Денис Леонидович Черевичник
ПРЕДИСЛОВИЕ
Герои французского шансона 20-х, парижские налётчики, в кепи, с небрежно повязанными шейными платками, отплясывающие в кабаках Марселя популярный во времена Belle Epoque «Танец Апашей». Креолы Буэнос-Айреса начала XX столетия, со злодейскими опереточными усиками и набриолиненными причёсками, скрестившие в ритме «Эль Чокло» или «Ла Кумпарситы» ножи в уединённом баррио за сердце очередной милонгиты. Безжалостный Поножовщик из «Парижских тайн» Эжена Сю, с которым в прекрасной экранизации романа, сражался один из кумиров моего детства, Жан Маре. Старый пират Хэнде, карабкающийся по мачте «Испаньолы» с ножом в зубах за перепуганным Джимом Хокинсом. Роковой красавец Хосе из «Кармен» в расшитом андалузском камзоле и с неразлучной навахой за поясом. Конечно же, нельзя не вспомнить и колоритных сицилийских мафиози из саги о Крёстном отце, в неизменных полосатых костюмах, чёрно-белых штиблетах, с фуксией в петлице, и выкидным стилетом в кармане. Такие знакомые с детства, уже ставшие хрестоматийными, книжные и экранные образы. Ночные мощёные улочки Малаги, Севильи или Марселя, мужественные лица героев, блестящие в лунном свете клинки ножей. Сколько поколений романтиков вдохновили эти образы рыцарей без страха и упрёка.
Но стоит нам подойти ближе и вглядеться в их лица, как вдруг трогательные литературные персонажи начинают обретать плоть и кровь. Книжный пьянчужка — пират Израэль Хэнде из нашего далёкого детства, в реальной жизни превращается в безжалостного убийцу «Базилику» Хэндса, английского морского разбойника середины XVIII века, старшего помощника печально прославившегося пиратского капитана Эдварда Тича, более известного как Чёрная Борода. С опереточного злодея Хосе слетает сценическая мишура, и перед нами предстаёт его реальный прототип, легендарный испанский бандит Хосе Мария Пелагио Хиньяхоса Кобачо, по кличке «Эль Темпранийо», наводивший ужас на жандармов в горах Сьерра-Морена в первой четверти XIX столетия, и впервые убивший человека в драке на ножах в пятнадцатилетием возрасте. Из парижских газет и протоколов французских судов начала двадцатого века мы узнаём жуткие подробности дуэлей апашей, и колоритные грассирующие персонажи в кепи и стильных полосатых майках, из модных салонных песенок Серебряного века, воплощаются в безжалостных головорезов, заливавших кровью улицы Парижа. Квинтэссенция всех романных негодяев, «Поножовщик» Эжена Сю, возвращается к своему изначальному французскому звучанию «Суринер» — слову мелькавшему в тот период в сотнях полицейских досье, и обозначавшему в преступном мире прозвище профессионального убийцы, ловко владеющего ножом, на жаргоне «сурин».
Ножи и поножовщина. Сакральная тема с ореолом таинственности, флёром романтики и металлическим привкусом опасности. Наверное, не существует другого боевого искусства, окружённого таким невероятным количеством спекуляций, слухов и домыслов, как поединки на ножах, или, как этот вид единоборства называют его поклонники, ножевой бой. Из книги в книгу, из статьи в статью, кочуют одни и те же мифы, повторяются и тиражируются самые нелепые заблуждения. Вырванные из контекста, неверно истолкованные и интерпретированные фразы, искажённый в результате недобросовестного перевода смысл слов — из этой сумятицы и складывается представление читателей об искусстве владения ножом. Так, например, в качестве аргумента, якобы доказывающего, что дуэли на ножах являлись самой заурядной поножовщиной, часто приводят фразу из культового фильма о бандитах Дикого Запада, «Буч Кессиди и Санденс Кид», вышедшего на экраны в 1969 году. В одной из сцен фильма член банды — Харви Логан, вызывает главаря — Буча Кессиди, которого играет великолепный Пол Ньюман, на бой на ножах. На предложение Буча установить правила поединка, Логан отвечает: «Правила?! В драке на ножах нет никаких правил!». Но внимательно рассмотрев детали этой схватки, мы убедимся, что там присутствую все канонические элементы дуэли. Во-первых, Харви Логан формально вызвал Буча на поединок, а также предложил ему, как вызванной стороне, выбор оружия. После этого Логан снял рубашку — типичный дуэльный элемент, и занял стойку в ожидании противника. Таким образом, мы видим, что перед нами жёстко ритуализированная хрестоматийная дуэль, со всеми своими кодексами, правилами и нормами: два противника, вооружённых равноценным оружием — в данном случае ножами, наличие формального вызова, и один из дуэлянтов терпеливо ожидает появления соперника.
Почитатели боевых искусств, порядком уставшие от сумбурных и противоречивых пояснений бесчисленных «гуру», нередко задаются вопросом: существовали дуэли на ножах на самом деле, или всё это не более чем выдумка романистов и порождение безудержной фантазии авторов бульварного чтива, экзотика и колорит авантюрных романов. А может это лишь заурядная пьяная драка с поножовщиной, бесшумное «снятие» часового, или удар ножом, нанесённый в спину в тёмном переулке, как это нередко толкуют современные интерпретаторы и «знатоки» ножевого боя.
В результате выражение «ножевой бой» превратилось в общий термин для обозначения множества несвязанных между собой явлений — в некое абстрактное понятие. Таким образом, каждый вкладывает в трактовку «ножевого боя» свой смысл, и количество толкований и оценочных суждений ограничено лишь численностью интерпретаторов. Вследствие этого многие годы на всевозможных интернетных форумах, посвящённых боевым искусствам, тысячи адептов ножевого боя спорят до хрипоты, бесконечно муссируя одни и те же устоявшиеся клише и стереотипы. Как известно, сон разума порождает чудовищ, а информационный вакуум — самые абсурдные теории. Объясняется эта лакуна достаточно просто.
На протяжении многих лет историки, культурологи, антропологи и социологи совершенно не уделяли внимание культуре народной чести. Даже серьёзные исследователи отказывали низшим слоям общества — «низкой черни», в праве на обладание личной честью, достоинством, и, соответственно, даже в гипотетической возможности их защиты с оружием в руках. Эту доминирующую в обществе точку зрения в своё время высказал Александр Дюма устами своего персонажа Вильфора в «Графе Монте-Кристо»: «дуэли, между светскими людьми, а среди простонародья — поножовщина». И только во второй половине двадцатого столетия начал происходить кардинальный перелом в восприятии и интерпретации культуры народной чести и заслуга в этих революционных переменах принадлежит таким учёным, как Петер Спиренбург, Даниэль Боски, Хейки Иликангас, Роберт Най, Пабло Пиккато и Томас Гэллант. В своих новаторских работах эти исследователи проделали титанический труд, по крупицам собирая неоспоримые свидетельства, в корне опровергающие клишированные представления о «бессмысленной поножовщине черни». Доказательства, собранные учёными, убедительно свидетельствуют в пользу существования в Европе Нового времени развитой культуры плебейской чести и традиции «duello rusticano» — народных дуэлей.
Именно их исследования послужили инспирацией к написанию этой книги, и легли в её основу. Другой отправной точкой стали работы основателей легендарной École des Annales — исторической школы «Анналов», Февра и Блока, а также других историков, работавших на стыке нескольких дисциплин: социальной истории, истории культуры, культурной и социальной антропологии, таких как Хайзинга, Гинзбург и Бродель. И, наконец, третьим китом и краеугольным камнем этой книги, стали фундаментальные труды великих фехтовальщиков и популяризаторов истории фехтования викторианской эпохи, Эгертона Кастла, Ричарда Бёртона и Альфреда Хаттона. Людей невероятного сплава романтики, авантюризма и интеллекта с энциклопедическим образованием.
Идея этой книги появилась у меня ещё 1998 году, но дорога к ней заняла долгих 14 лет. Я задумывал эту работу даже не столько о ножах — о них и до меня было написано немало — а, скорее, о личной чести, достоинстве и репутации, о праве индивидуума на их защиту с оружием в руках, и о трансформациях, которые эти нравственные и этические понятия и отношение к ним социума, претерпели за прошедшие века. Честь и ритуал, это два кита, две фундаментальных основы, отделяющие дуэль от уличной драки, и честь в этом контексте можно рассматривать как философский камень, прикосновение к которому превращает заурядную поножовщину в дуэль. Именно необходимость защиты личной чести и достоинства, а вовсе не наличие ножей, или умение владеть ими, как полагают некоторые, вызвала к жизни народные дуэли, а также способствовала развитию сложных техник боя на ножах, и появлению школ и систем ножевого боя. Невозможно рассматривать лишь техническую сторону поединков в отрыве от морально-нравственных принципов. Также крайне важны изменения в трактовке мужской социальной роли и самоидентификации, происходившие на протяжении последних ста лет, так как последствия этих драматических метаморфоз, самым негативным и уродливым образом отразились на многих аспектах жизни современного мира.
Более пяти столетий европейские аристократы решали point d'honneur, — дела чести, на дуэлях. История сохранила для нас подробности сотен поединков и имена их участников. Причины дворянских дуэлей, окружавшие их кодексы чести, ритуалы и традиции, изучены многими поколениями историков, культурологов, антропологов, социологов и философов, и по каждому аспекту и нюансу трактовки личной чести дворянина написано множество монографий. До нас дошли десятки изданий дуэльных кодексов всех эпох и стран, регулирующие всевозможные аспекты поединков чести. И все эти пять столетий рядом с дуэльной традицией высших классов, оставаясь практически незамеченной, как Подземные жители из «Чёрной курицы» Погорельского, жила своей жизнью высокоразвитая культура народных «плебейских» дуэлей. Целый параллельный мир со своей системой ценностей, интерпретацией чести, дуэльными традициями и ритуалами. Со своими героями. Как я уже упоминал, большинство исследователей в лучшем случае игнорировало существование культуры народной чести, хотя чаще всего низшим классам просто отказывали в обладании честью. Чем-то эта точка зрения напоминает мне концепцию Рене Декарта, считавшего животных биологическими машинами, а их крики боли, скрипом плохо смазанного механизма.
Историография народной культуры чести и плебейских дуэлей, в отличие от поединков высших классов, не балует исследователей обилием и доступностью источников, и не может порадовать нас ни роскошными изданиями дуэльных кодексов, ни портретами известных бретёров кисти именитых мастеров Информации катастрофически мало: за исключением нескольких узкоспециализированных научных работ, практически ничего не издавалось. Упоминания о народных дуэлях мне приходилось по крохам выискивать в европейских законодательных сборниках XV–XIX веков, мемуарах и дневниках путешественников той эпохи, ставших очевидцами или участниками поединков. В работах по истории криминалистики Средних веков и Нового времени, газетах, полицейских протоколах и судебных делах тех лет. Кстати, любопытный факт — один из первых в истории человечества кинофильмов был посвящён дуэлям на ножах. 6 октября 1894 года на студии Edison Manufacturing Company вышел фильм режиссёра Уильяма К.Л. Диксона «Mexican knife duel» — мексиканская дуэль на ножах. Роли дуэлянтов, согласно титрам, исполняли некие Педро Эскивель и Дионесио (в одной из версий, Деметрио) Гонзалес. На кадрах из фильма можно увидеть, как двое мужчин сражаются на длинных ножах, ловко уклоняясь от ударов соперника. При этом предплечье одного из дуэлянтов для защиты от оружия противника обмотано курткой, а другой парирует удары зажатой в левой руке шляпой. Хотя некоторые авторы считают фильм хроникой, но на самом деле это постановочная лента, так как и Джозеф «Джо» Эскивель (Педро), и его экранный противник «Гонзалес» — судя по всему, брат Джозефа — Антонио «Тони» Эскивель, участвовали в прославленном Шоу Дикого Запада, с которым гастролировала по миру труппа Буффало Билла.
Работу усложнял и тот факт, что большинство этих материалов раннее никогда не переводилось, и массу сил и времени отняли переводы архаичных текстов, полных устаревших слов, идиом, и не менее сложных региональных диалектов. Минимум творчества, зато в избытке монотонной ремесленной работы с первоисточниками. Хотя, надо признать, в этом есть один, но несомненный плюс: исследователей культуры плебейских дуэлей трудно обвинить в компиляторстве.
Когда я начал работу над этой книгой, то практически сразу встал перед дилеммой: писать научный фундаментальный труд, или лёгкое популярное чтиво. С одной стороны меня манила академичность, но с другой, я прекрасно отдавал себе отчёт в том, что, скорее всего в таком формате работа будет интересна лишь узкому кругу специалистов, и «неудобоварима» для остальных читателей. В конце концов, победила академичность. Но ближе к концу книги меня всё больше одолевали сомнения. В ожидании знамения я открыл на первой попавшейся странице «Книгу мечей» Бёртона, и сразу же наткнулся на историю о том, как он принёс рукопись своей книги издателю. Тот, бегло пробежав текст, сообщил автору, что ему «нужна книга о мече, а не трактат о «квартах» и «терциях», после чего, Бёртон переписал свою фундаментальную работу о мечах в более популярном и менее профессиональном стиле. Следуя примеру сэра Ричарда Бёртона, и я переписал книгу, но избрав при этом компромисс: попытался сохранить некое подобие научности оставив библиографию, и в тоже время постарался избежать достаточно тяжёлой для неискушённого читателя стилистики, формулировок и терминологии научных работ. Результатом этого оверштага стала некоторая эклектичность — какие-то главы и пассажи переписаны в более популярном стиле, где-то сохранилась изначальная лексика, ориентированная скорее на рецензируемые научные издания.
Ещё одна проблема, с которой я столкнулся при работе над книгой, известна многим авторам — это ограничение поля исследования. В какой-то момент у меня возникли опасения, что из-за недостатка источников придётся отказаться от идеи книги и остановиться на цикле статей. Но в результате, страхи оказались беспочвенными, и мне даже пришлось ограничить количество собранного фактологического материала пространственными и временными рамками, так как тема оказалась настолько ёмкой, что будущая книга уже не вмещалась в изначально планированный объём. Попытка объять необъятное, скорее всего увенчалась бы превращением книги в безразмерный энкциклопедический труд обо всём на свете, подобный справочнику Мортимера из известного рассказа 0. Генри. Учитывая, что книга охватывает хронологический период более чем в пять столетий, и рассматривает события, происходившие на территории многих стран, каким-то историческим, культурным и социальным явлениям и фактам я уделил больше внимания, каким-то, меньше. Также, чтобы остаться в каких-то разумных границах, в этой работе я не рассматривал Азию, Страны Ближнего и Дальнего Востока, ограничился достаточно поверхностным анализом Скандинавии и практически не затронул Восточную Европу — каждая из этих стран может стать темой отдельной фундаментальной монографии, и только ждёт своего автора.
Лучше всего эту проблему сформулировал известный французский историк-медиевист, Филипп Контамин в работе «Война в Средние века»: «Ни один ученый не может надеяться на то, что он освоит все источники о столь пространном предмете на протяжении тысячелетия». И далее он пишет: «Но как можно ограничить поле исследования? Как, в частности, не начать с начала, т. е. с исчезновения Западной Римской империи и образования варварских государств? Как не закончить концом, т. е. первыми постоянными армиями, ландскнехтами, артиллерией, бастионными фортификациями?
Отметим, однако, что исследование будет иметь определенные географические рамки: не только византийский и мусульманский мир будут оставлены в стороне, но в границах самого латинского христианства наше внимание будет сосредоточено на Франции, Англии, Германии, Италии и Иберийском полуострове. Сходным образом в книге не будет затронута война на море, рассказ о которой был бы уместен в истории кораблей и флота.
Определенная таким образом тема все равно остается пространной, слишком пространной. Нужно было выбирать, часто указывать только на основные тенденции, ограничиваться то здесь, то там простым обзором. Автор примирился с такой постановкой вопроса, стараясь только, чтобы краткое изложение, скорее смелое, чем оригинальное, и часто болезненные сокращения не помешали читателю охватить тему во всем ее многообразии».
Я не зря привёл столь пространную цитату Контамина — с такой же проблемой выбора столкнулся и я. Как можно описывать дуэли баратеро — вымогателей в игорных домах Испании, и не рассказать о борьбе испанских правителей с игорной зависимостью своих подданных. Или, говоря о дуэлях членов неаполитанской каморры, не совершить захватывающий исторический экскурс в историю появления этой сумрачного сообщества, и не рассказать читателю о его обычаях и ритуалах?!
Другой фактор, который в некоторой степени сближает мою книгу с работой Контамина, это то, что в обоих случаях раннее не издавалось ничего подобного. Это первая работа такого рода, комплексно рассматривающая все аспекты зарождения культуры народных дуэлей, её историю, предпосылки к появлению этой традиции, и причины, способствовавшие её исчезновению. Как и работа Филиппа Контамина, моя книга написана на грани нескольких дисциплин: социальной истории, культурологи и культурной антропологии, и, надеюсь, что, как и «Война в Средние века», она послужит заполнением своей лакуны.
Я попытался максимально объективно и непредвзято представить вниманию читателей обширный фактологический материал на основе более чем 650 библиографических источников, использованных в работе над этой книгой: монографий, путевых заметок, свидетельств очевидцев и участников народных дуэлей, судебных и полицейских протоколов, газетных статей. При этом я старался минимально докучать читателю своими комментариями, умозаключениями и ремарками. Но иногда, пользуясь правом автора, в качестве «лирических отступлений», я оставлял хоть и спекулятивные, но любопытные, с моей точки зрения, версии, как, например, «спартанский след» в главе посвящённой Италии.
Эта книга практически полностью посвящена Средиземноморской ножевой культуре, включающей в себя Испанию, Италию, Португалию, а также государства, куда вследствие эмиграции, войн и других катаклизмов, эта культура была импортирована: Голландия, Греция, США, Аргентина, Мексика. Исключением стала Финляндия, занимающая среди европейских ножевых культур особое место.
Я постарался рассмотреть все аспекты появления и развития этой традиции: где и когда зародилась культура народных поединков на ножах, какие социальные, исторические и культурные факторы этому способствовали. Кто были эти люди, участвовавшие в народных дуэлях, что заставляло их драться в поединках, выходцами из каких социальных слоёв они являлись, как толковали личную честь и достоинство, во имя чего умирали. Как дуэли на ножах трактовали законодатели, светские и духовные власти, и как эти поединки воспринимались общественным мнением.
Книга разделена на тринадцать глав, каждая из которых представляет собой самостоятельное и законченное исследование, посвящённое определённой стране, социальной группе или явлению.
Какое отношение имеют поединки на ножах к танго, фламенко, танцу апашей и музыке «фаду»? Как финский нож — легендарная «финка», попал в Россию, а также кто и когда создал ему леденящую душу репутацию? Что символизировали порезы щеки, откуда появилось идиоматическое выражения «потерять лицо», и как получил свои шрамы Аль Капоне? Почему в старой доброй Англии распространена хоплофобия — боязнь ножей, и из-за чего дело Джека Потрошителя вызвало такой резонанс? Для чего капоэйристы Бразилии носили «сардины» и «клювы»? Какое отношение к поединкам на ножах имеет легендарный боксёр Кассиус Клэй и как возник миф о ноже «боуи»? Почему в одних странах низшие классы выясняли отношения на ножах, а в других только на кулаках? Как умение искусно владеть ножом помогало карьерному росту в Италии? Кто такие «еноты» и почему они дрались на опасных бритвах? Чем отличались различные виды дуэлей на ножах: пастушья «алла капрара» от «зумпаты» каморры, или, «мускульная» дуэль от «корпусной»? В каких случаях дрались до первой крови, а когда до смерти, и что такое «чиччиата»? Как выглядели «ножи любви» и где прятали своё оружие женщины Средиземноморья и Латинской Америки?
Обо всём этом и многом другом, я постарался рассказать в своей работе. Что из этого вышло, судить вам.
Хочется верить, что эта книга будет интересна не только людям увлечённым историей боевых искусств, культурологам, антропологам, социологам или историкам, но и более широкому кругу читателей.
Добро пожаловать в страшный, жестокий, кровавый и безжалостный, но такой притягательный мир. Мир ножей и чести.
