Житель Шахтинска был в числе немногих избранных, кто охранял знаменитую тюрьму Шпандау.Уникальный острог.
Тюрьма Шпандау в Западном Берлине была уникальным пенитенциарным заведением — и не только потому, что там содержались люди, виновные в чудовищных преступлениях, приговоренные к разным срокам заключения на Нюрнбергском процессе: бывшие адмиралы "третьего рейха" Дёниц и Редер, министр экономики Функ, министр иностранных дел гитлеровской Германии, протектор Богемии и Моравии фон Нейрат, создатель "гитлерюгенда" — нацистской молодёжной организации — Ширах, министр вооружений, главный архитектор и придворный архитектор Гитлера Шпеер и заместитель "фюрера" Рудольф Гесс. Но и потому, что ее охраняли по очереди представители четырех стран-победительниц: Великобритании, Советского Союза, США и Франции. Тюрьма Шпандау была единственным учреждением, которым управляла совместная администрация четырех держав-союзниц даже во времена "холодной войны".
Советские автоматчики на вышках и надзиратели в коридорах тюрьмы занимали свои посты в марте, июле и ноябре каждого года. Но в эти три месяца единолично что-то менять в режиме они не могли: все мало-мальски важные решения принимались только единогласно на совещании четырех директоров, каждый из которых обладал правом вето. Консилиум из четырех врачей единогласно решал, как лечить заболевших заключенных.
Интересно, что общим "рабочим" языком представителей держав-победительниц был в Шпандау немецкий — язык побежденных. Но ни один немец (за исключением, конечно, самих заключенных военных преступников) не имел права переступать порог тюрьмы. Весь гражданский персонал — от электрика и повара до священника — набирался из представителей разных стран.
В 1954 году, отсидев семь лет, из Шпандау был досрочно освобожден фон Нейрат. В 1955-м, после девяти лет, был освобожден имевший пожизненное заключение Редер ввиду возраста и плохого здоровья. В 1956-м, полностью отсидев 10 лет, получил свободу Дёниц. В 1957-м, после 11 лет из пожизненного срока, был освобожден Функ. В 1966-м, полностью отбыв 20-летнее заключение, освободились Шпеер и Ширах. Только Гесс оставался в тюрьме вплоть до своей смерти в 1987 году. Правительства США, Великобритании и Франции периодически настаивали на его освобождении, но Советский Союз был против.
Рудольф Гесс был самым фанатичным последователем Гитлера. Они вместе сидели в тюрьме после неудавшегося мюнхенского "пивного путча", и в камере Гитлер диктовал Гессу "Майн кампф". После того, как нацисты пришли к власти, Гесс стал заместителем фюрера, курировавшим всю партийную работу. Но в число главных военных преступников в Нюрнберге Гесс попал, конечно, не поэтому. Его судили за конкретные преступления, и избежать смертной казни Гессу удалось лишь потому, что он с 10 мая 1941 года находился в плену у англичан: в этот день он, на свой страх и риск, перелетел на самолете на Британские острова, чтобы уговорить британцев заключить мирный договор.
По официальной версии, Рудольф Гесс совершил самоубийство в августе 1987 года, повесившись на электропроводе в садовой оранжерее, несмотря на то, что за ним постоянно следили. Это дало пищу для предположений, что нациста убрали те, для кого он представлял серьезную угрозу разоблачения.
После смерти Гесса были сначала уничтожены все личные вещи последнего заключенного Шпандау: от наручных часов и кожаной куртки, в которой он прилетел на Британские острова почти за полвека до этого, до его искусственной челюсти. Союзники не хотели, чтобы они стали культовыми объектами последователей нацистов. Затем в опустевшую тюрьму прислали роту британских солдат, которые выломали оконные рамы окон и разобрали крышу. Потом в дело вступили немецкие рабочие. Крытые брезентом грузовики вывезли битую черепицу и стекло на территорию военной базы в Западном Берлине, а прочий строительный мусор из Шпандау через месяц был отправлен на британский же военный аэродром. Там его засыпали землей и сверху посадили деревья. Ни кирпичика не осталось от тюрьмы, в которой сидели главные преступники Второй мировой. На этом месте сейчас парковка для машин. Несмотря на принятые меры, в день смерти Гесса неонацисты до сих пор проводят день памяти.
Пэтэушник из Шахтинска.
В 1979 году восемнадцатилетний Виктор Сорокин был обычным беззаботным шахтинским пэтэушником и про Рудольфа Гесса не знал абсолютно ничего. Газет не читал, политикой не интересовался. После окончания ПТУ его забрали в армию, и, как водится, призывники до последнего не ведали, куда их повезут. В Алма-Ате молодняк переодели и погрузили на самолет.
ИЛ -76 приземлился в одном из маленьких городков Германии. Потом — поезд, и вот он — Берлин. Бранденбургские ворота, Берлинская стена. К ней, кстати, тогда можно было запросто подходить и фотографироваться — ни колючки, ни охраны не было. В одной из частей Берлина молодых бойцов из Среднеазиатского военного округа тщательно отбирали особые "покупатели" в штатском. Виктор лишь потом узнал, что один из его экзаменаторов был прапорщиком, а второй — полковником особого отдела. Вопросы задавались вроде совсем простые и даже порой глупые, но, как оказалось, очень хитрые. "Прозондировав" бесхитростного шахтинского пацана насквозь, гэбисты, видимо, поняли, что такой простак не будет особо интересоваться ни политикой, ни историей. В результате из всех казахстанцев "штатские" выбрали только Сорокина. Потом вывели на улицу, к автобусу с немецкими номерами, приказали лечь на сиденье и не поднимать голову. Шахтинец честно бухнулся на кожаное сиденье и сразу заснул глубоким сном.
Очнулся у зеленой и ухоженной военной части, похожей на парк. Там его быстренько посвятили в "новобранцы" старые солдаты. На вопрос: "Сколько время?" Витек ответить не смог — в военкомате его научили, что ни часов, ни электробритвы брать не нужно. И попал на деньги. В части ему сразу же надели на руку немецкие часы, сунули электробритву и сказали: "Будешь должен 120 марок!"
Теперь из ежемесячного солдатского довольствия в 25 марок новобранец обязан был отдать долги "дедушкам".
— Такая вот "дедовщина", но по-европейски! — смеется сегодня 50-летний Виктор. — Но мы там не пропали — зарабатывали как могли, а можно было многое…
В обмен "старички" любезно показали, куда из части можно бегать за водкой, где можно купить пиво, а уж куда продать военную соляру, "способный" шахтинец сам сообразил.
Психи были не нужны.
На политзанятиях новобранцу объяснили, куда и зачем его привезли. Но вникать в тяготы судьбы нацистского преступника Виктору Сорокину было незачем — тогда его абсолютно не интересовали судьбы мира. Выбор особистов оказался верным — парня привлекала только возможность подзаработать в богатой стране да приехать на родину с красивым дембельским альбомом и заграничными подарками.
— Только через несколько лет после армии, уже повзрослев, я понял, какой шанс прикоснуться ко всемирной истории мне выпал. Стал читать, интересоваться, сопоставлять публикации и фото, — вспоминает мужчина. — Присягу мы принимали в зале-музее, где была принята безоговорочная капитуляция Германии. И сегодня, когда по ТВ показывают Берлин и этот музей, я всегда вижу свою часть и крышу своей казармы, наше окно, прямо у него моя кровать стояла. Под ним раньше находился остаток барельефа с портретом Гитлера. Тогда я любил курить, свесившись из окна, и все пытался плевком попасть в рожу Гитлера…Часть наша находилась в Восточной зоне Берлина. Месяц мы охраняли Шпандау, сменяя французов, а три месяца жили в части. Нас меняли англичане. Сто человек — караул — грузились в автобус и ехали по Берлину из Восточной части в Западную, через Бранденбургские ворота. Везли караул по городу одетым только в штатское. Солдат селили в казармы Шпандау, из которых только что выехали солдаты караула Франции. Переодевались. Вооружались. Впереди был месяц службы в абсолютной изоляции от внешнего мира.
Перед каждым месячным караулом особисты опять тщательно "зондировали" служивых с помощью хитрых вопросов. Проверяли душевное состояние военных — психи были не нужны. Охранять шахтинцу приходилось или на воротах на входе Шпандау, или же стоя на охранной вышке. Интересно, что уже тогда на входе в Шпандау стояли металлоискатели и магнитные "рамки" следили, чтобы обслуга не пронесла чего запретного.
— Больше всего напрягал режим несения охраны в Шпандау: два часа стоишь, два часа спишь. Потом опять два часа, не моргая. И так целые сутки дежурства. После этого круговорота страшно хотелось отдохнуть, давало о себе знать напряжение, и никаких мыслей поинтересоваться, что там за Рудольф Гесс ходит, вообще не было. Мысли были одни: лишь бы слинять быстрее домой, в уютную казарму и отдохнуть. В Шпандау мы отлично понимали, что весь этот месяц на тебя, как на представителя страны, смотрит весь мир. И любой инцидент будет кричать против твоей страны. А попытки инцидентов были — нас инструктировали, как себя вести в таком случае. Частенько вечером под высоченную стену Шпандау подъезжали молодчики, одетые в кожаные куртки, видимо, наци. В основном — молодежь, часто пьяные. Он начинали что-то орать по-немецки, кидаться бутылками. Тогда, следуя инструкции, я нажимал тревожную кнопку, сообщал коменданту, моментально подъезжали немецкие полицейские и "паковали" буянов в машины. Но все было цивильно, без крови, протестов и сопротивления. Нас это очень развлекало на несколько минут… В день рождения Гитлера в апреле мы вдвойне усиливали караул. Но никаких особых случаев не было. Максимум — опять пьяные с бутылками.
Знаменитый узник
— Рудольфа Гесса я видел частенько, когда стоял на вышке, — продолжает Виктор.— Худощавый седой старик свободно перемещался по территории Шпандау, сидел в беседке, читал газеты, прогуливался. Никогда не курил — берег здоровье. Иногда он приветливо махал нам ручкой, улыбался — мы, разумеется, не имели права отвечать. Одет был в плащик, рубашку и всегда в шляпу, по сезону. Удавили его в той самой беседке, где я его часто видел. Англичане тогда дежурили. Говорят, он писал книгу, тайно, на туалетной бумаге, книга начала просачиваться на свободу, потому его и убрали. Но это из области домыслов и слухов, естественно.
За два года к нему никто не приезжал из родственников, ему свидания были запрещены. Меню он составлял сам — виноград, фрукты, кофе. Повар, прислуга, доктор были в каждое дежурство разные. Осматривали его каждый день. Ночью включали свет каждый час, чтобы он не сумел совершить самоубийство. Но он все равно смог, несмотря на все караулы… Рассказывали, что "америкосы" к нему однажды медсестру-негритянку приставили. Так он такой скандал закатил, чтобы ее убрали. Он же расист неисправимый был.
— Вообще, если задаться целью, можно было даже… автограф у Гесса взять! — смеется Сорокин. — Договориться с обслугой можно было реально, русские на выдумку горазды. Сегодня бы продал тот автограф задорого… — мечтательно говорит бывший охранник Шпандау. — А взять автограф я сумел тогда лишь у знаменитого летчика Кожедуба — он в Берлин приезжал. Автограф тот потом "деды" отняли. А про Гессов автограф я тогда додуматься никак не мог, совсем наивный был.
Нескучные оперативки
— Часть у нас была вообще уникальная. Рота называлась РПК — рота почетного караула. Я только в конце службы на плацу увидел, сколько в ней майоров и полковников служит — они обычно только в штатских пиджаках по части ходили, и обращались мы к ним только по имени-отчеству. Мы тоже все кто во что одевались. Из части через забор запросто бегали в город за спиртным, несмотря на секретность. Водка была немецкая, но называлась "Казачок". Кстати, в городе нас никогда не останавливали — советские патрули там не ходили, а немцам мы были не нужны. Из немецкого я выучил только "дринк", "оил", "брот нах ауто" — мне хватало! Немцы к нам очень хорошо относились, угощали бутербродами, всегда улыбались, девушки, правда, у них не очень симпатичные…
Рядом с нами стоял пограничный 105-й полк. Они охраняли границу ФРГ и Германии. В части они ходили в красных погонах, а в Союз ехали в зеленых — официально ведь в Германии наших погранцов не было. Часть располагалась в зеленом массиве — Карлхорст, роскошные дома отлично сохранились, их даже не бомбили. Недалеко располагался секретный аэродром. Потому после демобилизации нас неплохо "распотрошили" —забрали на выходе некоторые фотографии, но что-то осталось на память.
Запомнились поездки на так называемые оперативные работы. Это когда охрана с оружием, шофер и пара офицеров едут куда- то в лес. С ними — чемодан с рацией. Им назначают время. Сидим, ждем связи. Они принимают, шифруют, передают. Наше дело — обеспечить охрану. Раскручивают провода — рацию, мы охраняем. Сидеть можно и сутки, и двое, и трое, ждать, когда связь появится. А если офицеры молодые, то оперативка проходила нескучно: мы просто "квасили" водку, дожидаясь сеанса связи. Но это работе не мешало! На оперативку ехали тоже строго в штатском, а "сбруя" с пистолетом пряталась под одеждой. В лесу у нас было несколько "гостевых" оперативных домов. Туда временно селились секретные гости, приехавшие из Западной Германии для секретных встреч. Мы обязаны были убирать помещение после визитов. Честно? Делали уборку как попало, лишь бы отвязаться, следы тщательно никто не заметал. Вообще себя вспоминаю тогдашнего — вот балбес был! Возраст такой, жеребячий…
Любовь ЦВИЛИКОВА
Фото из архива Виктора СОРОКИНА
