Александр Сидоров.
Да, именно Елецкая тюрьма помогла городу остаться в современном арестантском и блатном фольклоре, «освежила» имя Ельца в памяти нынешних уголовников. Нет смысла углубляться в историю, чтобы понять причину этого события. Хотя сама по себе история Елецкой крытки, разумеется, занимательна.
Первый острог появился в Ельце еще во времена «засечной полосы». Сведения о нем встречаются в 1592 году, когда туда был посажен за непотребное поведение стрелец Дьяков. Острог представлял собою нечто вроде кавказского зиндана: земляную яму, накрытую досками и окруженную сверху тыном. Затем тюрьма была разделена на политическую (опальную) и уголовную (разбойную). При Екатерине II в 1753 году на месте ветхой и тесной острожной избенки появляется большая деревянная тюрьма, а в 1830 году Николай I утверждает план капитального каменного тюремного замка, но возводят сие сооружение лишь в 1860 году. Его художественное описание дал Иван Бунин в повести «Жизнь Арсеньева»: «…На самом выезде из города высился необыкновенно огромный и необыкновенно скучный желтый дом, не имевший совершенно ничего общего ни с одним из доселе виденных мною домов, – в нем было великое множество окон, и в каждом окне была железная решетка, он был окружен высокой каменной стеной, а большие ворота в этой стене были наглухо заперты, – и стоял за решеткой в одном из этих окон человек в кофте из серого сукна и в такой же бескозырке, с желтым пухлым лицом, на котором выражалось… смешение глубочайшей тоски, скорби, тупой покорности и вместе с тем какой-то страстной и мрачной мечты… Конечно, мне объяснили, какой это был дом и кто был этот человек, это от отца и матери узнал я о существовании на свете того особого сорта людей, которые называются острожниками, каторжниками, ворами, убийцами».
Тюрьма пригодилась и новой, революционной, власти, успешно действует она до сих пор. Ежели кому-то захочется узнать подробнее, отсылаем его в музей «Елецкий острог», который открылся в 2011 году на территории тюрьмы и занимает восемь камер полуподвального помещения в старом корпусе постройки 1860 года. В четырех представлен тюремный быт XIX–XX веков. Еще в четырех – исторические артефакты: заточки, ножи, подлинники документов, кандалы, оковы и проч.
Мы же не будем отвлекаться от темы. Отметим важнейшее обстоятельство. Нынче старая поговорка «Елец – всем ворам отец» не просто обрела новое звучание. Смысл ее изменился на противоположный. Сейчас далеко не каждый арестант и жулик знает об «отцовстве» Ельца, зато почти всем известно другое жуткое присловье – «Елец – всем ворам пиздeц». Согласитесь: несмотря на явное родство и перекличку обеих поговорок, вторая фактически противоречит первой, хотя и является ее переделкой. Совершенно очевидно, что авторы «вариации» были прекрасно знакомы с изречением Смутного времени, но сознательно исказили его. Почему?
Начнем с того, что, согласно свидетельствам «сидельцев», новое присловье возникло в середине 1970-х. До той поры Елецкая тюрьма оставалась рядовым учреждением подобного типа. Куда более жуткими для арестантов представлялись питерские «Кресты», московская «Тельняшка» (Матросская тишина), ростовский Богатяновский централ, Тобольская и Тулунская спецтюрьмы… Елецкая крытка даже выглядела либеральнее. Старинная поговорка давала себя знать, и преступные «авторитеты» не упускали случая ею «козырнуть»: мол, в Ельце нам «крытая» – дом родной. Возможно, именно это подтолкнуло тюремное начальство к мысли о коренной «перестройке» – говоря арестантским языком, «ломке» – системы отношений, сложившейся в Елецкой тюрьме. Подобная идея должна была спуститься с московских «верхов», поскольку именно тамошние великие умы занимались статистикой, сравнением положения дел в разных пенитенциарных учреждениях СССР, организацией «соцсоревнования» между тюрьмами и колониями, раздачей переходящих знамен и прочими милыми пустяками. Видать, что Елец где-то подотстал, недотягивал до общего уровня. Есть и другая версия (впрочем, не отвергающая первой). Примерно в это время начинается реконструкция Елецкой тюрьмы, достраивается новый корпус. В результате здание, построенное в виде буквы Е, обретает вид «восьмерки». На волне энтузиазма руководство решает заодно «обновить» и порядки. Дать почувствовать арестантам сильную «хозяйскую руку».
Как бы то ни было, а «ломка» началась суровая. По воспоминаниям старых арестантов, именно в этот период наблюдается всплеск изнасилований на пресс-хатах, убийств, самоубийств, «мастырок», то есть членовредительства с целью «выломиться с крытки»… Как сформулировал один из «сидельцев», пошла «жестокая прожарка». Когда в 1978 году новые корпуса стали заполняться «сидельцами», тюрьма уже окончательно перешла в разряд «красных», безраздельно управляемых администрацией. В это время на «крытую» в Елец попадает известный правозащитник Кирилл Подрабинек. Как подтверждает он в автобиографической повести «Беспредел», «крытку» на тот момент уже окончательно «сломали», и открытого физического насилия, актов суицида и «мастырок» (членовредительства) стало меньше. Зато действовала четко отработанная система психологического давления. Новичков сначала подвергали суровой обработке на «пониженке», то есть в карантинных камерах старого корпуса. Здесь «бывалые» арестанты (ставленники тюремного руководства) запугивали «нулевых»:
«Крытая держится на страхе… Страх стараются вселить во вновь прибывших сразу. Сперва рассказами бывалых о замученных, изнасилованных, убитых в "прессах" строптивцах. О бесполезности сопротивления, о полной безнадежности протестов, о совершенном отсутствии выходов из положения. Кроме одного: работай, делай что говорят – и все будет "ништяк", т.е. хорошо…
Администрации не нужен просто ужас в душах зеков. Беспредельное отчаяние может привести к бунтам… Поэтому страх дозирован. Не станешь выполнять норму выработки – будут бить в прессах. Не захочешь подписывать отречения от воровских идей – изнасилуют, сделают "петухом". Замыслишь организацию бунта – убьют. Будешь перевыполнять норму выработки - получишь дополнительно рубль отоваровки в ларьке и кино 2 раза в месяц. Сделаешься прессовщиком – получишь льготы, освободишься без надзора. Беспредел регламентирован».
Однако подобная «регламентация» вовсе не значит, что арестант, на которого не подействовали должным образом «жутики» и «угрозы», застрахован от прямого физического насилия и надругательств:
«…Когда обычные методы малоэффективны, прибегают к пытке не прямого болевого воздействия. Иногда их применяют параллельно с побоями. Например, истязуемого запихивают в мешок (наматрасник), завязывают веревку и подвешивают к стене или шконке. Может провисеть часы, может дни и недели с кратковременными извлечениями из мешка. Затем слабого, как зимняя муха, перевоспитуемого вытряхивают на пол, угощают пинками и оставляют в покое. До нового подвешивания.
Иногда применяется фиксация к шконке. Истязуемого крепко привязывают в лежачем положении и так оставляют. Дни, недели.
Если администрация дала "добро", прессуемого перегибают через мостик и насилуют. Обычно по очереди и право первого за бригадиром. Теперь прессуемый петух. Давая санкцию на изнасилование, администрация руководствуется различными соображениями. Например, уничтожить авторитет прессуемого в уголовном мире полностью и навсегда… Возможно, до администрации дошло: у прессуемого состоятельные родственники, богатые друзья, он сам имеет на свободе капиталец. Прессуемому делается предложение перевести деньги на такой-то адрес… Не внявшего предложению ожидает мостик…»
В общем-то в разных дозах подобные методы практиковались и практикуются во многих тюрьмах России. Но Елецкая крытка с конца 1970-х сумела резко выделиться на общем фоне чудовищной концентрацией бессмысленной жестокости и ужаса. Тюрьма в Ельце получила в уголовном мире название «Красная полоса» (красным цветом в арестантских представлениях обозначается ментовский беспредел).
В дальнейшем ситуация не изменилась к лучшему. В 1990 году корреспондент газеты «Труд» И. Травин в течение месяца пробыл в образцово-показательной тюрьме, оформившись на должность контролера, а затем в трех номерах газеты дал репортажи «В Елецком централе». Несмотря на то, что Травин не стремился написать разоблачительный материал, свидетельства довольно яркие: автор показывает, что «образцово-показательная тюрьма» целиком держится на физическом насилии, моральном унижении, стравливании сидельцев. Например, автор пишет: «В тюрьме, пожалуй, нет ни одного заключенного, который не написал бы хоть одно письмо с покаянием в нераскрытых преступлениях». И тут же раскрывает секрет. Оказывается, все письма не стоят ни гроша: «Разгадка бурного "покаяния" несложна: повинные письма идут в зачет соревнований между камерами – чем их больше, тем весомее шанс занять "призовое" место в тюремном соревновании. И, значит, получить звание "Коллектив отличного труда и примерного поведения", а с ним и право на внеочередную "отоварку" в ларьке, лишний просмотр кинофильма в тюремном кинотеатре, надежду на то. что поставят и телевизор... И горе побежденным! Не отстоявшие звание "Коллектив отличного труда и примерного поведения" не получают ничего».
В основе «перевоспитания трудом» лежит принцип физического насилия. Все камеры разделены на «положительные» и «отрицательные». В первые подбираются заключенные, которым осталось совсем немного до выхода на свободу или отправку в колонию, и потому надо заслужить «особое доверие администрации». К ним и направляют по одному зэку из «отрицательных» камер. То есть из тех, где сидельцы не торопятся «перевоспитаться и исправиться». За несколько дней пребывания среди «передовиков» «путевый пацан» становится шелковым и пашет, как черт на мельнице...
Все рассчитано до смешного просто. На камеру дается общий план выработки, и если «отрицал» не выполняет своей нормы, вся бригада лишается права на внеочередную «отоварку» в ларьке и т.д. У кандидатов на освобождение возрастает угроза выйти на волю с административным надзором, что означает жизнь в условиях проверок ментами на дому, соблюдения «комендантского часа» (нельзя покидать квартиру после восьми часов вечера), необходимости отмечаться в отделении милиции. Естественно, новичка вся камера принуждает простым способом: постоянно избивая до полусмерти.
Журналист делает вывод о том, что персоналу тюрьмы, который работает подобными методами, нечего делать в системе исполнения наказаний: «Могут ли такие кадры быть воспитателями, врачевателями больных человеческих душ? Вряд ли. Это все равно, что токарю доверять операцию».
Но подобные «эксперименты» – просто танцы зайчиков вокруг новогодней елки. На самом деле методы «ломки», издевательств в Ельце намного круче. И в новом тысячелетии они мало изменились по сравнению с тем, что рассказывал Подрабинек. Елецкая крытка наряду с печально известным «Белым лебедем» («единое помещение камерного типа» в Соликамске) получила позорное клеймо «пыточной». Применение пыток в Ельце обсуждалось в 2003 году даже на заседании Конституционного суда России – в связи с жалобой адвоката Надежды Пономаревой на отказ в адвокатской помощи заключенным, водворенным в ШИЗО (штрафной изолятор) и ПКТ (помещение камерного типа). Так, в 1999 году заключенный Заза Шенгелая за отказ дать подписку о сотрудничестве с администрацией тюрьмы, был помещен в ШИЗО, где в течение трех дней подвергался пытке «распятием», т.е. подвешиванием за руки на оконной решетке. В своей статье «Елецкая-крытая» Пономарева пишет о Елецкой «пыточной» крытке:
«Суть ''перевоспитания'' в этом заведении – пытки и жестокое обращение в буквальном смысле этих слов…
Когда я все-таки встретилась с Шенгелая З.Р., он рассказал, что его заставляли дать подписку о том, что он будет сотрудничать с администрацией. На его отказ стали издеваться: повесили за руки на решетки, били, и только под угрозой быть изнасилованным он вынужден был эту подписку дать…
Следующий осужденный – Лопатин М.М., прибывший в Елец из Липецка.
От него таким же образом – путем угроз, что изнасилуют, – получили подписку, предварительно подвергнув издевательствам и избиению.
В 2001 году по той же причине пытался наложить на себя руки Дробышев Сергей Михайлович: его сначала били, потом прихвостень администрации, хоть и такой же осужденный, помочился на него, но ''сработала'', как всегда, угроза изнасилования и присутствие потенциального исполнителя.
Человек не смог пережить перенесенные унижения, чувство беспомощности, стыд и отчаяние.
Дробышев повесился, но его чудом удалось спасти.
Такая же суицидальная попытка была предпринята осужденным Денисовым А.Н. в ночь с 12 на 13 октября 2003 года».
А вот цитаты из писем самих заключенных:
«…Считаю необходимым затронуть такое явление в Т-2, как создание администрацией самодеятельных организаций (актива) и их направленности. Следует сразу сказать, что в п.7 ст. 111 УИК РФ не предусмотрено создание активов в тюрьмах. В Т-2 активисты наделены негласно полномочиями сотрудников администрации. Им разрешены практически любые действия против заключенных, не состоящих в активе, вследствие этого явления в Т-2 администрацией созданы ''пресс-хаты''. Одна из них камера № 128 (карантин), в которой находятся 5–6 осужденных, являющихся членами самодеятельных организаций или просто ''прессовщики''. По прибытии в Т-2 заключенного помещают в карантин, где он проходит ''обработку'' со стороны активистов – ''прессовщиков''. С заключенным активисты могут сделать все, что им вздумается – избить, изнасиловать и т.д., и все это с ведома администрации.
Хочу отметить, что и в каждой камере на тюремном режиме содержатся по 2–3 активиста, особыми привилегиями из них пользуются бригадиры. Бригадирам дается негласное разрешение на рукоприкладство, им разрешается не соблюдать режим содержания. Для сотрудников Т-2 бригадир всегда прав, невзирая ни на что.
Должность бригадира, в основном, дается осужденным, совершившим тяжкие и низкие преступления – маньякам, убийцам, насильникам детей и женщин.
Само собой для простого заключенного, в котором есть чувство чести и достоинства, такое положение дел является величайшим оскорблением его прав. Если заключенный будет не согласен в чем-либо с бригадиром, то администрация вступится за своего избранника, а простого заключенного выведут на коридор и изобьют до полусмерти с последующим наложением взыскания и водворением в карцер для экзекуции. С уничтожением в Т-2 неимущественных прав заключенных у многих из них стала исчезать потребность и вера в справедливость и просто желание жить, поэтому в течение нескольких лет в Т-2 совершались суициды, заключенные вскрывали себе вены, вгоняли металлические штыри в легкие, печень, кишечник.
В действительности подтверждение суицида находили лишь единичные случаи, да и те не заинтересовывали надзорные органы вопросом, почему совершаются самоубийства. Все остальные многочисленные факты суицида тщательно скрывались сотрудниками тюрьмы. В 2000 году в Т-2 произошел факт самосожжения, а именно из-за того, что заключенный не мог больше терпеть издевательств со стороны сотрудников Т-2»…
«Через пять суток перевели в камеру № 128, так называемый ''карантин''.
Там находились еще четверо осужденных, сидящих в ней постоянно. В этой камере меня под угрозой физической расправы и перевода в камеру с гомосексуалистами заставляли писать извинительные письма на начальника учреждения, из которого я прибыл на тюрьму, заявление в актив камеры, в газету ''Контакт'', издаваемую управлением исполнения наказаний по Липецкой области.
Мне запрещалось вставать из-за стола, руки заставляли держать только на столе, сидеть на одном и том же месте, запрещали разговаривать, курить разрешали один раз в два часа, также заставляли надеть повязку дежурного, заставляли бегом передвигаться по камере.
В туалет по большому разрешалось только после 19 часов. Если что-то делал не так, то избивали.
У меня туберкулез, работал в полуподвальном помещении. Рабочая камера не была оснащена окном, меня заставляли носить очень тяжелую продукцию. Работали с мелом без масок или респираторов. Работать заставляли по одиннадцать часов, так что приходилось ложиться спать грязными. Это продолжалось изо дня в день. Непосредственно начальник отряда Полторак П.И. принуждал меня вступить в актив под угрозой физической расправы, заточения в карцер и перевода меня в камеру гомосексуалистов…
Заключенные поджигают себя, вешаются, наносят телесные повреждения… Тех, кто в знак протеста против издевательств и мучений наносит себе телесные повреждения, отправляют в психиатрическую больницу, где некоторым из них вводят сильнодействующее психотропное вещество.
Не выведя больного (который в течение нескольких месяцев остается под воздействием этого препарата) из неадекватного состояния, его привозят назад в Елец. Такой осужденный не просто неадекватен, он испытывает сильные боли в суставах, его мышцы постоянно напряжены, он спит всего 3–4 часа в сутки, в остальное время мечется по камере.
В санчасти его не обезболивают, не дают успокоительное или снотворное, провоцируя тем самым на совершение суицидальных попыток, когда человек, в силу психического состояния на данный момент, не контролирует своих действий».
Все это можно было бы отнести к нарочитым преувеличениям, к искусственному нагнетанию ужасов (дескать, арестанту выгодно использовать любые средства, чтобы опорочить сотрудников тюрьмы). Однако на самом деле подобные методы ломки разной степени жесткости – совершенно обычное дело в российских пенитенциарных заведениях. Я не раз сталкивался с тем, что новый этап, прибывший в колонию, подвергался усиленной физической «обработке»: каждый должен был написать заявление в так называемый «актив» – самодеятельные организации осужденных, которые сотрудничают с администрацией. Тех, кто отказывался писать, избивали, особо упорных бросали в штрафной изолятор (с дальнейшим применением «мер воспитания»).
В личных беседах с сотрудниками российской пенитенциарной системы мне не раз приходилось слышать от них, что подобные методы вполне естественны и правомерны. Они-де направлены на борьбу с «воровскими» традициями и идеями. Никто же, мол, не заставляет тебя писать заявление в секцию дисциплины и правопорядка (лагерную арестантскую полицию)! Напиши в секцию культурно-массовой работы, библиотечную, спортивную, наконец. Главное – распишись в лояльности администрации. Большего от тебя не требуют. Таким способом система якобы пытается бороться с неформальными обычаями «арестантского братства», «воровским законом» и т.д. А жестокие меры применяются лишь к тем, кто мешает такой борьбе.
Однако уже полувековая практика показала абсолютную бессмысленность, тупость и звериную сущность подобного рода деления на «чистых» и «нечистых». Насилие и скотское подавление никогда ни в одном человеке не могут зародить ничего доброго. Более того, такой «пресс» вызывает только ответное противодействие и взрывы.
Но не будем переходить к глобальным проблемам. Вернемся все же к Елецкой тюрьме. Можно ли верить стенаниям и жалобам ее узников и их адвокатов? У меня на сей счет не возникает никаких сомнений. Убедительным подтверждением неблагополучия Елецкой крытки как раз и служит поговорка «Елец – всем ворам пиздец». Такие перлы народного творчества никогда не возникают случайно. Фольклор не обманешь. Как уже отмечалось, в России немало «крыток», которые пользуются дурной репутацией среди арестантов. Однако даже «Белый лебедь» не удостоился чести быть запечатленным в поговорке. Представляете, что же за беспредел должен твориться в Елецкой тюрьме, чтобы имя этого города так «прославилось»?
Правда, возникает еще один резонный вопрос. А ну как нынче присловье это жуткое уже утратило свою актуальность? Пришло другое руководство, сотрудники «новой формации», изменились порядки, покатил процесс гуманизации… Увы, не будем обольщаться. Вполне достаточно обратиться к публикации корреспондента «Липецкой газеты» Тамары Федюкиной «Елецкая крытка» от 18 января 2011 года (свежачок, так сказать): «Сегодня учреждение ЮУ-323/Т-2 управления исполнения наказаний по Липецкой области, как и в былые времена, считается одним из лучших в России. Но “люди особого сорта” (80 процентов заключенных – это убийцы) боятся его, как черти ладана». С гордостью написано, с радостным трепетом.
Но стоит ли гордиться подобной сомнительной славой?
