Хава Альберштейн- Только мой сад
Хава Альберштейн (ивр. חווה אלברשטיין; род. 8 декабря 1947, Щецин, Польша) — израильская певица, композитор, автор песенных текстов.
Хава Альберштейн (при рождении Ева Альберштейн) родилась в 1947 году в Щецине, Польша. В возрасте 4-х лет Хава прибыла с семьёй в Израиль. Самостоятельно научилась играть на гитаре. В 1964 году начала выступать в театре «Хамам» (Яффо). В 1965—1966 годах в армейском ансамбле «Лаакат ха-нахаль» (Ансамбль бригады НаХаЛь) была солисткой, начала исполнять и записывать песни, в том числе на идише. Первый альбом «Перах ха-лилах» («Цветок сирени») вышел в 1967 году. До середины 80-х годов исполняла и записывала песни композиторов Моше Виленски, Мати Каспи, Нахума Хеймана, Нурит Хирш, Наоми Шемер, Шолома Секунды и многих других на стихи Эхуда Манора, Рахель, Леи Гольдберг, Натана Йонатана, Аарона Цейтлина и других.
Наиболее известны альбомы:
«Ми ширей Рахель» («Из стихов Рахели», 1968),
«Ми ширей эрец ахавати» («Из песен моей любимой родины», 1970, на стихи Леи Гольдберг),
«Лу йеи» («Да будет так», 1973),
«Кмо цемах бар» («Словно полевой цветок», 1975).
В альбомах «Меагрим» («Эмигранты», 1986), «Лондон» (1989 г.), «Моцаэй хаг» («На исходе праздника», 2003) Альберштейн стала автором большинства песен, автор ряда текстов — её муж режиссёр Надав Левитан. Записала несколько альбомов для детей, 5 альбомов на идише, среди них «Маргариткелах» («Маргариточки», 1969 г., NMC). Альбомы «The Man I love» («Любимый человек», NMC), «Foreign Letters» («Иностранные буквы», Auvidis) изданы за рубежом. Сотрудничала с начинающими музыкантами: Шломо Гронихом (англ.), Цвикой Пиком, Шем-Тов Леви (ивр.), Дани Сандерсоном (англ.), а также с Максимом Леонидовым. Лучшие песни Альберштейн 60-70-х годов (16 альбомов) переведены на CD в серии «NMC Gold». За свою творческую жизнь она выпустила свыше 40 альбомов.
В исполнительской манере Альберштейн слышны влияния песен Земли Израиля и народных песен других стран, поп и рок музыки. Её голос кристально чистый, прозрачный, с мощным эмоциональным наполнением. Первой из израильских ивритских певцов она стала открыто петь и пропагандировать песни на идише. Многие авторские песни Альберштейн являются песнями протеста против войны, социального неравенства, несправедливости, их стиль близок бардам. Её называли «самой выдающейся израильской певицей» и «символом и совершенством ивритской песни». В феврале 2011 года была награждена премией АКУМ (ивр.) союза композиторов, писателей и издателей за дело жизни.
Избранная Дискография
«Перах ха-лилах» («Цветок сирени», 1967 г.), CBS Records
«Ми ширей эрец ахавати» («Из песен моей любимой родины», 1970), CBS
«Лу йеи» («Да будет так», Наоми Шемер), 1973 г., CBS
«Кмо цемах бар» («Словно полевой цветок»), 1975 г., CBS Records
Двойной альбом для детей «Ширу ахарай» («Пойте за мной»), 1982 г., CBS Records
«Осеф идиш» («Сборный альбом на идише»), 1987 г., NMC
Сборный альбом «Ми ширей эрец ахавати», 1990 г., NMC
Рок-альбом «Лондон», 1989 г., NMC
Сборный альбом «Адабер итха» («Я буду говорить с тобой»), 1997, NMC
«The Well» («Колодец») с группой «Klezmatics», 1998, Xenophile
Сборный альбом «Yiddish Songs» («Песни на идише»), 1999, EMI
«Моцаэй хаг» («На исходе праздника»), 2003 г., NMC
.....................
Хава Альберштейн
Невозможно поверить, но это - так. Моя любимая певица идет мне навстречу по Тель-Авивскойулице Дизенгоф. Оказывается, она невысокого роста. Кто бы мог подумать! У нее светлые, рассыпанные по плечам волосы, и она в темных очках.
Мы незнакомы, поэтому я, едва завидев ее, по-заговорщицки приподнимаю руку, и она, улыбнувшись, приветственно машет мне в ответ.
Встреча назначена на 11.00, и она не опоздала ни на минуту.
Мы входим в кафе, садимся друг против друга, и еще прежде, чем официантка успевает к нам подойти, я, глядя в глаза, спрятанные за плотными темными очками, выпаливаю:
- Хава! Вы в нашей семье - любимая певица. Потому что вы - настоящая. Все мои родственники строго-настрого велели вам это передать. Мы учили иврит по вашим песням. Восемь лет назад вышел диск "Лондон", и почти все ваши тогдашние песни я помню до сих пор.
И еще. Очень часто, когда я слышу ваши записи, у меня комок подкатывает к горлу, хотя я совсем не сентиментальна. Скажите, как это у вас получается?
- Не знаю, - просто отвечает Хава. - Я работаю интуитивно и только спустя годы начинаю понимать, что я сделала.
...Признаюсь - на это интервью я шла со страхом. Песни Хавы Альберштейн - одно из первых светлых воспоминаний об Израиле. Они поразили меня; услышав их, мне захотелось получше выучить язык, чтобы понять их до конца - и в каждой песне-балладе с ее точной интонацией передо мной раскрывался целый мир.
Будь то забубенный "Лондон", который знают, кажется, все - об одинокой девахе, которая уезжает в английскую столицу не потому, что там ее кто-то ждет - а потому, что "там приятней придаваться отчаянью. И если суждено мне подохнуть как собаке, пусть хоть по телевизору показывают что-нибудь путное!"
Лишь с годами я узнала, что слова к песне написал Ханох Левин, главный здешний драматург, "главный" не только по одаренности, но еще в том, что интересует его в первую очередь человеческая душа.
Или другая песня - тихая, но от ее бессильного отчаянья разрывается сердце. Это песня о поезде, точнее, о больном ребенке, лежащем в беспамятстве, и просящем поезд подождать, взять его с собой: "Только что пришел - уже уходишь", и о матери, сидящей у его постели, и понимающей, что она теряет ребенка: "Только что пришел - уже уходишь".
Эту песню Хава Альберштайн написала сама.
Так чего же я боялась?
Во-первых, о чем можно ее спрашивать, если все самое главное она уже сказала в своих песнях?
- Спасибо, - с улыбкой говорит на это Хава. - Вы не представляете себе, как мне важно это слышать.
Второе "спасибо" она услышала от меня:
- Спасибо вам за то, что вы умны. Мой главный страх был - разочарование. Я боялась узнать, что кроме таланта у вас ничего нет. Что, впрочем, тоже немало.
- Что поделать, я человек очень серьезный, - не переставая улыбаться, продолжает Альберштайн. - Во всем ищу суть. Не могу тратить время на чепуху. Искусство - моя жизнь, моя вера.
Ее речь течет легко, а язык прост и точен. Хаву Альберштейн ни о чем не нужно спрашивать, разве что для удовлетворения собственного любопытства.
Порой я слышала ее песни по радио, видела концерты по телевизору, и, хотя ее дисков как-то не покупала, мне было приятно знать, что вот она существует и поет свои песни.
Но сейчас я получила подарок - Хава Альберштейн только что выпустила сборник, состоящий из четырех дисков, включающих 60 песен за многие годы творческой жизни.
Кажется, будто они написаны одним человеком, но это не так:
- Просто я всегда участвовала в создании песен. Я никогда не ждала, чтобы кто-то мне сказал: "Ты будешь петь то-то и то-то". Нет, я если мне нравилось стихотворение, у меня сразу возникало желание им поделиться с другими людьми, и я несла его к композитору, а если мне не нравилось то, что он делает, я шла к другому.
Сама писать песни она решилась только 12 лет назад.
- Я умею петь только о том, что я знаю, что видела и слышала. И мой первый диск назывался "Эмигранты".
Вдруг выясняется, что певица, для многих являющаяся почти что символом Израиля, в Израиле не родилась.
- Моя семья - из Польши, и родители бежали в Россию. Все, кто там остались - погибли. Мой старший брат родился в Казахстане, я - в Шецине, уже после войны. Мы приехали в Израиль в 51-м - мне было тогда 4 года.
На пластинке "Эмигранты" есть очень дорогая мне песня - она вошла и в новый сборник, - продолжает Альберштейн. - Называется она "Карты на балконе". Четыре пары каждую пятницу собираются вместе и играют в карты. Рассказывают анекдоты, напевают песни - по-русски, по-польски, на идише. Они еще не очень хорошо выучили иврит, и местная жара их мучает. Они не говорят громких слов, не лезут в политику, дети их давно ищут счастья в Америке, но они - здесь. И тем самым оберегают эту страну - так, как умеют. Я ничего не придумала - это мои родители и их друзья, это - мое детство.
Хаву Альберштейн порой называют "политической певицей", хотя, на мой взгляд, это неверно: певцы бывают только плохие и хорошие.
- Наша жизнь очень политизирована, - замечает она. - У нас не принято говорить собственно об искусстве, и мне это мешает. Скажем, если говорят о восточной музыке, то имеют в виду что-то вроде: "Она понравится выходцам из стран Востока, сегодня это важно". А стоит заговорить о песнях на идиш, как непременно появится кто-то, кто с возмущением напомнит: "А как же с песнями на ладино?" Художественные достоинства песни или книги никого, кажется, не волнуют. (Ладино - язык испанских евреев - прим. авт.)
Оставив политику, она начинает рассказывать о своем новом сборнике.
- Когда я готовила сборник, я увидела, что есть несколько тем, которые меня интересовали всегда. И в соответствии с ними я назвала диски.
Первый - "Арци, Арци" ("Моя страна"): песни об Израиле. Одни - с пафосом, другие - наивные, есть ироничные, есть злые, а порой я пою с отчаяньем: "Страна, пожирающая своих сыновей". О том, какими мы хотели стать, и что из этого вышло.
Вторая тема - "Гаагуим" ("Грусть, печаль" - трудно перевести на иврит одним словом): все, что связано с семьей, с воспоминаниями, с детством, это своего рода ностальгия, но только без китча, без сентиментальности, а с некоторой долей иронии, с улыбкой. Ведь воспоминания для художника - это сокровище: все искусство произрастает из воспоминаний.
- У Ахматовой есть строчки:
"Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда"...
- Как здорово! - восклицает Альберштейн, и продолжает:
Третий диск - "Ат херути" ("Ты моя свобода") - песни о себе, о свободе, о желании быть собой, и о страхе одиночества. Но есть там и смешные песни "Ты моя свобода" - это песня Жоржа Мустаки о человеке, который отказался ото всего, чтобы быть свободным, и под конец добровольно входит в тюрьму, имя которой - "любовь!"
И там же есть моя песня "Ты чудо". Я взяла ее из замечательной книги - "Радости и печали", биографии Пабло Казальса, из письма, которое он написал на склоне лет. Ему уже 90, он пережил две мировые войны, Катастрофу, атомную бомбу, - и он все равно не сдается и говорит о том, как нужно воспитывать детей. Прочитав это письмо, я запела - безо всякого инструмента. И очень рада, что в нескольких школах текст этой песни повесили на стену.
И, наконец, четвертый диск "Бигляль ха-Лайла" ("Из-за ночи"), песни о любви.
***
Стопроцентная эстрадная певица, Хава Альберштейн росла на классике: ее отец - преподаватель музыки. В доме всегда звучала музыка, но для нее с детства "вначале было слово":
- Я очень люблю иврит, мне доставляет удовольствие произносить слова на иврите. Для меня язык - как музыка. Иврит в моем представлении - очень открытый, очень прозрачный язык. И мне важно выражаться ясно и точно. Но я пою и на идише, и этот контраст мне интересен.
Как ни странно, формального музыкального образования она не получила: в детстве отец немного учил играть на аккордеоне, а когда ей было 12, купил гитару, и "до сих пор она - моя лучшая подруга".
В шестидесятые годы в Израиле появились Джоан Баэз, Жорж Брассанс, Пит Сигер и другие исполнители, оказавшие сильное влияние на стиль Альберштейн.
- Как-то раз - мне было лет тринадцать - я одна поехала в Хайфу (мы жили тогда в пригороде) на концерт Пита Сигера. И я вижу, как на сцену выходит человек, у него - четыре-пять гитар, а больше ничего нет, и он начинает рассказыать истории. У меня заколотилось сердце, я сказала себе: "Это я хочу делать! Вот так, в одиночку, рассказывать людям истории, петь им песни", - с жаром говорит Хава. - Это был самый важный момент в моей жизни.
Настоящей школой для нее стал армейский ансамбль. Втроем или вчетвером они разъезжали по стране, порой выступая по шесть раз в день перед сотней солдат.
- Солдаты - самая безжалостная публика, им на все плевать, но я ухитрялась их держать в кулаке - маленькая, испуганная, воевала не на жизнь, а на смерть, и даже пела им на идише, а ведь тогда это было страшное дело - позор, галут! Но я рассказывала им, о чем эти песни, и они слушали.
("Галут" - жизнь евреев в странах рассеянья, ассоциирующаяся с постоянной несвободой и унижениями. В начале двадцатых годов в Палестине существовал девиз - "Еврей, говори на иврите!" - прим. авт.)
...Недолгое время она "пыталась стать культурной - два года учила идиш в Иерусалимском университете: папа хотел, чтобы у него была дочка с высшим образованием", но она не выдержала, хотела петь, и вернулась в Тель-Авив, снова стала выступать "в клубах, в киббуцах, повсюду, так и пою, тьфу-тьфу, до сих пор".
- Правда ли, что петь - наслаждение?
- Да, это очень естественный процесс. Я даже думаю, что человек петь начал раньше, чем говорить. Вы знаете, что в Китае есть область, где люди больше поют, чем говорят?
Случается, что перед концертом я - больная, а после - совершенно здорова. То ли в правильной вентиляции легких дело, то ли это своего рода медитация, самогипноз - не знаю.
- Ваши песни предельно искренни. Вы не сжигаете себя на сцене?
- Нет, с годами учишься не отдавать всего, что-то оставлять для себя, на завтрашний день, на послезавтрашний, на будущее. Я вообще считаю, что главное в искусстве - сдержанность. Но, конечно, после концерта я ощущаю себя опустошенной. Я не из тех артистов, кто после концерта идет с друзьями поболтать в баре.
- Как возникает у вас контакт с залом?
- Не знаю. Никаких трюков у меня нет, да и откуда им быть? Я выхожу на сцену с гитарой, анекдотов не рассказываю, балеринки у меня за спиной не пляшут. Иногда получается хорошо, иногда - так себе.
- Вы выступаете за границей?
- Да, в последнее время - очень много. Для меня это возможность увидеть со стороны то, что я делаю тут, в Израиле. И порой ты поражаешься силе, которой обладает искусство. Недавно я была на фестивале в Гонконге, я пересказывала по-английски содержание песен, а когда пела - люди плакали и смеялись. А после концерта приходили за кулисы с дисками и просили на ивритском буклете пометить, где та или другая песня.
Иногда я выступаю в Америке перед еврейской молодежью, которая не знает о нашей стране абсолютно ничего. И они говорят мне - благодаря вам мы точно побывали в Израиле.
Я действительно очень серьезно отношусь к своей профессии. Она для меня - служение.
***
Да, конечно, Хава Альберштейн - певица, и значит, очень трудно отделить ее - человека, от нее - актрисы. Наверное, наше интервью - это тоже немножко представление, пусть даже предельно серьезное и безупречно сыгранное. Тем более, что она ни разу не сняла темные очки, оберегающие ее глаза - а скорее, и ее самое - от чрезмерного вторжения внешнего мира.
И потому на следующий день я вдруг спросила себя - да существовала ли я для нее как отдельно взятый человек, а не как абстрактная аудитория те полчаса, когда мы сидели друг против друга в кафе на тель-авивской улице Дизенгоф и я ловила каждое ее слово, кивала, говорила: "Да, это - история и моей семьи", и простодушно изъяснялась ей в любви.
Но ведь это она, и никто другой, написала песню:
"Когда я умру, часть меня умрет в тебе.
Когда ты умрешь, часть тебя умрет во мне.
Ибо все мы, ибо все мы - одна человеческая плоть".
Наталия Бомаш
Газета "Вести", Тель-Авив
Альберштейн Хава . Tumbalalajka .
Chava Alberstein - Amol Iz Geven A Mai'she (A Tale Of Woe About A Jewish King) .
Хава Альберштейн. Только мой сад .
