»?

Уж во всяком случае «набожность» «честных воров» никак нельзя назвать традиционной. Не было в уголовном мире царской России уважения ни к религии, ни к её служителям. Скорее, как раз наоборот. Для подтверждения этого обратимся к свидетельству уже знакомого нам П. Якубовича:
…Особенно ярко проявлялась ненависть арестантов к духовенству. Последнее пользовалось почему-то одинаковой непопулярностью среди всех, поголовно всех обитателей каторги… Это какая-то традиционная, передающаяся от одной генерации арестантов к другой вражда… («Записки бывшего каторжника»).

Причина ненависти к духовенству со стороны уголовно-арестантского мира, надо думать, заключалась в том, что церковь как социальный институт пользовалась всемерной поддержкой государства и как бы освящала собой все несправедливости, государством творимые. При этом духовники призывали народ к смирению, терпению и непротивлению. Что особо бесило именно бесшабашных, вольнолюбивых, строптивых «бродяг», «варнаков», «босяков». То есть ведущую роль играл дух противоречия.

С незапамятных времён существовала на Руси и такая уголовная «специальность», как «клюквенник». Так называли карманников, которые обчищали своих жертв… в церкви. Чаще всего — во время больших торжеств: крестных ходов, свадеб, отпеваний, религиозных праздников, коим не было числа. Народ на матушке-Руси издревле славился своей богобоязненностью и религиозным усердием; в святом месте ему было не до того, чтобы за кошельком следить. Да и толчея изрядная, одно удовольствие «мальцы в кишеню запустить» (то есть залезть пальцами в карман).

«Клюквенниками» церковные воришки назывались от слова «клюква»: так на «блатной музыке» именуется храм, церковь. Почему «клюква»? С полной определённостью этимологию этого слова проследить трудно. Возможно, обилие куполов напоминало отдалённо обилие клюквенных ягод на кусте? Во всяком случае, примерно таким же образом образовано в жаргоне и слово «малина» (воровской притон): поначалу оно звучало как «малинник» — куст, щедро осыпанный малиной-ягодой…

Есть и другая, достаточно остроумная и смелая версия. Согласно ей, слово «клюква» перекочевало в жаргон в начале XIX века через разговорную городскую речь из языка высшего света, дворянства. В 1797 году императором Павлом I был введён орден Святой Анны для награждения военных и гражданских лиц, находящихся на государственной службе. Орден подразделялся на четыре степени. Так вот, четвёртая, низшая (и наиболее распространённая) степень обозначалась красным финифтевым медальоном с крестом и короной. Медальон прикреплялся на рукоять холодного оружия, и в обществе его иронически называли «клюква» (по цвету). Поскольку медальон крепился на кончик эфеса (как бы на «маковку») и был украшен крестом, есть основания предполагать, что по ассоциации острый на язык городской люд так же стал называть и церковные храмы…

«Клюквенников» кликали ещё и «марушниками»: от слова «маруха», то есть баба, девка. Женщины, как правило, составляли большинство прихожанок, к тому же церковь являлась своеобразным общественным центром, где можно показать себя, поглядеть на других — словом, как принято нынче говорить, «порисоваться». Поэтому женщины чаще всего и становились жертвами церковных воришек.

Но вот прошёлся по Руси огненный вихрь пролетарской революции. В число главных своих врагов новая, большевистская власть наряду с дворянством в первую голову зачислила и духовенство. В стране подверглись разграблению церковные ценности, накопленные веками, сносились храмы, представлявшие собою шедевры зодчества, памятники славы российской…

Особым репрессиям подвергались церковнослужители. Они были объявлены «классовыми врагами» и подвергнуты жестоким репрессиям. (При этом ради объективности следует заметить, что во время гражданской войны многие священнослужители открыто становились на сторону врагов революции; кроме того, священники резко осудили декрет об отделении церкви от государства и призвали всех православных к его саботированию).

В феврале 1922 года под надуманной причиной борьбы с голодом государство конфисковало у церкви все её драгоценности (в том числе и церковную утварь, предметы культа). Нет, страшный голод действительно был (спровоцированный политикой самого государства), но именно церковь самым активным образом помогала пострадавшим совместно с комитетом помощи голодающим. При этом православная церковь соглашалась жертвовать и церковным имуществом, выступая только против насилия, осквернения церквей и оскорбления чувств верующих при изъятии ценностей. Эту позицию публично высказал Патриарх Московский и Всея Руси Тихон в 1921–1922 годах, за что подвергся травле, был отстранён от патриаршества и заключён под домашний арест в Донской монастырь. Сопротивление верующих и священников привело к массовым процессам и казням.

Часть верующих пыталась приспособиться к новой власти. Ловчее всех здесь оказались на первых порах баптисты. Они громогласно приветствовали Советскую власть, возносили за неё молитвы, имели свой агитпроп по образу и подобию советского, свою прессу (журнал «Баптист»), Баптисты также соблюдали советские праздники, придавая им соответствующую религиозную окраску (Первое мая — «праздник братской внеклассовой солидарности всех верующих в Иисуса Христа»), Они даже создали свою молодёжную организацию — «христомол»! Пели в молитвенных домах «Интернационал», «Марсельезу», «Вихри враждебные» — разумеется, с несколько изменёнными текстами:

Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Любовь и правда воцарятся,
В сердцах не будет зла совсем.
Однако официальная пропаганда не поддержала такого «религиозно-революционного энтузиазма». В прессе 20-х годов деятельность баптистов подверглась резкой критике, доходившей до издевательства. Их называли лицемерами и приспособленцами.

Впрочем, приспособленчество было не чуждо и православию. В мае 1922 года группа «белого» духовенства объявила о создании так называемой «живой» церкви, лояльной по отношению к государству и призванной заменить «мёртвую» церковь, которой руководила Московская патриархия (патриарх Тихон находился в это время под арестом в Донском монастыре). «Живоцерковники» в своих декларациях утверждали, что Советская власть осуществляет евангельские заветы труда и равенства. Некоторые из особо ретивых даже объявили Советское государство воплощением Царства Божия на Земле. Представители «революционного обновленчества» требовали отмены института патриаршества, желали модернизации и большевизации церкви. Они предлагали, среди прочего, допускать женщин на должности священнослужителей и дьяконов (причём женщины-дьяконы в знак коммунистической лояльности облекались в красные ризы); воздвигать алтарь в середине церкви и сделать из него подобие трибуны; отменить церковнославянские элементы культа и уничтожить соответствующие книги и т. д. Обновленческая церковь разрешала священникам второбрачие. Внешний вид «обновленцев» был непривычен для верующих и шокировал их. Евгений Замятин, например, так описывает такого «обновленца»: «Однажды к обедне явился новый живоцерковный поп с толпой своих. Живоцерковец был рыжий верзила, в куцей рясе, будто переодетый солдат» («Наводнение»).

«Новоцерковцев» поддержало на первых порах государство, стремясь с их помощью сломить непокорных сторонников Тихона. Однако, несмотря на свой относительно привилегированный статус, «живая» церковь не смогла заменить «мёртвую» и достичь своих честолюбивых целей. Среди верующих «обновленцы» не имели практически никакой поддержки. Видя это, власти перестали делать на них ставку и повели политику тотальной и безоговорочной антирелигиозной пропаганды.

Советская власть разворачивает в этом направлении невиданную кампанию. В неё включается «Союз безбожников» во главе с Емельяном Ярославским (автором «Библии для верующих и неверующих», по цинизму и глупости оставившей далеко позади даже сочинения Лео Таксиля). Создаётся крупное государственное издательство «Атеист», выходит в свет иллюстрированная газета «Безбожник» (к конце 20-х годов тираж её достиг 500 гыс. экз.), псевдонаучный журнал «Антирелигиозник»…

Продолжается массовое закрытие властями церквей и монастырей. Многие из них уничтожаются или приспосабливаются под клубы, кинотеатры, музеи (часто — антирелигиозные), библиотеки, склады зерна, сена, утильсырья и пр., колонии для беспризорных… Под звуки «Интернационала» с колоколен сбрасываются колокола. Пиком этого варварства был снос в июле 1929 года одной из старейших святынь православия — Иверской часовни в Москве и взрыв в январе 1930 года Симонова монастыря (описанного Н. Карамзиным в «Бедной Лизе»).

Из послания патриарха Тихона 19 января 1918 года:

Гонение жесточайшее воздвигнуто на святую церковь Христову:…святые храмы подвергаются или разрушению через расстрел орудий смертоносных (святые соборы Кремля Московского) или ограблению и кощунственному оскорблению (часовня Спасителя в Петрограде); чтимые верующими обители святые (как Александро-Невская и Пачаевская лавры) захватываются безбожными властелинами тьмы века сего и объявляются каким-то якобы народным достоянием… Имущества монастырей и церквей Православных отбираются под предлогом, что это — народное достояние, но без всякого права и даже без желания считаться с законной волею всего народа…

Из послания патриарха Тихона Совету Народных Комиссаров

26 октября 1918 г.:

…Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чём не повинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределённой «контрреволюционности».

…Не проходит и дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и её служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископа рыть окопы (епископ Тобольский Гермоген) и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей… Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей без всякого к тому повода и причины…


Священников называют «агентами мирового капитала», «ставленниками международной буржуазии», стремясь придать травле церкви политический характер. Вот некоторые наиболее популярные лозунги 20-х годов:

Наука и религия несовместимы

Пионеры, бейте тревогу — наши родители молятся богу

Все дети — на борьбу против пьянства, хулиганства, религиозного дурмана Смерть куличу и пасхе Против церковников — агентов мировой буржуазии

От поповской рясы отвлечём детские массы

и проч.


Не менее популярны были в это время и карнавальные политические манифестации с овеществлёнными аллегориями в виде масок, карикатур, гигантских фигур, чучел и т. д. Безусловно, в числе врагов новой власти, которые высмеивались в этих образах, одно из первых мест занимали служители религии.

Официальная православная церковь между тем упорно ищет путей сближения с новой властью. В определённой мере это связано с расколом священников в июне 1927 года: принявший на себя обязанности патриарха митрополит Сергий призвал к «подчинению законной власти России». Многих церковников возмутила такая позиция, что привело к новой волне репрессий. Строптивые священнослужители оказались на Соловках.

В 1929 году в Конституцию РСФСР вносится существенная поправка. В прежней редакции Основного закона была фраза о том, что «свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признаётся за всеми гражданами» (статья четвёртая). Однако теперь она звучала несколько иначе. Съезд Советов сформулировал эту часть четвёртой статьи так: «свобода религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды остаётся за всеми гражданами». Фактически такая формулировка означала ЗАПРЕТ РЕЛИГИОЗНОЙ ПРОПАГАНДЫ.

Новый поток гонений обрушился на служителей церкви в 1929 году, когда в результате введённой с августа так называемой «пятидневки», или «непрерывки». Замена рабочей недели «пятидневкой» имела целью обеспечение безостановочного производства. «Пятидневка» же вовсе не означала пятидневной рабочей недели: просто в месяце оказывалось пять выходных — 6, 12, 18, 24 и 30 числа. Постановлением Совнаркома воскресенье переставало быть общим для всех выходным днём! Часто при этом график рабочих и выходных дней был индивидуальным для отдельного предприятия — и даже для отдельного работника!

Разумеется, всему этому предшествовала громкая кампания, которая объявляла выходные и праздничные дни «пережитками проклятого прошлого». Реформу назвали «революцией календаря». Карманные писатели и журналисты (Л. Кассиль, М. Кольцов) описывают воскресенья как «сонные провалы», «дни скуки и безделья», которым на смену «пришло торжество революционного темпа». Организуются «дома отдыха пятого дня»; «народ» требует отменить названия привычных дней недели и заменить их в календаре серпами, молотами, звёздочками…

Что касается верующих, в их среде сразу же пошли волнения (воскресенье — выходной, освящённый Православной церковью). Нередки были случаи неподчинения «революционному календарю», попытки примирить новую действительность с привычным религиозным укладом. Но власти сурово карали «контрреволюционеров», усматривая в неповиновении стремление «бороться против социализма»…

Этот экскурс в историю не случаен. Изменение политики официального государства по отношению к церкви отразилось и на преступном мире России. Поскольку церкви и храмы были разрушены, разграблены, осквернены, антирелигиозная пропаганда привела к тому, что открыто высказывать свою веру было опасно, — постольку был нанесён мощнейший удар по «клюквенно»-«марушному» промыслу. Он практически потерял всякий смысл. «Клюквенники» переквалифицировались в прозаических «щипачей», «гоняли марку», «резину», «майданы» (т. е. воровали в трамваях, автобусах, проездах). Исчезла порода…

Что же касается отношения к религии и к церковникам, то в тех условиях, которые мы описали выше, уголовники открыто и без колебаний разделяли точку зрения официальных властей. Как мы помним, священнослужителей «урки» и прежде-то не очень жаловали. Теперь же, когда на священников обрушилась новая власть и те попали в разряд «политических», СОЭ (социально опасных элементов), — уголовники и вовсе потеряли к ним всякое почтение. Насмешки, издевательства над церковью и верой, унижение и преследования священнослужителей были нормой в Советском государстве. То же самое царило и в уголовной среде, и в арестантском сообществе. Да и трудно было бы ожидать чего-то иного от «босяков» и «бродяг», испокон веку не жаловавших религию и церковь.

Свидетельствует об агрессивном атеизме «блатного мира» и уголовно-арестантский жаргон. Сохранилось в нём, например, пренебрежительное словечко «шаман» и производное от него «шаманить». «Шаман» — это уборщик в бараке, дневальный. «Шаманить» — производить уборку, драить и чистить. Но почему «шаман»? Да потому, что в основном в лагерях все грязные работы по уборке бараков и территории, как правило, выполняли священники. Большая часть из них была не приспособлена к тяжёлым физическим работам, и их держали на подсобных (всё-таки какое никакое снисхождение: «попы» считались наименее «вредными» среди «контриков», тем более многие из них были преклонного возраста, поэтому их не особенно «гноили» на общих работах — лесоповале, рудниках и пр.). Сравнение же с шаманами (т. е. с колдунами-знахарями у северных народностей) говорит как минимум об иронически-насмешливом отношении «сидельцев» к ревнителям православной веры (впрочем, равно как и других вероисповеданий).

В качестве яркой иллюстрации пренебрежения уголовно-арестантского мира к церковникам приведём отрывок из документального повествования «Отец Арсений» (о жизни православного священника Петра Андреевича Стрельцова):
В бараке о. Арсений был не один, оставалось ещё трое заключённых. Двое тяжело болели, а третий филонил, нарочно повредив себе руку топором. Валяясь на нарах, он временами засыпал и, просыпаясь, кричал: «Топи, старый хрен, а то холодно. Слезу — в рыло дам»…

Примеров такого отношения к служителям культа можно найти достаточно.

Однако постепенно в «воровской» среде отношение к религии стало меняться. Связано это было во многом с изменением отношения к Православной церкви со стороны самого государства.

Это изменение отметил уже в 1936 году Лев Троцкий, который с негодованием писал:
Ныне штурм небес, как и штурм семьи, приостановлен… По отношению к религии устанавливается постепенно режим иронического нейтралитета. Но это только первый этап…» («Преданная революция»)

Приостановку (а фактически — остановку) «штурма небес» следует рассматривать в общем контексте свёртывания оголтелого революционного интернационализма и возрождения российской государственности. Так, «Малая советская энциклопедия» 1930–1932 годов безоглядно поносила величайших исторических деятелей России, оценивая их с точки зрения «классовой теории». Об Александре Невском, например, сказано:
…Оказал ценные услуги новгородскому торговому капиталу… подавлял волнения русского населения, протестовавшего против тяжёлой дани татарам. «Мирная» политика Александра была оценена ладившей с ханом русской церковью: после смерти Александра она объявила его святым. (Т. 1, стр. 216).

В энциклопедии сообщается также, что ополчение «мясника» Минина и князя Пожарского «покончило с крестьянской революцией», а Пётр I «соединял огромную волю с крайней психической неуравновешенностью, жестокостью, запойным пьянством и безудержным развратом». Досталось и другим самодержцам и их «сатрапам»…

Да что там! Сам Сталин утверждал в 1931 году:
История старой России состояла, между прочим, в том, что её непрерывно били… Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны».

No comments for this topic.
 

Яндекс.Метрика