«Ноев ковчег», как и заведение Роджера Планта, представлял собой распутство в концентрированном виде – там размещалось два салуна, с полдюжины борделей и зала, раньше бывшая гостиной, теперь разделенная занавесками на множество каморок, в которых могла разместиться только кровать. Их сдавали уличным проституткам, чьи услуги стоили от двадцати пяти до тридцати пяти центов, в зависимости от того, снимал ли клиент обувь, или даже не разувался. Две обитательницы «Ноева ковчега» разработали довольно интересную схему грабежа. Одна из них обслуживала клиента и, улучив момент, когда тот расслаблялся, с силой сжимала его в объятиях; вторая же в это время оглушала его ударом дубины по голове и быстро обшаривала карманы. Затем ошеломленную жертву выпихивали на улицу.
Самым крупным из борделей «Ноева ковчега» был «У Хэм» на втором этаже, где работало с десяток проституток, одетых в белое трико и зеленые блузы, скроенные с поразительной экономией материала. Кому принадлежало это заведение, полиция так толком никогда и не знала; считалось, что его хозяин – Дигги Биггс, владелец еще одного борделя на Холстед-стрит, звездой которого была карлица по имени Джулия Джонсон, выступавшая в эротических шоу вместе с негритянкой в три раза выше и в два раза тяжелее ее. Работала у Дигги Биггса и пианистка Дел Мейсон, весившая триста фунтов, чередовавшая в качестве мест работы бордель на Холстед-стрит и заведение «У Хэм». Муж Дел Мейсон, чернокожий вор и головорез, известный также под именами Джо Делмар и Билл Аллен, стал центральной фигурой одного случая, который Джон Флинн описал как «один из наиболее примечательных инцидентов в истории полицейского управления».
Вечером 30 ноября 1882 года Билл Аллен убил в драке одного негра и тяжело ранил другого и той же ночью убил полицейского Кларенса Райта, который пытался арестовать его в притоне на углу улиц Вашингтон и Клинтон. После этого Аллен скрывался в подвале дома Дигги Биггса на Холстед-стрит, но полиция не знала о его местонахождении до 3 декабря, до тех пока негр не послал Джулию Джонсон купить ему газету. Она же вместо этого направилась в полицию и рассказала, где прячется Аллен, а пятицентовик, который он ей дал на газету, продала за два доллара Майку Макдональду, игроку, который сделал эту монету своим талисманом. К дому Дигги Биггса отправился полицейский Патрик Малвихилл, чтобы арестовать негра, но Аллен увидел патрульного в окно и застрелил его, а затем выбежал на улицу. Тут же было выделено подкрепление, и через полчаса Аллена по всей Черной Дыре искало уже двести пятьдесят полицейских. Меж тем начали циркулировать тревожные слухи, и стала собираться толпа. К обеду, если верить Джону Флинну, «полицейским в их поисках помогало уже десять тысяч человек, вооруженных всевозможным оружием, от карманных пистолетов и вил до карабинов».
Около полчетвертого пополудни Аллен был убит в перестрелке с сержантом Джоном Уилером, который нашел негра спрятавшимся в ящике из-под продуктов на заднем дворе одного дома на западе Кинзи-стрит. Тело Аллена бросили в патрульный фургон и увезли в полицейский участок на Десплэйнс-стрит. Однако пошли слухи, что негра поймали, а не убили, и перед зданием участка фургон встретила толпа, скандировавшая «Линчевать!» и «Веревку!». Капитан Джон Бонфилд и с полдюжины полицейских пугнули собравшихся револьверами, фургон быстро въехал в проход, и тело через окно забросили в здание участка. «Упустив свою добычу, – пишет Флинн, – толпа пришла в возбуждение и грозила разгромить участок. Ни угрозы, ни обещания не помогали, казалось, назревают крупные беспорядки. Начальник участка Дойл забрался на фургон и пытался убедить толпу, что негр действительно мертв, – не помогло. Собравшиеся кричали и свистели, выкрикивая, что полиция прячет преступника, и подбивая друг друга начать бить окна».
Чтобы утихомирить толпу и убедить мятежников в том, что Аллен мертв, начальник участка Дойл велел раздеть негра и положить на матрас перед забранным решетками окном так, чтобы его было хорошо видно из прохода. Народ выстроили в очередь, и «вся толпа, человек за человеком, проходила перед ним. Всю вторую половину дня очередь не иссякала, и офицерам хватало работы поддерживать в ней порядок. Толпа желающих поглазеть, кажется, не только не уменьшалась, а даже, напротив, увеличивалась, и, когда сгустились сумерки, удовлетворены были еще далеко не все. С наступлением темноты в головах трупа зажгли газовый фонарь, и всю ночь любопытные текли вереницей, чтобы взглянуть на мертвого».
Тело Аллена оставалось выставленным на обозрение в течение сорока восьми часов, а затем, после того как дознание было закончено, его предложили жене, Дел Мейсон, чтобы та могла его захоронить. Но она отказалась, заявив, что не даст на похороны и доллара.
5
Между Гиблыми Землями и Маленьким Шайенном разницы, пожалуй, было мало; оба района находились на Кларк-стрит между Двенадцатой улицей и улицей Ван-Бурен; однако полиция считала, что тот участок, что находился южнее Тейлор-стрит, чуть глубже погряз в пороке, и потому он получил название Гиблые Земли. Весь же отрезок Кларк-стрит описывался одним чикагским детективом как «самое бандитское и порочное место, какое когда-либо существовало на земле», где практически каждый дом являлся или салуном, или танцевальным залом, или борделем. «Вокруг дверей там, – писал детектив далее, – можно увидеть роскошно украшенных женщин, наполовину завернутых в пышные алые пеньюары, никогда не опускающиеся ниже колен, в цветных чулках и модных туфлях. Многие из них носят лифы, настолько укороченные, что они скорее напоминают пояс».
Хозяйкой Гиблых Земель на протяжении многих лет являлась Большая Мод – еще одна гигантская негритянка, которых в Чикаго когда-то было множество. Если верить легенде, она превосходила размерами и свирепостью в драке даже Бенгальскую Тигрицу. Большая Мод содержала кабак под названием «Мрачная тайна» возле Двенадцатой улицы, где за двадцать пять центов можно было получить выпивку, женщину, ночлег и, в девяти случаях из десяти, – перелом черепа. Еще из выдающихся личностей Гиблых Земель можно назвать Черную Сьюзен Уинслоу, управлявшую «одним из самых развратных домов терпимости» в полуразваленном двухэтажном бараке, находившемся на Кларк-стрит, под подъездом к виадуку Двенадцатой улицы. Крыша этого заведения была вровень с тротуаром, а входить туда приходилось по расшатанной лестнице. Зияющие дыры в крыше и стенах затыкали старыми газетами, высота потолков была меньше шести футов, и человеку среднего роста приходилось сгибаться, что делало его менее приспособленным к обороне в случае нападения. За право жить в этом здании Черная Сьюзен платила по сорок долларов в месяц, за исключением времени проведения Всемирной ярмарки в 1893 году, – тогда плата поднялась до ста двадцати пяти. Вместе с мадам Уинслоу жило от двух до пяти девушек, и они пользовались нетрадиционными методами привлечения проходящих по тротуару мужчин. Долгое время они звонили в колокольчик, заводили будильник с регулярными интервалами и стучали по окнам, шипя в это время, как змеи. Но затем они «установили электрическую батарею и присоединили ее к фигуре женщины с металлической рукой, которая стучала по окну, приглашая посетителей зайти».
В полицию поступало множество жалоб от ограбленных в доме Черной Сьюзен жертв, и за шесть лет на ее арест было выдано с десяток ордеров. Но выполнить приказ по приведению притоносодержательницы в полицейский участок было не так-то легко, потому как весила Черная Сьюзен 449 фунтов и во всех направлениях была шире, чем любая дверь или любое окно ее заведения. Как она изначально попала в здание, полиция так и не могла понять. В конце концов эту проблему разрешил знаменитый детектив 90-х годов XIX века Клифтон Р. Вулдридж. На арест негритянки он отправился в патрульном фургоне и подогнал его к черному ходу. Зачитав ордер под усмешки Черной Сьюзен, уверенной в своей недосягаемости для властей, Вулдридж снял с петель двери, выпилил дверной косяк и на пару футов – стену. На нижний брус получившегося проема он положил концы двух дубовых досок в фут шириной и шестнадцать футов – длиной, а противоположные концы их вели в фургон. Одну из лошадей распрягли и привязали к хомуту веревку, вторым концом которой обвязали запястье мадам Уинслоу. Когда лошадь подхлестнули, она понесла, и Черная Сьюзен вылетела из своего кресла. Ее проволокло по прихожей и фута три – по доскам, и тут она начала орать; дело в том, что об обработке досок рубанком Вулдридж не побеспокоился, и на них было полно заноз. Веревку сняли, и негритянка, охая, взошла по доскам в фургон, где всю дорогу до полицейского участка неподвижно лежала на нарах, в то время как одна из ее работниц сидела рядом и вытаскивала занозы. С тех пор проблем у полиции со Сьюзен Уинслоу не было никогда.
Маленький Шайенн получил свое название в честь города Шайенн, штат Вайоминг, имевшего славу самого бандитского города среди так называемых «железнодорожных тупиков», выросших вместе с железной дорогой компании «Юнион Пасифик»
Шайеннцы же в ответ прозвали свой район с дурной славой Маленьким Чикаго. . Первый из кабаков Маленького Шайенна к северу от Гиблых Земель, заведение Ларри Гейвина на Тейлор-стрит, и находившаяся рядом «Альгамбра» являлись типичными для всего района. «Альгамбра» принадлежала к самому распространенному в то время типу кабаков – маленькая комната с низким потолком, вонючими опилками на полу, отвратительной выпивкой в баре и несколькими столами, за которыми проститутки самого низкого сорта мрачно ждали кого-нибудь, кто угостил бы их выпивкой или сделал бы непристойное предложение. В 70-х годах XIX века «Альгамброй» управляли три старухи, одна из которых хвасталась, что была когда-то красавицей «Королевы прерий» мамаши Херрик на Стейт-стрит. О заведении Ларри Гейвина «Таймс» писала в 1872 году, что «...если рассматривать все целиком, то это самый большой гадючник, какой только можно найти. На разваливающихся старых стульях, на которые страшно смотреть, сидят женщины, смотреть на которых еще страшнее. Пол засыпан опилками, залитыми напитками из бара». Журналист из «Таймс» взял на пробу образцы выпивки из «Альгамбры» и заведения Гейвина. Анализ показал в виски Гейвина большое содержание «перца и кислот», а в бренди из «Альгамбры» «не было ничего хуже крысиного яда».
«Альгамбра» и винная лавка Ларри Гейвина имели самую скверную репутацию, но вряд ли они были сильно хуже дюжины других заведений Маленького Шайенна, таких, как салун, концертный зал и ресторан морской кухни «Тихоокеанский сад» на улице Ван-Бурен, – основателем этого заведения был известный владелец салуна по имени Джерри Монро, позже его приобрел Джим Фитцсиммонс, и в конце концов в это здание въехала миссия
Именно в этой миссии получил свое обращение Билли Воскресенье, после чего он бросил профессиональный бейсбол и стал евангелистом. , – или пятидесятицентовые бордели, которыми управляли Нелли Сент-Клэр или Конфетка Молли Джоунс. Последнюю прозвали так по той причине, что каждый клиент в ее заведении получал в качестве сувенира по конфетке. Важной персоной Маленького Шайенна был также Лессер Фридберг, скупщик краденого и ростовщик, управлявший двумя заведениями – одним на Кларк-стрит, а вторым – на Стейт-стрит совместно с Эндрюсом Оригиналом и Джорджем Жидом. В 1878 году Фридберг на пять лет попал в тюрьму за соучастие в убийстве полицейского Альберта Рейса, попытавшегося воспрепятствовать разгрузке краденных из магазина товаров. Выйдя из тюрьмы, Фридберг обнаружил, что жена развелась с ним и продала всю его собственность. Он запил, и на протяжении следующих нескольких лет его каждые несколько месяцев арестовывали за бродяжничество. Как гласит старый путеводитель, «в этой истории есть мораль, хотя вы можете ее и не увидеть».
Из всех обитателей Маленького Шайенна самой злобной была, наверное, негритянка по имени Хэтти Бриггс – ростом больше шести футов, весом двести двадцать фунтов, «черная, как корень лакрицы, и такая страшная, что страшнее и представить нельзя». Носила она обычно алый плащ. У нее был бордель и воровской притон на Кларк-стрит неподалеку от Полк-стрит, и еще одним она управляла совместно с Джинджер Хил Пейн на Таможенной площади. Девушка в заведении Хэтти Бриггс стоила около двадцати пяти центов, но редко кто из клиентов уходил, не будучи ограбленным. Хэтти презирала неторопливые и сложные методы ограбления, которые применялись в других заведениях. Она просто хватала свою жертву, два-три раза ударяла беднягу о стену, отбирала деньги и выкидывала его вон. По нескольку раз в неделю к ней заявлялась полиция, но небольшие штрафы, которые накладывал суд, ее волновали мало, и она работала таким образом лет десять, пока полиции не удалось наконец выдворить ее из Чикаго.
Падение Хэтти Бриггс началось в начале 1892 года, когда ее угораздило влюбиться в молодого чернокожего вора и игрока по имени Уильям Смит. Она отсыпала Смиту денег и направила его заниматься салунным бизнесом, и он тут же начал задирать нос и гулять туда-сюда по Маленькому Шайенну в шелковой шляпе, светло-лиловых брюках, белом жилете, желтой рубашке, ярко-синей куртке и лакированных туфлях с белыми гетрами. Рубашка его сверкала золотыми запонками, а руки – кольцами; за ухом он носил золотую зубочистку, а в кармане жилета – четыре карандаша разных цветов. Еще Смит приставил к себе мальчика-адъютанта, который передавал его послания и приказы. Иногда, для того чтобы произвести впечатление на друзей, Смит отправлял сообщения мэру города или начальнику полиции, причем некоторые из этих посланий действительно попадали-таки в городское управление, где вызывали немалое удивление. Хэтти Бриггс поощряла замашки своего любовника. По ее словам, она делала столько денег, что уже не знала, куда их потратить, и планировала скупить все салуны и бордели Чикаго, сделать Смита мэром и отменить полицию.
Проделки этой оригинальной парочки, особенно претензии Смита на политическое влияние, которым он не обладал, сильно раздражали полицию, однако никаких действий против него не предпринималось вплоть до того вечера в апреле 1892 года, когда он воспрепятствовал работе детектива, который пытался арестовать Джинджер Хил Пейн. Был выдан ордер на его арест, и в салун Смита ворвались двадцать разозленных полицейских, которые арестовали его самого и двадцать два человека из числа его головорезов после битвы, в которой основательные повреждения получили и сам Смит, и его заведение. На Смита был наложен штраф в сто долларов, а его лицензия на салун была отозвана. После этого полиция взялась за Хэтти Бриггс. Они начали арестовывать ее по нескольку раз в сутки. Десяти дней такой обработки Хэтти вполне хватило – она наняла фургон и переехала вместе со своими девушками в Лемонт, где и открыла кабак в Копченой Слободке.
6
«Байлер» – искажение от «бойлер», «котел». Пасифик-авеню получила такое прозвище из-за большого числа локомотивов, которые сновали по ее западной стороне день и ночь. С начала 1970 года до конца 1890-го Байлер-авеню была одной из улиц, имеющих самую плохую репутацию. Застроенная на скорую руку бараками, она дала пристанище самым грязным подонкам общества. По большей части бордели Байлер-авеню принадлежали к самому низкому сорту. Единственным домом терпимости с отдельными кабинетами на всей улице были «Золотые ворота», которые содержала Дженни Уильямс, обретшая свою профессию на Варварском берегу Сан-Франциско.
Более типичным для Байлер-авеню заведением была большая винная лавка Дэна Вебстера, совмещенная с борделем и расположенная в домах № 130 – 132, которую «Таймс» называла в 1876 году «адом в миниатюре» и описывала так: «Это адская дыра. Там собраны самые гнилые, распутные, грязные шлюхи, черные и белые, воняющие разложением и обслуживающие любую похоть».
Чернокожий Вебстер был крайне недоволен публикацией в «Таймс». Он жаловался, что достаточно платит за покровительство, чтобы заслуживать большего уважения. В «Таймс» было сказано, что занимаемое Вебстером здание принадлежит Майклу Хики, суперинтенденту полиции. В результате поднявшейся шумихи Хики попал под полицейский трибунал. Правда, впоследствии он был оправдан, потому что трибунал постановил, что суперинтендент мог и не знать о характере бизнеса, которым занимались в принадлежащем ему здании. Среди владельцев собственности на Байлер-авеню был и Картер Харрисон, пятикратный мэр Чикаго. «Нашему Картеру, – писали в «Таймс» от 5 августа 1877 года, – принадлежит целый квартал [на Харрисон-стрит] между Кларк-стрит и Пасифик-авеню. От угла Кларк-стрит и где-то до середины квартала идет отель. Другую половину квартала занимают четыре-пять обычных домов. В одном расположен большой пивной салун, в другом – ресторан, в третьем – табачная лавка, в четвертом – небольшой отель, и здесь же наш Картер позволил осесть распутницам, которые весьма неплохо себя там чувствуют».
7
Пол-акра Ада, где в каждом доме находились либо винная лавка, либо бордель, либо концертный салун, либо игорный дом, либо дом свиданий, либо комнаты уличных проституток и куда полицейские заходили разве что по двое, да и то редко, представлял собой квадрат, ограниченный улицами Полк, Стейт, Тейлор и площадью Плимут, ныне это двор Плимут. Центром общественной жизни Пол-акра на протяжении многих лет был театр и танцевальный зал «Аполлон» на площади Плимут, привлекавший в 70-х и 80-х годах много внимания своими балами-маскарадами, где танцоры в полночь снимали не только маски, но заодно и большую часть одежды. «Аполлон» существовал вплоть до 1910 года, но начиная с середины 90-х годов XIX века это было уже всего лишь место для выпивки и танцев, постоянная публика которого состояла разве что из низкопробных проституток и их сутенеров.
Посреди Пол-акра Ада находился переулок Мертвеца – проход длиной тридцать футов от Полк-стрит к Тейлор-стрит на участке между Стейт-стрит и площадью Плимут. Переулок этот всегда был завален мусором, одна же сторона прохода заставлена брошенными старыми экипажами, в которых обслуживали клиентов чернокожие проститутки. Детектив Вулдридж писал: «Этот переулок часто выбирают грабители и разбойники в качестве места, где удобно делить добычу. В участок на Харрисон-стрит ежедневно поступают заявления об ограблениях, нападениях с применением холодного и огнестрельного оружия, происходящих в переулке Мертвеца, и с большой уверенностью можно сказать, что стоит туда попасть чужаку, как он будет ограблен». На протяжении более десяти лет в переулке Мертвеца заправляла банда чернокожих грабителей под предводительством Генри Фостера, больше известного под именем Черный Медведь. Грабил людей он следующим образом: обхватывал выбранную жертву мощным объятием, затаскивал того в переулок, там швырял на землю и избавлял от содержимого карманов. Всю силовую работу выполняли Черный Медведь и другие мужчины, но мозгом банды была тощая маленькая негритянка по имени Минни Шуз – именно она подманивала будущих жертв ко входу в переулок, делила добычу и договаривалась о продаже часов, колец и других предметов добычи. Минни Шуз за шесть лет арестовывали триста раз, и тридцать шесть раз за год она представала перед судом; как-то раз общая сумма залогов в различных заведенных против нее делах составила 20 тысяч долларов. Но она была «хорошим вором», и профессиональные поручители всегда готовы были внести за нее необходимую сумму залога. Наказания ей удавалось избегать либо путем манипуляции законами, либо возврата части награбленного или просто подкупа полицейского. Так было вплоть до начала 1895 года, когда она на год попала-таки в тюрьму за ограбление фермера. Оставшись без Минни Шуз, Черный Медведь увяз в различных проблемах, и 1 июля 1895 года его повесили за убийство одного владельца салуна.
К Пол-акра Ада прилегала Таможенная площадь. Изначально она являлась Четвертой авеню, а теперь это Федерал-стрит. Она находилась на два квартала восточнее площади Плимут и шла на юг от Джексон-стрит между Кларк-стрит и Дирборн-стрит, параллельно им обеим. Во время Гражданской войны в северной части Таможенной площади находилось восемь – десять борделей, среди которых был и бордель Молли Трассел, но после Великого пожара эту часть улицы заняли в основном деловые учреждения, а мадам и их работницы переселились на юг от Харрисон-стрит. Вплоть до начала XX века Таможенная площадь от Харрисон-стрит до Двенадцатой улицы была, наверное, самым известным в Соединенных Штатах кварталом красных фонарей. Во всяком случае, там находились многие из самых низкопробных кабаков Чикаго, впрочем, как и многие из самых элегантных публичных домов. Вот как описывал Таможенную площадь образца 1893 года, во время первой Всемирной ярмарки в Чикаго, детектив Клифтон Вулдридж:
«Здесь в любое время дня и ночи из дверей и окон высовываются женщины, часто полуодетые, выставляя себя на обозрение и выкрикивая непристойности. Почти все окна этих заведений открываются либо соскальзывая в сторону, либо внутрь; через эти окна женщины выставляются напоказ и зазывают прохожих. У многих из этих домов надстроены фасады, чтобы лучше было видно приближение прохожих или полиции.
Во всех этих домах имеются электрические звонки и выставленные по обоим концам улицы – от Полк-стрит до Харрисон-стрит, сторожа, дело которых – высматривать полицию и предупреждать проституток. <...> Здесь нет ничего из ряда вон выдающегося, если из окон и дверей одного и того же здания будут одновременно высовываться пятьдесят или даже сто женщин. Работающие здесь проститутки, возраст которых – от восемнадцати до пятидесяти лет, обслужат человека любой национальности, будь то белый или черный. Можно встретить куртизанку в любой одежде – от одеяния африканских дикарей до бального платья. Одни одеты в трико, на других нет ничего, кроме какого-то подобия москитной сетки, через которую видно все. Третьи одеты, как жокеи, на одеянии четвертых нет рукавов. Подолы платьев столь коротки, что под ними видно всю нижнюю часть туловища, а некоторые вообще одеты только в то, в чем родила их мать. <...> В этих домах можно встретить практически любую из низших стадий развития; многие из этих женщин стоят на более низкой стадии развития, чем дикари.
Вечер на Таможенной площади
Арендную плату за эти здания требуют просто заоблачную – по 250 – 275 долларов в месяц. Некоторые из домовладелиц снимали по одному, а то и по четыре дома, и сдавали их в субаренду за 15 – 25 долларов в день. Среди наихудших персонажей улицы можно назвать Мэри Гастингс, которая сняла и обставила мебелью четыре таких дома и с каждого получала по 25 долларов ежедневно. Для того чтобы выплачивать такую аренду, женщинам приходилось идти на преступления, и почти каждый, кто попадал туда, обязательно подвергался ограблению».
Деятельность проституток на Таможенной площади стала в конце концов столь несносна, что в 1896 году комитет Гражданской федерации обратился к мэру Джорджу Свифту с требованием ужесточить законы против проституции. Комиссия объявила, что проститутки представляют угрозу для общества, что их оргии видно с улицы и что они сбивают с толку многих молодых людей, которые забрели в квартал из любопытства. Мэр Свифт прошелся по Таможенной площади в сопровождении начальника полиции Дж. Бэйдноха и объявил, что увиденное шокировало его. Он немедленно приказал владельцам борделей закрасить окна и держать их закрытыми.
8
Мэри Гастингс, вскользь упомянутая детективом Вулдриджем, была не только одним из наихудших персонажей Таможенной площади, но и одним из наихудших во всем городе. В Чикаго она приехала в возрасте двадцати с лишним лет в 1888 году, но к этому времени она была уже ветераном борделей – успела поработать как рядовой проституткой, так и управляющей в публичных домах своего родного города Брюсселя, затем Парижа, Торонто, Британской Колумбии, Денвера, Портленда и Сан-Франциско, где отсидела шесть месяцев в тюрьме за деятельность, оказавшуюся неприемлемой даже для Варварского берега. В Чикаго она открыла бордель в доме № 144 на Таможенной площади, на полпути от Полк-стрит до Харрисон-стрит, а через год с небольшим открыла салун в доме № 136, лицензию на который ей выдали без каких-либо запросов и проволочек. Управление салуном она возложила на Тома Гейнора, своего главного любовника, который в конце концов обманом вытянул из нее все деньги и всю собственность. В 1892 году она обставила мебелью те четыре кабака, о которых писал детектив Вулдридж, сдала их в субаренду и купила в том же году еще один дом на юге Дирборн-стрит неподалеку от Двадцать второй улицы. В течение нескольких лет у нее не было проблем с полицией – ей это стоило двух с половиной долларов в неделю патрульному, а также бесплатного предоставления ему еды, выпивки и девочек. Также она совершала регулярные отчисления политикам округа, инспекторам и капитанам из участка на Харрисон-стрит. Однажды, попытавшись пожаловаться на то, как сильно ее обложили податями, она услышала в ответ от капитана полиции: «А на что ты, черт возьми, еще нужна?»
